На краю стола – полуразвернутые газеты, их недавно просматривали.
– Лева, подайте, пожалуйста, кофейник, – попросил Абель. – Хочу попробовать, как наша новая хозяйка варит кофе…
Кобак молча передал кофейник и молочник доктору. Тот налил в чашку кофе, добавил молока, отпил глоток, причмокнул и заговорил:
– Так, дорогие мои коллеги и компаньоны, вой на разворачивается по всей Европе, и скоро кровь польется реками…
– А кто победит, по-вашему? – осторожно спросил Кобак. – Антанта или Тройственный союз?
– Лева, мне совершенно наплевать, кто победит – скривил губы доктор Абель. – В любом случае будут сотни тысяч убитых… А не лучше ли спросить нашего дорогого Вольфа… что он видит?
– Будут миллионы убитых… – после паузы ответил Мессинг. – Ужасно, что будет…
– Кто же победит, Вольф? – нетерпеливо пере спросил Абель.
– Антанта… – вновь после паузы ответил Мессинг. Он походил на художника – в те времена именно они носили длинные, почти до плеч, волосы, тонкие подстриженные бородки и усы. Ко у Вольфа не было бородки и усов – только густые длинные черные волосы.
– И когда же это случится, господин Мессинг? – вновь спросил Абель.
Вольф долго смотрел в окно, наконец произнес:
– В семнадцатом… нет, в восемнадцатом году…
– Даже не могу представить, какая страшная будет бойня, – покачал головой Абель.
Вена, 1915 год
В кабинет Мессинга заглянул молодой человек и негромко сказал:
– Посетитель к вам, Вольф Григорьевич.
– Проси, проси…
– Позвольте представиться: Ганс Швебер, коммивояжер. – Снимая кепку, в комнату вошел мужчина лет пятидесяти, в пиджаке, штанах-галифе и высоких сапогах. – Мне посоветовали обратиться к вам, герр Мессинг, потому как я в большой тревоге: письмо от сына получил месяц назад, сказал, что едет домой, а его все нет и нет. А из Марселя дороги самое большее неделя… Вот, может, посмотрите? Говорят, вы большой мастак на эти дела. – И Швебер положил на стол письмо в конверте, присел в кресло напротив стола.
– На какие дела? – чуть улыбнулся Мессинг.
– Ну, это… – несколько растерялся Ганс Швебер. – Увидеть через время… или как это еще сказать? Через расстояние? Ну, не знаю, вам виднее… – совсем смешался коммивояжер.
– Увидеть через время? – переспросил Мессинг, разворачивая конверт. – Ну-ну..
Он долго читал строки письма… дочитывал до конца и возвращался к началу. Лицо его сделалось напряженным, и черные глаза вновь расширились. Потом он положил письмо, встал из-за стола и отошел к окну. Он смотрел в окно, а за спиной с нарастающей тревогой звучал голос коммивояжера Швебера:
– Понимаете, repp Мессинг, три года назад скончалась моя супруга от сердечного приступа, а в прошлом году умерла дочь Марта от воспаления легких. Сын – все, что осталось у меня. Когда умерла Марта, я стал звать сына домой… и вот наконец получил от него письмо. Но в нем он пишет о том, что скоро вернется, а его все нет и нет. Право, мне стало не по себе…
Мессинг вернулся к столу, вновь стал читать письмо, наморщил лоб. Потом положил письмо на стол, пальцами стиснул виски и закрыл глаза. Господин Швебер со страхом наблюдал за ним.
– Должен вас огорчить, господин Швебер, – наконец глухим голосом заговорил Мессинг. – Ваш сын не приедет… вы напрасно его ждете…
– Что? – перебил Швебер. – Как это не приедет? Он же пишет, что собирается домой. Как вы можете так говорить? У вас же в руках письмо.
– Это почерк мертвого человека… – с трудом выдавил из себя Мессинг.
– Как мертвого? Вы хотите сказать, что… что вы хотите сказать?
– Только то, что я сказал, господин Швебер. Поверьте, мне очень тяжело говорить вам это, но… письмо написано человеком, который… теперь уже мертв.
Швебер вскочил, схватил со стола письмо, конверт, с ненавистью посмотрел на Мессинга:
– Грязный шарлатан, ты заплатишь мне за это… Грязная жидовская морда! Всех вас на виселицу! – Швебер потряс сжатым кулаком и почти выбежал из кабинета, топоча сапогами.
Мессинг грустно смотрел ему вслед. Потом проглотил ком в горле, в глазах его блеснули слезы. Вошедший в кабинет Абель успел заметить этот блеск и мягко проговорил:
– К этому надо быть готовым, друг мой Вольф.
– К чему? – спросил Вольф, отворачивая лицо.
– Вас еще не раз назовут жидом и грязным шарлатаном…
– И что вы делаете, когда вас так называют? – спросил после паузы Мессинг.
– Представьте себе – ни-че-го… – улыбнулся Абель. – Ибо что я могу сделать? Ударить в ответ? Или выругаться? Разве это поможет чему-либо? Разве я не перестану быть грязной жидовской мордой?
– Я не понимаю вас, доктор… пытаюсь понять и не понимаю… – нахмурился Мессинг.
– И не надо, не напрягайтесь, Вольф… все равно не поймете. Об одном только прошу: отнеситесь к этому со спокойствием Спинозы… или Альберта Эйнштейна… И учтите, коллега, идет война… сердца людские наполняются злобой все больше и больше… Вы заметили, как пустеют залы? Закрываются театры… музеи… Кстати, вы хоть знаете, что мы зарабатываем все меньше и меньше?
– Вы мне ничего не говорили об этом, доктор.
– Господин Кобак вам не докладывал? – удивился Абель.
– Н-нет, он тоже ничего не говорил.
– И вы ни о чем не догадывались, когда видели полупустые залы?
– Я как раз думал, что именно в это тревожное время люди и будут приходить, чтобы удивляться… узнавать о будущем…
– Дорогой мой романтик, у людей нет денег, чтобы покупать билеты на ваши концерты, – укоризненно произнес доктор Абель. – Каким же слепым вы иногда бываете…
Вена, месяц спустя
Поздним вечером после представления Абель и Мессинг вышли из служебного подъезда театра. Доктор Абель дымил сигарой.
– Ну что, дорогой мой, неужели созерцание полупустого зала не навело вас на некоторые мысли? – спросил Абель. – Люди нищают… придется снизить цены на билеты… и притом значительно…
– Что ж, снижайте.
– И тогда придется расстаться с комфортабельной жизнью. А вы… простите, а мы к ней привыкли, – усмехнулся доктор.
– Есть русская пословица: по одежке протягивай ножки, – ответил Мессинг.
– Мудрая пословица, но меня она не утешает.
Едва они спустились по лестнице и ступили на тротуар, освещенный в этом месте газовым фонарем, как к ним быстро подошли двое. В одном Мессинг узнал пожилого немца Швебера, который обозвал Мессинга грязным жидом, второй был намного моложе, высокий и плечистый, в шляпе и дорогом шерстяном пальто, под которым виднелись белый воротничок и галстук. Чем-то он неуловимо напоминал самого Швебера.
– Господин Мессинг, мы долго ждали вас… Дело в том, что… я пришел попросить у вас прощения… – с ходу быстро заговорил Швебер.
– Неожиданное желание… даже для меня, – усмехнулся Вольф.
Доктор Абель пыхнул дымом и вынул сигару изо рта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Лева, подайте, пожалуйста, кофейник, – попросил Абель. – Хочу попробовать, как наша новая хозяйка варит кофе…
Кобак молча передал кофейник и молочник доктору. Тот налил в чашку кофе, добавил молока, отпил глоток, причмокнул и заговорил:
– Так, дорогие мои коллеги и компаньоны, вой на разворачивается по всей Европе, и скоро кровь польется реками…
– А кто победит, по-вашему? – осторожно спросил Кобак. – Антанта или Тройственный союз?
– Лева, мне совершенно наплевать, кто победит – скривил губы доктор Абель. – В любом случае будут сотни тысяч убитых… А не лучше ли спросить нашего дорогого Вольфа… что он видит?
– Будут миллионы убитых… – после паузы ответил Мессинг. – Ужасно, что будет…
– Кто же победит, Вольф? – нетерпеливо пере спросил Абель.
– Антанта… – вновь после паузы ответил Мессинг. Он походил на художника – в те времена именно они носили длинные, почти до плеч, волосы, тонкие подстриженные бородки и усы. Ко у Вольфа не было бородки и усов – только густые длинные черные волосы.
– И когда же это случится, господин Мессинг? – вновь спросил Абель.
Вольф долго смотрел в окно, наконец произнес:
– В семнадцатом… нет, в восемнадцатом году…
– Даже не могу представить, какая страшная будет бойня, – покачал головой Абель.
Вена, 1915 год
В кабинет Мессинга заглянул молодой человек и негромко сказал:
– Посетитель к вам, Вольф Григорьевич.
– Проси, проси…
– Позвольте представиться: Ганс Швебер, коммивояжер. – Снимая кепку, в комнату вошел мужчина лет пятидесяти, в пиджаке, штанах-галифе и высоких сапогах. – Мне посоветовали обратиться к вам, герр Мессинг, потому как я в большой тревоге: письмо от сына получил месяц назад, сказал, что едет домой, а его все нет и нет. А из Марселя дороги самое большее неделя… Вот, может, посмотрите? Говорят, вы большой мастак на эти дела. – И Швебер положил на стол письмо в конверте, присел в кресло напротив стола.
– На какие дела? – чуть улыбнулся Мессинг.
– Ну, это… – несколько растерялся Ганс Швебер. – Увидеть через время… или как это еще сказать? Через расстояние? Ну, не знаю, вам виднее… – совсем смешался коммивояжер.
– Увидеть через время? – переспросил Мессинг, разворачивая конверт. – Ну-ну..
Он долго читал строки письма… дочитывал до конца и возвращался к началу. Лицо его сделалось напряженным, и черные глаза вновь расширились. Потом он положил письмо, встал из-за стола и отошел к окну. Он смотрел в окно, а за спиной с нарастающей тревогой звучал голос коммивояжера Швебера:
– Понимаете, repp Мессинг, три года назад скончалась моя супруга от сердечного приступа, а в прошлом году умерла дочь Марта от воспаления легких. Сын – все, что осталось у меня. Когда умерла Марта, я стал звать сына домой… и вот наконец получил от него письмо. Но в нем он пишет о том, что скоро вернется, а его все нет и нет. Право, мне стало не по себе…
Мессинг вернулся к столу, вновь стал читать письмо, наморщил лоб. Потом положил письмо на стол, пальцами стиснул виски и закрыл глаза. Господин Швебер со страхом наблюдал за ним.
– Должен вас огорчить, господин Швебер, – наконец глухим голосом заговорил Мессинг. – Ваш сын не приедет… вы напрасно его ждете…
– Что? – перебил Швебер. – Как это не приедет? Он же пишет, что собирается домой. Как вы можете так говорить? У вас же в руках письмо.
– Это почерк мертвого человека… – с трудом выдавил из себя Мессинг.
– Как мертвого? Вы хотите сказать, что… что вы хотите сказать?
– Только то, что я сказал, господин Швебер. Поверьте, мне очень тяжело говорить вам это, но… письмо написано человеком, который… теперь уже мертв.
Швебер вскочил, схватил со стола письмо, конверт, с ненавистью посмотрел на Мессинга:
– Грязный шарлатан, ты заплатишь мне за это… Грязная жидовская морда! Всех вас на виселицу! – Швебер потряс сжатым кулаком и почти выбежал из кабинета, топоча сапогами.
Мессинг грустно смотрел ему вслед. Потом проглотил ком в горле, в глазах его блеснули слезы. Вошедший в кабинет Абель успел заметить этот блеск и мягко проговорил:
– К этому надо быть готовым, друг мой Вольф.
– К чему? – спросил Вольф, отворачивая лицо.
– Вас еще не раз назовут жидом и грязным шарлатаном…
– И что вы делаете, когда вас так называют? – спросил после паузы Мессинг.
– Представьте себе – ни-че-го… – улыбнулся Абель. – Ибо что я могу сделать? Ударить в ответ? Или выругаться? Разве это поможет чему-либо? Разве я не перестану быть грязной жидовской мордой?
– Я не понимаю вас, доктор… пытаюсь понять и не понимаю… – нахмурился Мессинг.
– И не надо, не напрягайтесь, Вольф… все равно не поймете. Об одном только прошу: отнеситесь к этому со спокойствием Спинозы… или Альберта Эйнштейна… И учтите, коллега, идет война… сердца людские наполняются злобой все больше и больше… Вы заметили, как пустеют залы? Закрываются театры… музеи… Кстати, вы хоть знаете, что мы зарабатываем все меньше и меньше?
– Вы мне ничего не говорили об этом, доктор.
– Господин Кобак вам не докладывал? – удивился Абель.
– Н-нет, он тоже ничего не говорил.
– И вы ни о чем не догадывались, когда видели полупустые залы?
– Я как раз думал, что именно в это тревожное время люди и будут приходить, чтобы удивляться… узнавать о будущем…
– Дорогой мой романтик, у людей нет денег, чтобы покупать билеты на ваши концерты, – укоризненно произнес доктор Абель. – Каким же слепым вы иногда бываете…
Вена, месяц спустя
Поздним вечером после представления Абель и Мессинг вышли из служебного подъезда театра. Доктор Абель дымил сигарой.
– Ну что, дорогой мой, неужели созерцание полупустого зала не навело вас на некоторые мысли? – спросил Абель. – Люди нищают… придется снизить цены на билеты… и притом значительно…
– Что ж, снижайте.
– И тогда придется расстаться с комфортабельной жизнью. А вы… простите, а мы к ней привыкли, – усмехнулся доктор.
– Есть русская пословица: по одежке протягивай ножки, – ответил Мессинг.
– Мудрая пословица, но меня она не утешает.
Едва они спустились по лестнице и ступили на тротуар, освещенный в этом месте газовым фонарем, как к ним быстро подошли двое. В одном Мессинг узнал пожилого немца Швебера, который обозвал Мессинга грязным жидом, второй был намного моложе, высокий и плечистый, в шляпе и дорогом шерстяном пальто, под которым виднелись белый воротничок и галстук. Чем-то он неуловимо напоминал самого Швебера.
– Господин Мессинг, мы долго ждали вас… Дело в том, что… я пришел попросить у вас прощения… – с ходу быстро заговорил Швебер.
– Неожиданное желание… даже для меня, – усмехнулся Вольф.
Доктор Абель пыхнул дымом и вынул сигару изо рта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118