— Не шути! Только у него забот, что о Букашках думать.
Соня сердито взмахнула рукой:
— Боже, какой несносный! Ей-ей, получишь, на орехи!
Домой я шел с затуманенной головой. Меня сзади обхватил кто-то.
— Дядя Давис!
— Лунатик, куда бредешь? Картошка промерзнет!
Припер тебе на салазках два мешка. Отрезвел я не сразу.
— И пусть! — выпалил сгоряча. — Некогда мне с ней возиться... Есть дела поважнее... Обойдусь хлебом.
— Но-но! — Дядя многозначительно погрозил пальцем.
О небо, неужели всю жизнь буду наивным пареньком! Пора возмужать. Для видимости картошка, а под нею... гектограф.
Мрачный церковный подвал, принимай таинственные сокровища дяди Дависа! Береги и храни их от всевидящего ока жандармов!
Вечером следующего дня я вышел в заснеженный церковный сад.
В кирхе гудел орган, в окнах светились огни. Там навечно соединяли двух совершенно не подходящих друu другу людей — старого хрыча и только что расцвет шую девушку... Я подошел к распахнутым воротам сада. Мимо ворот прошла пожилая женщина. Остановят тротуаре и вглядевшись в светящиеся окна кирхи, он громко закричала:
— Проклинаю вас... всех проклинаю! Я этой своими руками сшила приданое, а она мне думает платить! Моя сестра сегодня умерла... У нее не на что было купить лекарство... А эти разбрасывают деньги горстями! Проклинаю вас, негодяи, всех — и ездоков и возниц! Кипеть вам в смоле и сере! Провалиться вам сквозь землю!
Руки мои невольно сжались в кулаки. Нет, стоны, слезы, проклятия и молитвы не помогут. Возвратна в сад, я прижался к каштану и осторожно взглянул на чуть заметное подвальное окошко. За этим окошком двое молодых людей снимали с гектографа белые, синие-красные листки.
Настороженно оглянулся: ничего подозрительного. Над головой беспокойно мерцают звезды. Я наблюдал толпу у дверей кирхи, а на душе было светло и радостно. Наконец-то у меня одна дорога и одна работа с дядей Дависом, Тихоном, Дударем, Соней!
Ветер зашумел в ветвях ближнего каштана, встретив неожиданное препятствие, бросился вниз, схватил горсть только что выпавшего снега, швырнул мне в лицо и умчался по улице, закручивая снег вихрем.
Откуда ветер? С востока, с Уральских гор, с волжских берегов, с московских площадей и улиц. А восточный ветер — всегда суровый. Ну и дуй вовсю, шуми, затягивай боевые песни! Ветер снова швырнул мне в лицо горсть снега. И еще сильнее зашумел в ветвях каштана. Начинался буран... Ана пути от Москвы до Витебска — Смоленск... жалуй, буран там уже намел горы снега. А в Смоленск живет девушка, которая приказала: «Не пиши. Так надо...» Вокруг темень, но мне яснее ясного: Инта,
ты, видно, в эту ночь либо стоишь где-то на посту, либо снимаешь с гектографа листовки... Начинался буран... Вот-вот разрастется он в бурю... И я... я тоже буду маленькой снежинкой этой великой грядущей бури! Тихон Бобров, слышишь ли ты меня? Букашка двинулся в путь по твоим следам!

























1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116