— Хорошая штука. Не знаю, как они его квасят, но в голову даёт. Мы с Огхром ещё вчера распробовали». Огхр только молча кивнул. Он предпочитал не тратить время на разговоры, а лишь размеренно бросал в рот сначала коричневый шарик, потом кусочек лепёшки, а потом запивал всё это хорошим глотком из баклаги.
— Здесь что? Коровы есть? — спросил я.
— Нету, — покачал Гхай головой. — Какие тут коровы, на здешних-то колючках. Я вчера местных спрашивал, что за молоко. Едва нашёл, кто на Общем говорит, они тут почти все только на Тёмном тараторят. Это у них скотина такая есть, вроде лошади, но с лапами вместо копыт и горбатая. Местные говорят, эта лошадь неделю не пить может.
— Ничего себе — удивился я, подумав, что так, наверное, и выглядели лошади назгулов. — Это у нас вся еда? Или ещё есть?
— Что? Не наелся? — рассмеялся Гхай. — Мы тоже вчера вечером с разгону по чеплашке съели и ещё попросили. Нам дали, а оказалось, что уже больше не лезет. Ты лучше лепёшечку доешь и молочко допей и поймёшь, что сытый.
В слова его мне не поверилось: того, что хватает урруугхаю, хоббиту — только на один зуб, но совету я всё же последовал. Лепёшка была мягкой и душистой, а молоко напоминало вкусом простоквашу.
Сытость и опьянение пришли неожиданно. Только что был голодным и трезвым. Раз! И оказалось, что я до осоловения сыт и пьян. На гудящие от трёхдневного напряжения мышцы накатила тёплая истома и в миг сделала всё тело тяжёлым и непослушным. Я уснул едва ли не с куском во рту.
— Чшаэм, — меня осторожно встряхнули за плечо. — Просыпайся, Чшаэм. Пора.
Просыпаться не хотелось, но я всё же пересилил себя и сел. В гханака было темно. Судя по отсутствию света в узких оконцах, снаружи тоже.
— Сейчас утро или вечер? — спросил я и сел. — Темень, хоть глаза выкалывай.
— Утро, — ответил из темноты голос Гхажша. — Здесь перед рассветом всегда так. Сейчас Гхай коптилку зажжёт. Собирайся и побыстрее.
— Пожар что ли? — сказал я, невольно зажмурившись от полыхнувшего в темноте снопа искр. Когда я их открыл, крохотный огонёк уже освещал внутренность гханака и моих озабоченных спутников.
— Хуже. Королевские стрелки. В часе пути отсюда.
— За нами? — испугался я и стал быстро обуваться.
— Вряд ли, — покачал головой Гхажш. — Откуда им о нас знать. Может быть, просто грабить.
— Чего тут грабить? — удивился я, меняя стрелковый блузон на привычную куртку. — Нищета такая.
— Дети, женщины, — Гхажш пожал плечами. — Ещё скотина, но главное — женщины и дети. Кому повезёт, попадёт на виноградники Лебеннона. Кому не повезёт — в рудники в Белых горах. Кому совсем не повезёт, продадут в Рохан, лес валить, или ещё хуже — умбарским купцам на галеры. Ты готов?
— Вроде готов, — я проверил, как сидит на плечах сбруя. — Вспомнил. Воды надо набрать.
— Набрано, — Гхажш подал мне тяжёлую баклагу. — Пристегни. Парни, Вы готовы?
— Угу, — ответил из полумрака Гхай.
— Давно, — подтвердил Огхр.
— Угхлуук нас ждёт у колодца, берём бурдюки с водой и пошли, — Гхажш показал мне на округлый кожаный мешок, похожий на огромную колбаску.
— Как мы их потащим, — проворчал Гхай, взваливая себе на плечи такой же булькающий мешок, только немного побольше. — Тяжесть такую.
— Бактра обещали дать, — обнадёжил Гхажш. — У колодца на него перегрузим. До колодца потерпишь.
Снаружи была суета. Кричали ребятишки, слышался женский плач, кто-то тащил какой-то убогий скарб, кто-то гнал небольшой гурт тощих овец, множество народу пробегало мимо без видимой цели и смысла, и никто не обращал на нас внимания. Меня поразило, что орки оказались удивительно малы ростом. Из тех, что я успел увидеть по пути к колодцу, в Хоббитоне многих бы посчитали рослыми, а иных даже огромными. Но в Хоббитоне и меня нынешнего сочли бы огромным, а никто из попавшихся нам навстречу не был выше меня.
У колодца тоже была толпа, но уже иного рода. Здесь собралась сотня или полторы вооружённых орков. У большинства были короткие копья и небольшие луки, но у некоторых я заметил и клинки, вроде наших кугхри, только поменьше и более прямые. В утренних сумерках вид у них, низкорослых и коренастых, был достаточно страшный, но я уже довольно знал, чтобы не обманываться жутью боевой раскраски и видеть за ней страх и растерянность.
Над орочьей толпой возвышался корноухий эльф, из-за плеча у него высовывалась голова Угхлуука с торчавшими во все стороны клочками волос, а рядом стояла низенькая, эльфу чуть выше пояса, старушка. Гхажш оставил нас стоять у сгруженных в пыль мешков, а сам подошёл к старушке и присел перед ней на корточки. Они перекинулись парой слов, старушка кивнула и, повернув голову в сторону, залихватски свистнула в четыре пальца. Свист ещё не дробился отголосками эха, когда от одного из окружающих домов к нам подвели удивительного вида скотинку.
Гхай сказал, что у орков есть что-то вроде лошади. Так вот. Если эта скотина с двумя (!) горбами и длинными мосластыми лапами — лошадь, то я гном.
Пока мы приторачивали к бактру мешки с водой, к нам подошёл довольно рослый орк. Боевая раскраска покрывала не только его лицо, но и обнажённое до пояса тело.
— Привет, Гхирыжш, — сказал ему Гхай. — Ты чего голиком? Скоро солнце взойдёт, шкура как чешуя будет.
— А? — отозвался растерянно орк и наморщил лоб.
— Без одежды чего? Говорю, — Гхай потрепал куртку на мне, — шкура сгорит на солнце.
— А… — орк махнул рукой. — Умереть. Сегодня умереть. Белокожие. Всегда приходят, когда солнце. Не любят ночь. Умереть сегодня.
— Драться будете? — переспросил Гхай. — Не выдержите же на свету. Солнце, — он ткнул пальцем в сереющий небосвод. — Глаза на свету. Больно будет.
— Будет, — кивнул орк и вытянул из-за пояса кожаную повязку. — Для глаз. Закрыть. В дырки смотреть. Час можно драться. Два часа драться. Час мало. Два часа — все уйдут…
Орк показал по сторонам руками.
— Убегут. Два часа драться надо. Потом слепой буду. Умереть сегодня, — и разразился хрипящей скороговоркой.
— Помедленней, — попросил Гхай. — Медленно говори, тогда пойму.
Когда орк закончил, Гхай покачал головой: «Прости, Гхирыжш, не могу. Никто из нас не может». И обратился ко мне: «Чшаэм, у тебя нож бъёрнингский был. Он где?»
— В мешке, — сказал я. — Сверху лежит.
— Я отдам ему? — попросил Гхай. — Нам лишняя тяжесть, а у них с клинками плохо. Наконечники на копьях и то у многих каменные. Отдам, а?
— Давай, — согласился я и повернулся к нему спиной.
Гхай вынул из мешка тяжёлое оружие «медведей» и протянул его орку. «Не можем остаться, — извинился он ещё раз. — Возьми. Подарок». Орк растерялся, было, а потом, протянув руки, принял нож в дрогнувшие ладони. Вытянул клинок из ножен, потрогал лезвие пальцем, одобрительно цокнул, и вдруг, прижав нож к груди, словно боялся, что мы его отберём обратно, начал часто кланяться, быстро-быстро тараторя что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Здесь что? Коровы есть? — спросил я.
— Нету, — покачал Гхай головой. — Какие тут коровы, на здешних-то колючках. Я вчера местных спрашивал, что за молоко. Едва нашёл, кто на Общем говорит, они тут почти все только на Тёмном тараторят. Это у них скотина такая есть, вроде лошади, но с лапами вместо копыт и горбатая. Местные говорят, эта лошадь неделю не пить может.
— Ничего себе — удивился я, подумав, что так, наверное, и выглядели лошади назгулов. — Это у нас вся еда? Или ещё есть?
— Что? Не наелся? — рассмеялся Гхай. — Мы тоже вчера вечером с разгону по чеплашке съели и ещё попросили. Нам дали, а оказалось, что уже больше не лезет. Ты лучше лепёшечку доешь и молочко допей и поймёшь, что сытый.
В слова его мне не поверилось: того, что хватает урруугхаю, хоббиту — только на один зуб, но совету я всё же последовал. Лепёшка была мягкой и душистой, а молоко напоминало вкусом простоквашу.
Сытость и опьянение пришли неожиданно. Только что был голодным и трезвым. Раз! И оказалось, что я до осоловения сыт и пьян. На гудящие от трёхдневного напряжения мышцы накатила тёплая истома и в миг сделала всё тело тяжёлым и непослушным. Я уснул едва ли не с куском во рту.
— Чшаэм, — меня осторожно встряхнули за плечо. — Просыпайся, Чшаэм. Пора.
Просыпаться не хотелось, но я всё же пересилил себя и сел. В гханака было темно. Судя по отсутствию света в узких оконцах, снаружи тоже.
— Сейчас утро или вечер? — спросил я и сел. — Темень, хоть глаза выкалывай.
— Утро, — ответил из темноты голос Гхажша. — Здесь перед рассветом всегда так. Сейчас Гхай коптилку зажжёт. Собирайся и побыстрее.
— Пожар что ли? — сказал я, невольно зажмурившись от полыхнувшего в темноте снопа искр. Когда я их открыл, крохотный огонёк уже освещал внутренность гханака и моих озабоченных спутников.
— Хуже. Королевские стрелки. В часе пути отсюда.
— За нами? — испугался я и стал быстро обуваться.
— Вряд ли, — покачал головой Гхажш. — Откуда им о нас знать. Может быть, просто грабить.
— Чего тут грабить? — удивился я, меняя стрелковый блузон на привычную куртку. — Нищета такая.
— Дети, женщины, — Гхажш пожал плечами. — Ещё скотина, но главное — женщины и дети. Кому повезёт, попадёт на виноградники Лебеннона. Кому не повезёт — в рудники в Белых горах. Кому совсем не повезёт, продадут в Рохан, лес валить, или ещё хуже — умбарским купцам на галеры. Ты готов?
— Вроде готов, — я проверил, как сидит на плечах сбруя. — Вспомнил. Воды надо набрать.
— Набрано, — Гхажш подал мне тяжёлую баклагу. — Пристегни. Парни, Вы готовы?
— Угу, — ответил из полумрака Гхай.
— Давно, — подтвердил Огхр.
— Угхлуук нас ждёт у колодца, берём бурдюки с водой и пошли, — Гхажш показал мне на округлый кожаный мешок, похожий на огромную колбаску.
— Как мы их потащим, — проворчал Гхай, взваливая себе на плечи такой же булькающий мешок, только немного побольше. — Тяжесть такую.
— Бактра обещали дать, — обнадёжил Гхажш. — У колодца на него перегрузим. До колодца потерпишь.
Снаружи была суета. Кричали ребятишки, слышался женский плач, кто-то тащил какой-то убогий скарб, кто-то гнал небольшой гурт тощих овец, множество народу пробегало мимо без видимой цели и смысла, и никто не обращал на нас внимания. Меня поразило, что орки оказались удивительно малы ростом. Из тех, что я успел увидеть по пути к колодцу, в Хоббитоне многих бы посчитали рослыми, а иных даже огромными. Но в Хоббитоне и меня нынешнего сочли бы огромным, а никто из попавшихся нам навстречу не был выше меня.
У колодца тоже была толпа, но уже иного рода. Здесь собралась сотня или полторы вооружённых орков. У большинства были короткие копья и небольшие луки, но у некоторых я заметил и клинки, вроде наших кугхри, только поменьше и более прямые. В утренних сумерках вид у них, низкорослых и коренастых, был достаточно страшный, но я уже довольно знал, чтобы не обманываться жутью боевой раскраски и видеть за ней страх и растерянность.
Над орочьей толпой возвышался корноухий эльф, из-за плеча у него высовывалась голова Угхлуука с торчавшими во все стороны клочками волос, а рядом стояла низенькая, эльфу чуть выше пояса, старушка. Гхажш оставил нас стоять у сгруженных в пыль мешков, а сам подошёл к старушке и присел перед ней на корточки. Они перекинулись парой слов, старушка кивнула и, повернув голову в сторону, залихватски свистнула в четыре пальца. Свист ещё не дробился отголосками эха, когда от одного из окружающих домов к нам подвели удивительного вида скотинку.
Гхай сказал, что у орков есть что-то вроде лошади. Так вот. Если эта скотина с двумя (!) горбами и длинными мосластыми лапами — лошадь, то я гном.
Пока мы приторачивали к бактру мешки с водой, к нам подошёл довольно рослый орк. Боевая раскраска покрывала не только его лицо, но и обнажённое до пояса тело.
— Привет, Гхирыжш, — сказал ему Гхай. — Ты чего голиком? Скоро солнце взойдёт, шкура как чешуя будет.
— А? — отозвался растерянно орк и наморщил лоб.
— Без одежды чего? Говорю, — Гхай потрепал куртку на мне, — шкура сгорит на солнце.
— А… — орк махнул рукой. — Умереть. Сегодня умереть. Белокожие. Всегда приходят, когда солнце. Не любят ночь. Умереть сегодня.
— Драться будете? — переспросил Гхай. — Не выдержите же на свету. Солнце, — он ткнул пальцем в сереющий небосвод. — Глаза на свету. Больно будет.
— Будет, — кивнул орк и вытянул из-за пояса кожаную повязку. — Для глаз. Закрыть. В дырки смотреть. Час можно драться. Два часа драться. Час мало. Два часа — все уйдут…
Орк показал по сторонам руками.
— Убегут. Два часа драться надо. Потом слепой буду. Умереть сегодня, — и разразился хрипящей скороговоркой.
— Помедленней, — попросил Гхай. — Медленно говори, тогда пойму.
Когда орк закончил, Гхай покачал головой: «Прости, Гхирыжш, не могу. Никто из нас не может». И обратился ко мне: «Чшаэм, у тебя нож бъёрнингский был. Он где?»
— В мешке, — сказал я. — Сверху лежит.
— Я отдам ему? — попросил Гхай. — Нам лишняя тяжесть, а у них с клинками плохо. Наконечники на копьях и то у многих каменные. Отдам, а?
— Давай, — согласился я и повернулся к нему спиной.
Гхай вынул из мешка тяжёлое оружие «медведей» и протянул его орку. «Не можем остаться, — извинился он ещё раз. — Возьми. Подарок». Орк растерялся, было, а потом, протянув руки, принял нож в дрогнувшие ладони. Вытянул клинок из ножен, потрогал лезвие пальцем, одобрительно цокнул, и вдруг, прижав нож к груди, словно боялся, что мы его отберём обратно, начал часто кланяться, быстро-быстро тараторя что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108