Поэтому воздух, проникавший со
двора, никак нельзя было назвать приятным. Все же время от времени я открывал форточку, особенно когда накрапывал дождик.Вечером я сидел у открытой форточки, а мои мысли витали далеко отсюда — в обширных южноамериканских прериях, там, где буйволы, индейцы и ревущие потоки. Вдруг — трах! Горошина больно ударила меня по лбу.
Я вскочил на ноги. На крыше одного из сарайчиков сидел маленький круглолицый гимназист и снова целился в меня из рогатки. Я тотчас бросился во двор и, издав воинственный клич дикаря, схватил камень, чтобы метнуть его во врага: вот переломаю ноги этому всаднику на курятнике! Как он осмелился тревожить меня в моей собственной крепости!
Но круглолицый нисколько не расстроился, он радостно смеялся, созерцая мой лоб:
— Смотри, вот здорово выучился стрелять! Прямо в цель.
— Ты, никак, спятил? Чуть не вышиб мне глаз!
— Пустяки, Отец Зеленой Лягушки!—ответил он важно. — Я теперь сумею на расстоянии тридцати шагов сбить воробья!
Это был воспитанник Александровской казенной гимназии, сын мелкого домовладельца, Егорушка. Вскоре мы уже вместе лазили по крышам сарайчиков.
Егорушка был неплохой парень, но единственно полезными он признавал книги об индейцах, мексиканцах, бледнолицых охотниках и следопытах. Он упорно называл меня Отцом Зеленой Лягушки, сердился и не хотел разговаривать со мной, когда я забывал назвать его Трехглазым Горным Орлом.
Выслушав рассказ о моих злоключениях, Трехглазый Горный Орел пожал мне руку:
— Мой друг Отец Зеленой Лягушки, ты правильно поступил! Никогда нельзя выдавать товарищей! Пусть героизм живет в твоей крови до конца жизни! Шпионам и предателям петлю на шею — и на сучок! Если бы тебе грозил даже волчий паспорт — гуляй по белу свету с высоко поднятой головой, как старый вождь Всадник Белой Лошади!
— Что это за волчий паспорт? —не утерпел я.
— Ай-яй, Отец Зеленой Лягушки! Слишком мало ты
еще выпил воды из наших родников, слишком мало ты пожил под яркими звездами Витебска! Гимназист задумчив, когда у него за поведение три. В печаль одевается его душа, когда кондуит полон замечаний и его исключают из школы. Но есть еще высшая ступень — это волчий билет. О таких сообщается во все учебные заведения, и они уже не могут поступить ни в одну гимназию и остаются навсегда словно прокаженные. Да, братец, волчий паспорт не шутка!.. — Затем он с завистью заговорил: — Что ты горюешь, Отец Зеленой Лягушки! Поучился бы у нас в казенной гимназии — тебе бы всегда снился наш инспектор Сегодский. Что ваша гимназия —в ней даже инспектора нет! А ваш директор, этот Неруш, — он и ругаться не умеет. Я уже давно прошусь у отца к вам. Да нет — слишком дорого: на целых двадцать рублей дороже. А в старших классах и того больше...
Стало темнеть, нам обоим пора было слезать. Тут — тррр! Мне в бедро вонзился сучок.
Отец Зеленой Лягушки долго мучился, зашивая •в моих брюках дырку. Когда все было закончено и иголка с ниткой водворена в деревянный туесок, мне припомнились слова отца:
«Роб, тебе нужно подрабатывать...»
Да, не худо бы где-нибудь подработать. У меня, правда, и сейчас весь день занят: то делаю уроки, то читаю. Ну что ж, пока не раздобуду несколько рублей, придется временно отложить книги.
Но где бы подработать? С завистью смотрел я, как мальчики моих лет ташат тележки с грузом, подметают улицы и выполняют другую работу. А я гимназист и не смею никому предложить свои услуги: «Уважаемая госпожа, разрешите отнести ваши покупки. ..»
Посоветовался с Егорушкой, с Трехглазым Горным Орлом, но тот заявил коротко:
— Гимназистам в форменной одежде не разрешается выполнять грубую работу. А без формы нельзя показываться в городе. Что это за гимназист, если он подметает улицу?
Когда я спросил у него, каким же образом гимназист может зарабатывать, Трехглазый Горный Орел с укоризной ответил:
- Говорю же: бежим в Америку! Там есть золотые россыпи.
С таким, как Егорушка, не стоило пускаться в разговор о серьезных вещах. Со временем я узнал, что некоторые ученики дают уроки. Но кто доверит обучение своих детей третьекласснику?
Я задумчиво бродил по улицам и внимательно рассматривал тротуары. Существовали ведь купцы и другие денежные тузы, которые таскались по питейным заведениям. Разве какой-нибудь толстосум не может потерять кошелек с деньгами, которые он все равно растранжирит
и пропьет? Однако кошелек не попадался. Помощь явилась совсем с другой стороны.
Однажды хозяйка спросила меня, не одолжу ли я ей полтинник для одной спешной покупки. Я минуту подумал, затем печально ответил: «Нет, у меня в кармане пусто. Не только не могу одолжить, но даже не знаю, как заплачу за квартиру».
Миронова поморщилась: в таком случае, что же я думаю делать без денег? Неужели надеюсь, что она будет меня держать даром, к тому же еще в комнатке, где есть форточка?
Нет, на это я не надеялся, но... Я не раз слыхал, что моя квартирная хозяйка рассказывала своим соседкам: ей попался не квартирант, а настоящее золото. Такой честный и тихий гимназист, просто удовольствие. Я подумал: а вдруг она поможет такому «золоту»? Ведь она всех тут знает — быть может, подыщет мне какую-нибудь работу капусту шинковать, кирпичи складывать, пилить или колоть дрова...
Хозяйка в самом деле помогла мне. Вскоре познакомила с одним стариком — татарином Меламедовым, который занимался пилкой дров. Это был своеобразный старик: магометанское вероисповедание запрещало ему пить водку и курить. Поэтому он не пил водку, а макал в нее хлеб, как в соус, и напивался допьяна. Табак он тоже не курил, а нюхал и засовывал за щеку, и в этом повинуясь своему богу и его слугам.
Миронова одолжила мне старую одежду своего сына. Я снял гимназическую форму и появился на улице одетым, как настоящий бродяга. За это меня могла запи-
сать в кондуит и выгнать из гимназии. Но что было делать? Если в следующий раз отец не привезет денег, так мне все равно крышка. К тому же риск невелик: меня тут никто не знал, гимназическому начальству нечего делать на окраине, а из наших гимназистов тоже никто не жил поблизости.
Меламедов был хороший старик — он не обманул меня ни на копейку. Он знал всех окрестных жителей, и мы вечерами во дворах пилили дрова, кололи и складывали их в сарайчики. Иногда он ворчал, что у меня мало силенок. Однако мне кажется, что Меламедов ворчал по привычке: он также не отличался ни силой, ни ловкостью, я был для него подходящим напарником. Вдруг все чуть не кончилось крахом. Мы пилили дрова вблизи Могилевского рынка — плохо, что я решился отойти так далеко от дома. Это меня Меламедов уговорил: о, он знает там богатого еврея, скупщика льна, тот хорошо заплатит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
двора, никак нельзя было назвать приятным. Все же время от времени я открывал форточку, особенно когда накрапывал дождик.Вечером я сидел у открытой форточки, а мои мысли витали далеко отсюда — в обширных южноамериканских прериях, там, где буйволы, индейцы и ревущие потоки. Вдруг — трах! Горошина больно ударила меня по лбу.
Я вскочил на ноги. На крыше одного из сарайчиков сидел маленький круглолицый гимназист и снова целился в меня из рогатки. Я тотчас бросился во двор и, издав воинственный клич дикаря, схватил камень, чтобы метнуть его во врага: вот переломаю ноги этому всаднику на курятнике! Как он осмелился тревожить меня в моей собственной крепости!
Но круглолицый нисколько не расстроился, он радостно смеялся, созерцая мой лоб:
— Смотри, вот здорово выучился стрелять! Прямо в цель.
— Ты, никак, спятил? Чуть не вышиб мне глаз!
— Пустяки, Отец Зеленой Лягушки!—ответил он важно. — Я теперь сумею на расстоянии тридцати шагов сбить воробья!
Это был воспитанник Александровской казенной гимназии, сын мелкого домовладельца, Егорушка. Вскоре мы уже вместе лазили по крышам сарайчиков.
Егорушка был неплохой парень, но единственно полезными он признавал книги об индейцах, мексиканцах, бледнолицых охотниках и следопытах. Он упорно называл меня Отцом Зеленой Лягушки, сердился и не хотел разговаривать со мной, когда я забывал назвать его Трехглазым Горным Орлом.
Выслушав рассказ о моих злоключениях, Трехглазый Горный Орел пожал мне руку:
— Мой друг Отец Зеленой Лягушки, ты правильно поступил! Никогда нельзя выдавать товарищей! Пусть героизм живет в твоей крови до конца жизни! Шпионам и предателям петлю на шею — и на сучок! Если бы тебе грозил даже волчий паспорт — гуляй по белу свету с высоко поднятой головой, как старый вождь Всадник Белой Лошади!
— Что это за волчий паспорт? —не утерпел я.
— Ай-яй, Отец Зеленой Лягушки! Слишком мало ты
еще выпил воды из наших родников, слишком мало ты пожил под яркими звездами Витебска! Гимназист задумчив, когда у него за поведение три. В печаль одевается его душа, когда кондуит полон замечаний и его исключают из школы. Но есть еще высшая ступень — это волчий билет. О таких сообщается во все учебные заведения, и они уже не могут поступить ни в одну гимназию и остаются навсегда словно прокаженные. Да, братец, волчий паспорт не шутка!.. — Затем он с завистью заговорил: — Что ты горюешь, Отец Зеленой Лягушки! Поучился бы у нас в казенной гимназии — тебе бы всегда снился наш инспектор Сегодский. Что ваша гимназия —в ней даже инспектора нет! А ваш директор, этот Неруш, — он и ругаться не умеет. Я уже давно прошусь у отца к вам. Да нет — слишком дорого: на целых двадцать рублей дороже. А в старших классах и того больше...
Стало темнеть, нам обоим пора было слезать. Тут — тррр! Мне в бедро вонзился сучок.
Отец Зеленой Лягушки долго мучился, зашивая •в моих брюках дырку. Когда все было закончено и иголка с ниткой водворена в деревянный туесок, мне припомнились слова отца:
«Роб, тебе нужно подрабатывать...»
Да, не худо бы где-нибудь подработать. У меня, правда, и сейчас весь день занят: то делаю уроки, то читаю. Ну что ж, пока не раздобуду несколько рублей, придется временно отложить книги.
Но где бы подработать? С завистью смотрел я, как мальчики моих лет ташат тележки с грузом, подметают улицы и выполняют другую работу. А я гимназист и не смею никому предложить свои услуги: «Уважаемая госпожа, разрешите отнести ваши покупки. ..»
Посоветовался с Егорушкой, с Трехглазым Горным Орлом, но тот заявил коротко:
— Гимназистам в форменной одежде не разрешается выполнять грубую работу. А без формы нельзя показываться в городе. Что это за гимназист, если он подметает улицу?
Когда я спросил у него, каким же образом гимназист может зарабатывать, Трехглазый Горный Орел с укоризной ответил:
- Говорю же: бежим в Америку! Там есть золотые россыпи.
С таким, как Егорушка, не стоило пускаться в разговор о серьезных вещах. Со временем я узнал, что некоторые ученики дают уроки. Но кто доверит обучение своих детей третьекласснику?
Я задумчиво бродил по улицам и внимательно рассматривал тротуары. Существовали ведь купцы и другие денежные тузы, которые таскались по питейным заведениям. Разве какой-нибудь толстосум не может потерять кошелек с деньгами, которые он все равно растранжирит
и пропьет? Однако кошелек не попадался. Помощь явилась совсем с другой стороны.
Однажды хозяйка спросила меня, не одолжу ли я ей полтинник для одной спешной покупки. Я минуту подумал, затем печально ответил: «Нет, у меня в кармане пусто. Не только не могу одолжить, но даже не знаю, как заплачу за квартиру».
Миронова поморщилась: в таком случае, что же я думаю делать без денег? Неужели надеюсь, что она будет меня держать даром, к тому же еще в комнатке, где есть форточка?
Нет, на это я не надеялся, но... Я не раз слыхал, что моя квартирная хозяйка рассказывала своим соседкам: ей попался не квартирант, а настоящее золото. Такой честный и тихий гимназист, просто удовольствие. Я подумал: а вдруг она поможет такому «золоту»? Ведь она всех тут знает — быть может, подыщет мне какую-нибудь работу капусту шинковать, кирпичи складывать, пилить или колоть дрова...
Хозяйка в самом деле помогла мне. Вскоре познакомила с одним стариком — татарином Меламедовым, который занимался пилкой дров. Это был своеобразный старик: магометанское вероисповедание запрещало ему пить водку и курить. Поэтому он не пил водку, а макал в нее хлеб, как в соус, и напивался допьяна. Табак он тоже не курил, а нюхал и засовывал за щеку, и в этом повинуясь своему богу и его слугам.
Миронова одолжила мне старую одежду своего сына. Я снял гимназическую форму и появился на улице одетым, как настоящий бродяга. За это меня могла запи-
сать в кондуит и выгнать из гимназии. Но что было делать? Если в следующий раз отец не привезет денег, так мне все равно крышка. К тому же риск невелик: меня тут никто не знал, гимназическому начальству нечего делать на окраине, а из наших гимназистов тоже никто не жил поблизости.
Меламедов был хороший старик — он не обманул меня ни на копейку. Он знал всех окрестных жителей, и мы вечерами во дворах пилили дрова, кололи и складывали их в сарайчики. Иногда он ворчал, что у меня мало силенок. Однако мне кажется, что Меламедов ворчал по привычке: он также не отличался ни силой, ни ловкостью, я был для него подходящим напарником. Вдруг все чуть не кончилось крахом. Мы пилили дрова вблизи Могилевского рынка — плохо, что я решился отойти так далеко от дома. Это меня Меламедов уговорил: о, он знает там богатого еврея, скупщика льна, тот хорошо заплатит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116