В конце концов, была суббота. Он слышал, что Коул еще до рассвета просматривает по восемь газет, и поэтому вопрос ему не понравился.
— Я просмотрел пару штук, — сказал он.
— А я несколько, — скромно вставил Коул. — И нигде ни слова об этих двух мертвых юристах, или о девушке, или о Маттисе, или о чем-либо, касающемся этого дела. Если вы начнете формальное расследование сейчас, это будет материал для передовицы на целый месяц.
— Вы думаете, это просто забудется? — спросил Хортон у Коула.
— Возможно. У нас есть основания надеяться на это.
— Вы оптимист, мистер Коул. Мы не можем спокойно сидеть и ждать, пока пресса проведет это расследование за нас.
Коул едва не рассмеялся, услышав это. Он улыбнулся Президенту, который бросил на него быстрый взгляд, я лицо Хортона стало медленно заливаться краской.
— Разве нельзя подождать недельку? — сказал Президент.
— Можно! — выпалил Коул.
Именно этого решения подождать недельку Хортон и ожидал.
— За неделю все может полететь к чертям, — неуверенно сказал он.
— Неделю подождем, — приказал Президент. — Встретимся здесь в следующую пятницу и тогда начнем действовать. Я не говорю “нет”, Ричард, мы подождем лишь несколько дней.
Хортон пожал плечами. Это было больше, чем он ожидал. Его тылы были прикрыты. Он мог бы пойти прямо в свой офис и продиктовать длинную докладную со всеми подробностями этой встречи; его голове ничего не грозило.
Коул выступил вперед и протянул ему какую-то газету.
— Что это?
— Еще имена. Вы их знаете?
Это был список птицелюбов: четверо судей, слишком больших либералов и поэтому довольно неудобных кандидатов, однако план Б предусматривал радикалов — защитников окружающей среды в Верховном суде.
Хортон сначала бегло пробежал список, а затем прочел с большим вниманием.
— Вы шутите!
— Их нужно проверить, — сказал Президент.
— Эти парни — несгибаемые либералы, — пробормотал Хортон.
— Да, но они поклоняются солнцу и луне, деревьям и птицам, — мягко пояснил Коул.
Хортон понял и вдруг улыбнулся.
— Понимаю. Любители пеликанов.
— Но они почти уже вымерли, — сказал Президент.
Коул направился к двери.
— Я хотел бы, чтобы их уничтожили десять лет назад.
* * *
Она не звонила до девяти, когда Грей обычно приезжал на свое рабочее место в отдел новостей. Он уже прочел “Таймс” и ничего там не нашел. Развернул новоорлеанскую газету и бегло просмотрел ее. Ничего. Значит, напечатали все, что было им известно. Каллахан, Верхик, Дарби и тысяча вопросов, на которые нет ответов. Он допускал, что “Таймс” и, возможно, “Таймс-Пикант” в Новом Орлеане видели дело или слышали о нем, а в таком случае они знали о Маттисе. Он допускал также, что если они взялись проверять это, то уже не выпустят из когтей. Но у него была Дарби, а они могли найти Гарсиа, и, если бы можно было проверить Маттиса, они бы сделали это.
На данном этапе альтернативы не было. Если Гарсиа нет или он откажется помочь, то они будут вынуждены проникнуть в закулисную жизнь Виктора Маттиса. Дарби долго не выдержит, и винить ее нельзя. Он не был уверен, как долго продержится сам.
Вошел Смит Кин с чашкой кофе и присел на край стола.
— Если у “Таймс” имеются эти данные, будут ли они держать это до завтра?
Грей покачал головой:
— Нет. Если у них окажется больше информации, чем у “Таймс-Пикант”, она пойдет в печать сегодня.
— Кротхэммер хотел огласить то, что у нас есть. Он думает, что мы можем назвать Маттиса.
— Не понимаю.
— Он полагается на Фельдмана. Считает, что мы можем огласить этот материал о Каллахане и Верхике, убитых из-за этого дела, в котором без каких-либо прямых обвинений упоминается имя Маттиса, который, ну так уж случилось, друг Президента. Он говорит, что нам следует быть очень осторожными, чтобы имя Маттиса, названное в деле, не прозвучало из наших уст. И так как оно является причиной всех этих смертей, то это и есть в какой-то степени подтверждение.
— Он хочет прикрыться этим делом.
— Это точно.
— Но это все предположения, пока нет доказательств. Кротхэммер может проиграть. Допустим, что мистер Маттис никоим образом не связан с этим. Совершенно чист. Мы оглашаем материал с его именем, и что тогда? Мы будем выглядеть полными идиотами, и в ближайшие десять лет нас будут таскать по судам. Я не буду писать эту статью.
— Тогда он найдет кого-нибудь другого.
— Если эта газета даст материал по пеликанам, написанный не мной, девушка ускользнет. Я думал, что уже вчера объяснил вам это.
— Верно. И Фельдман слышал. Он на твоей стороне, Грей, и я тоже. Но если это все правда, это хлынет наружу в ближайшие несколько дней. Мы все так считаем. Ты ведь знаешь, как Кротхэммер ненавидит “Таймс” и боится, что эти ублюдки огласят материал.
— Они не могут огласить его, Смит. Они, может быть, имеют на два-три факта больше, чем “Таймс-Пикант”, но они не могут назвать Маттиса. Понимаешь, мы обойдем всех. И, когда все будет выяснено, я напишу статью, называя каждого по имени, с этой прелестной маленькой фотографией Маттиса и его друга из Белого дома, и они у меня попляшут.
— Что значит “мы”? Ты опять это повторяешь. Ты сказал: “Мы выясним”.
— Хорошо. Мы — это мой информатор и я. Грей открыл ящик стола и нашел фото Дарби на фоне “Дайэт Коук”. Он протянул ее Кину, и тот стал рассматривать.
— Где это она? — спросил Кин.
— Я не уверен, но, кажется; по дороге из Нью-Йорка сюда.
— Постарайся, чтобы ее не убили.
— Мы очень осторожны, — Грей оглянулся и придвинулся ближе. — Вообще-то, Смит, я думаю, за мной следят. Я хочу, чтобы ты это знал.
— Кто это может быть?
— Сведения идут из Белого дома. Я не пользуюсь телефоном.
— Тогда я позвоню Фельдману.
— Ладно. Все же я не думаю, что это опасно.
— Надо, чтоб он знал. — Кин спрыгнул со стола и быстро вышел.
Она позвонила через несколько минут.
— Это я. Не знаю, сколько я привела на хвосте, но я здесь и еще жива.
— Где ты?
— В гостинице “Табард” на Н-стрит. Я видела вчера своего старого приятеля на Шестой авеню. Помнишь Хромого, того, кто был серьезно ранен на Бурбон-стрит? Я тебе рассказывала эту историю?
— Да.
— Так вот, он опять прогуливается там. Слегка прихрамывает. А вчера он бродил по Манхэттену. Надеюсь, он меня не видел.
— Ты не шутишь?! Это ужасно, Дарби.
— Хуже того. За мной было шесть хвостов прошлой ночью, и, если я увижу его в этом городе, крадущегося вдоль тротуара, я сдамся. Подойду к нему и выдам себя.
— Не знаю, что и сказать.
— Говори как можно меньше, у этих людей радар. Я буду играть в эту игру еще три дня, а затем уберусь отсюда. Если я доживу до утра среды, я улечу в Агубу или Тринидад или еще куда-нибудь на побережье. Я бы хотела умереть там.
— Когда мы встретимся?
— Я подумаю. Сделай для меня две вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Я просмотрел пару штук, — сказал он.
— А я несколько, — скромно вставил Коул. — И нигде ни слова об этих двух мертвых юристах, или о девушке, или о Маттисе, или о чем-либо, касающемся этого дела. Если вы начнете формальное расследование сейчас, это будет материал для передовицы на целый месяц.
— Вы думаете, это просто забудется? — спросил Хортон у Коула.
— Возможно. У нас есть основания надеяться на это.
— Вы оптимист, мистер Коул. Мы не можем спокойно сидеть и ждать, пока пресса проведет это расследование за нас.
Коул едва не рассмеялся, услышав это. Он улыбнулся Президенту, который бросил на него быстрый взгляд, я лицо Хортона стало медленно заливаться краской.
— Разве нельзя подождать недельку? — сказал Президент.
— Можно! — выпалил Коул.
Именно этого решения подождать недельку Хортон и ожидал.
— За неделю все может полететь к чертям, — неуверенно сказал он.
— Неделю подождем, — приказал Президент. — Встретимся здесь в следующую пятницу и тогда начнем действовать. Я не говорю “нет”, Ричард, мы подождем лишь несколько дней.
Хортон пожал плечами. Это было больше, чем он ожидал. Его тылы были прикрыты. Он мог бы пойти прямо в свой офис и продиктовать длинную докладную со всеми подробностями этой встречи; его голове ничего не грозило.
Коул выступил вперед и протянул ему какую-то газету.
— Что это?
— Еще имена. Вы их знаете?
Это был список птицелюбов: четверо судей, слишком больших либералов и поэтому довольно неудобных кандидатов, однако план Б предусматривал радикалов — защитников окружающей среды в Верховном суде.
Хортон сначала бегло пробежал список, а затем прочел с большим вниманием.
— Вы шутите!
— Их нужно проверить, — сказал Президент.
— Эти парни — несгибаемые либералы, — пробормотал Хортон.
— Да, но они поклоняются солнцу и луне, деревьям и птицам, — мягко пояснил Коул.
Хортон понял и вдруг улыбнулся.
— Понимаю. Любители пеликанов.
— Но они почти уже вымерли, — сказал Президент.
Коул направился к двери.
— Я хотел бы, чтобы их уничтожили десять лет назад.
* * *
Она не звонила до девяти, когда Грей обычно приезжал на свое рабочее место в отдел новостей. Он уже прочел “Таймс” и ничего там не нашел. Развернул новоорлеанскую газету и бегло просмотрел ее. Ничего. Значит, напечатали все, что было им известно. Каллахан, Верхик, Дарби и тысяча вопросов, на которые нет ответов. Он допускал, что “Таймс” и, возможно, “Таймс-Пикант” в Новом Орлеане видели дело или слышали о нем, а в таком случае они знали о Маттисе. Он допускал также, что если они взялись проверять это, то уже не выпустят из когтей. Но у него была Дарби, а они могли найти Гарсиа, и, если бы можно было проверить Маттиса, они бы сделали это.
На данном этапе альтернативы не было. Если Гарсиа нет или он откажется помочь, то они будут вынуждены проникнуть в закулисную жизнь Виктора Маттиса. Дарби долго не выдержит, и винить ее нельзя. Он не был уверен, как долго продержится сам.
Вошел Смит Кин с чашкой кофе и присел на край стола.
— Если у “Таймс” имеются эти данные, будут ли они держать это до завтра?
Грей покачал головой:
— Нет. Если у них окажется больше информации, чем у “Таймс-Пикант”, она пойдет в печать сегодня.
— Кротхэммер хотел огласить то, что у нас есть. Он думает, что мы можем назвать Маттиса.
— Не понимаю.
— Он полагается на Фельдмана. Считает, что мы можем огласить этот материал о Каллахане и Верхике, убитых из-за этого дела, в котором без каких-либо прямых обвинений упоминается имя Маттиса, который, ну так уж случилось, друг Президента. Он говорит, что нам следует быть очень осторожными, чтобы имя Маттиса, названное в деле, не прозвучало из наших уст. И так как оно является причиной всех этих смертей, то это и есть в какой-то степени подтверждение.
— Он хочет прикрыться этим делом.
— Это точно.
— Но это все предположения, пока нет доказательств. Кротхэммер может проиграть. Допустим, что мистер Маттис никоим образом не связан с этим. Совершенно чист. Мы оглашаем материал с его именем, и что тогда? Мы будем выглядеть полными идиотами, и в ближайшие десять лет нас будут таскать по судам. Я не буду писать эту статью.
— Тогда он найдет кого-нибудь другого.
— Если эта газета даст материал по пеликанам, написанный не мной, девушка ускользнет. Я думал, что уже вчера объяснил вам это.
— Верно. И Фельдман слышал. Он на твоей стороне, Грей, и я тоже. Но если это все правда, это хлынет наружу в ближайшие несколько дней. Мы все так считаем. Ты ведь знаешь, как Кротхэммер ненавидит “Таймс” и боится, что эти ублюдки огласят материал.
— Они не могут огласить его, Смит. Они, может быть, имеют на два-три факта больше, чем “Таймс-Пикант”, но они не могут назвать Маттиса. Понимаешь, мы обойдем всех. И, когда все будет выяснено, я напишу статью, называя каждого по имени, с этой прелестной маленькой фотографией Маттиса и его друга из Белого дома, и они у меня попляшут.
— Что значит “мы”? Ты опять это повторяешь. Ты сказал: “Мы выясним”.
— Хорошо. Мы — это мой информатор и я. Грей открыл ящик стола и нашел фото Дарби на фоне “Дайэт Коук”. Он протянул ее Кину, и тот стал рассматривать.
— Где это она? — спросил Кин.
— Я не уверен, но, кажется; по дороге из Нью-Йорка сюда.
— Постарайся, чтобы ее не убили.
— Мы очень осторожны, — Грей оглянулся и придвинулся ближе. — Вообще-то, Смит, я думаю, за мной следят. Я хочу, чтобы ты это знал.
— Кто это может быть?
— Сведения идут из Белого дома. Я не пользуюсь телефоном.
— Тогда я позвоню Фельдману.
— Ладно. Все же я не думаю, что это опасно.
— Надо, чтоб он знал. — Кин спрыгнул со стола и быстро вышел.
Она позвонила через несколько минут.
— Это я. Не знаю, сколько я привела на хвосте, но я здесь и еще жива.
— Где ты?
— В гостинице “Табард” на Н-стрит. Я видела вчера своего старого приятеля на Шестой авеню. Помнишь Хромого, того, кто был серьезно ранен на Бурбон-стрит? Я тебе рассказывала эту историю?
— Да.
— Так вот, он опять прогуливается там. Слегка прихрамывает. А вчера он бродил по Манхэттену. Надеюсь, он меня не видел.
— Ты не шутишь?! Это ужасно, Дарби.
— Хуже того. За мной было шесть хвостов прошлой ночью, и, если я увижу его в этом городе, крадущегося вдоль тротуара, я сдамся. Подойду к нему и выдам себя.
— Не знаю, что и сказать.
— Говори как можно меньше, у этих людей радар. Я буду играть в эту игру еще три дня, а затем уберусь отсюда. Если я доживу до утра среды, я улечу в Агубу или Тринидад или еще куда-нибудь на побережье. Я бы хотела умереть там.
— Когда мы встретимся?
— Я подумаю. Сделай для меня две вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103