«Все готовы, — сказал он. — Раненых — шесть, двое неходячих. Убитых — четверо, один умер от ран, похоронили в роще. Можем двигаться». «Прости, Ратгхаур, — обратился Гхажш к волку. — Нам надо уходить. Надо успеть до гор добраться, пока новых конеедов не принесло. Проводишь?» Волк прорычал что-то согласное.
«Тогда, — Гхажш оглянулся на меня с Урагхом, — может, вон того малого возьмёшь пока на спину? Он не может бежать так же быстро, как мы, а Урагху тяжело его всё время на себе переть». Волк шумно втянул ноздрями воздух и рявкнул скептически-вопросительно.
«Нет, он не заяц, — терпеливо ответил Гхажш. — И есть его не надо. Он нам нужен». Волк помотал лобастой башкой, прорычал что-то недоуменное, но, видимо, согласился. Меня вынули из мешка, развязали, усадили на бугристый и твёрдый от мускулов загривок и приказали держаться крепче.
А потом ат-а-гхан, быстро набирая разбег, пустился в путь. И, честное слово, мне жаль, что для варга я нынче тоже тяжёл!
Глава 13
Небо над Хмурыми горами было пасмурным, покрытым иссиня-чёрными клубками туч в огненных прожилках молний. Тучи то собирались вертящимися комками, то расстилались ровной сплошной пеленой и переливались всеми оттенками чёрного, серого и синего. Мне не найти слов, чтобы передать ощущение от этой завораживающей взгляд игры мрачных красок. Белые пики горных вершин пронзали это клубящееся, переливающееся само в себя марево и терялись в нём. Видно было, как вершины разрезали зацепившиеся за них тучи и оставляли в черно-синем бурлящем море расходящийся белыми бурунами след. В разрывах туч мелькало тёмно-серое небо. Иногда между тучами и вершинами проскакивала молния, крохотная на таком расстоянии, как искра огнива, и через долгое время ожидания приходил гром.
Он приходил, как волшебник-проказник, точно в то мгновение, когда его уже перестаёшь ждать. Вдруг из ниоткуда возникал грохот гигантского камнепада, и казалось, будто гроза грохочет не на еле видимом восходном краю земли, а прямо здесь, над самой головой, в безоблачно прозрачном небе. Когда гром уходил, отголоски долго ещё повторяли все его шаловливые раскаты.
Величественны и мрачны были Хмурые горы. Далёкое восходящее солнце, чьи блики иногда можно было заметить на нижней кромке чёрных туч, не делало их радостными. Горы ломали солнечные лучи, прятали их в сутолоке клубящихся туч, закрывали плечами огромных скал, отражали зеркалами вечных льдов и продолжали оставаться самими собой, величественными и мрачными, диковато-прекрасными — хмурой первозданной красотой первого дня творения. Вот так же, наверное, хмур и прекрасен был мир, когда Илуватар воплотил песню Айнур и сказал им: «Смотрите!»
Горы стали видны ровно через сутки после того, как ат-а-гхан покинул холм, оставив на поживу воронам сотни людских и конских трупов.
Это был первый бой из тех, что довелось мне увидеть в жизни. С тех пор прошло много лет, много осталось за спиной дорог, и много я видел боёв и во многих участвовал, но тот день не изгладился в моей памяти. Я помню пузырящуюся розовой пеной рваную рану на груди гордого роханца и белые, словно мел, осколки костей в серой путанице волчьей шерсти, торчавшие из размозжённой копытами груди орка. Я помню, как окровавленные пальцы другого всадника пытались закрыть горло, рассечённое клинком Урагха, и как дёргалось на острых кольях орочье тело, вздрагивая алым оперением торчавшей из-под лопатки стрелы. Я помню беспощадный, убивающий разум топот множества копыт и бешеный блеск в глазах всадников. Я помню безжалостно-радостный свист сорвавшихся с тетив стрел и яростный оскал лучников. Помню тоскливое, предсмертное ржание коней и ликующий, устрашающий вой варгов. Я помню всё. Потому что впервые в жизни увидел тогда так много смерти. Такой близкой и беспощадной смерти.
Но хватит об этом. По правде сказать, этот бой я начал вспоминать много позднее. А тогда мне было просто не до того. Удовольствие от стелющейся рыси гигантского волка велико, но, к сожалению, не бесконечно. Варги покинули ат-а-гхан около полудня, и Ратгхаур напоследок снова облизал Гхажша, а волчица, опасливо оглядываясь на своего серого друга, лишь ткнулась мокрым носом в ладонь. И после этого мне снова пришлось испытать все прелести пешего похода.
Гхажш говорил, что до Гор — полтора дня бегом. Полтора дня орочьего бега, надо уточнить. А ещё правильнее, полтора дня для «волчьего» атагхана. Приличному хоббиту не подобает так бегать. Как, впрочем, и бегать вообще. Это я уже говорил. Жаль, никто не спросил, что, по моему мнению, надо делать. Урагх просто поставил меня на землю и молча поднёс к моему носу кулак, видимо, считая это достаточным объяснением и напоминанием. Он был прав, ничего больше мне объяснять и не нужно было. Его слова о том, что он найдёт способ сделать меня расторопным, живо возникли в моей памяти.
Так что бежал я наравне со всеми. Даже лучше, если учесть, что бежать мне приходилось, только когда орки переходили на шаг, а когда они бежали, мне приходилось просто нестись, лететь над землёй. Благо, в эти минуты Гхажш с Урагхом крепко удерживали меня за плечи, и ничего другого, кроме как лететь, перебирая ногами в воздухе, мне не оставалось.
Гхажш гнал ат-а-гхан почти без остановок, даже ели и пили мы на ходу. И тут уж, что упало, то пропало. Не в привычках хоббитов жевать на ходу. Порядочный хоббит должен сесть за стол, повязать салфетку, крепко упереться в столешницу локтями и есть, применяя нож и вилку, ни в коем случае не хватая куски руками. Потому что принятие пищи не терпит суеты и торопливости, от них теряется весь вкус блюда. Если Вы будете хватать куски, торопливо жевать их на ходу и глотать недопрожёванными, то Вы никогда не сможете насладиться вкусом пищи. Впрочем, что это я? Наслаждаться вкусом походной пищи орков невозможно. Хорошо ещё, если удастся на бегу различить горькая она или сладкая, или, может быть, солёная. О необходимости беречь зубы я даже и упоминать не буду. Сломать себе зуб о кусок походного сухаря может даже орк. Если это случилось с Вами, то сами пеняйте на себя. Из всех орочьих лекарей зубодёры самые безжалостные.
Так что не удивительно, что за все полтора дня мне почти ничего не удалось съесть. Да и попить удалось совсем немного. Баклагу с водой я дважды ронял, и если первый раз Урагх смолчал, просто приняв её от кого-то бежавшего позади, то во второй раз он обозлённо рявкнул, обозвав меня пусторуким, и отвесил такого подзатыльника, что я опередил его на несколько шагов и опять прокусил язык.
Большой, наверное, часа на три, привал Гхажш сделал в конце суток, в «волчье время». Думаю, только из-за того, что начали падать раненые. Двоих из них и так несли всю дорогу, но к исходу суток свалились и остальные четверо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108