Получалось это у неё легко и сноровисто, словно она полжизни этому училась.
— Как твоё имя? — спросил я её. Голос почему-то стал неожиданно низким. Почти хриплым.
— У меня ещё нет имени, — сообщила она, улыбаясь. — Гхой получает имя, когда её первому ребёнку исполнится год. А у меня ещё нет детей и нет мужа.
Она внимательно смерила меня взглядом и продолжила: «Но, я думаю, что следующей весной у меня уже будут дети». И смешливо прыснула в кулак, глядя мне прямо в глаза с затаённым озорством. Я даже поперхнулся. И закашлялся, чтобы не показать виду, будто я смущён.
— А как же мне к тебе обращаться? — спросил я её. — Пока у тебя нет детей.
Вот тут смутилась уже она.
— Ты можешь называть меня — Мавка, — сказала она. — Это значит — «Живущая в озере».
— Красиво, — оценил я. — Проводи меня к дому, где мы остановились, Мавка. Из меня вытекло довольно много крови, и я сам могу сейчас заблудиться. И ты можешь мне сказать, где Гхажш, и куда исчез Гхай?
— Гхажш разговаривает с отцом Гхая, — ответила она, помогая мне подняться. — В Гхая его братья сейчас вдувают воздух. И я тебя, конечно, провожу. Гхой-итэреми велела за тобой присматривать, но я бы и без неё это сделала. Ты мне нравишься.
— Да? — ошарашено спросил я. В Хоббитоне всё совсем не так, и хоббитянка никогда не сказала бы такого, так легко и откровенно.
— Да, — просто ответила она, забрасывая мою руку себе на плечи. — Держись крепче, и пойдём. Ты занятный и сильный. Даже сильнее, чем я думала, — плечи под платьем оказались круглыми, горячими и неожиданно крепкими.
— А я тебя не обижу, — спросил я осторожно, — или не нарушу каких-нибудь обычаев, если скажу, что ты мне тоже нравишься?
— Нет, — ответила она очень серьёзно и сосредоточенно. Она старалась ступать со мной в ногу, но получалось плохо. — Не нарушишь и не обидишь. Мне будет очень приятно.
— Тогда я скажу, — я вдохнул поглубже, стараясь успокоить колотящееся сердце. — Ты мне тоже очень нравишься, Мавка. Особенно целоваться.
— Да? — она просияла, словно я, действительно, сказал ей что-то очень приятное и, не снимая с плеч моей руки, повернулась ко мне, так что мы оказались стоящими вплотную, лицом к лицу, едва не касаясь друг друга носами. — Правда?
— Правда, — я попытался кивнуть, и мы стукнулись лбами. Не сильно. Соприкоснулись.
— Тогда… — она запустила пальцы в волосы у меня на затылке и чуть пригнула мою голову ближе к себе. — Раз тебе нравится…
У меня и без того голова кружилась, а тут и вовсе… всё вокруг замелькало, поплыло перед глазами. И я обнаружил себя лежащим в пыли навзничь.
Дальнейший путь до дома мы проделали молча и быстро, может быть, чуть быстрее, чем следовало бы для израненного воина, висящего на плечах подруги. По правде сказать, я прижимал эти плечи к себе немного сильнее и плотнее, чем можно было ожидать от «израненного воина».
А дома мы как-то быстро обо всём позабыли.
— Ну ты даёшь, парень, — я даже не слышал, как Гхажш вошёл. Мавка испуганно взвизгнула и упорхнула куда-то за печь, на ходу поправляя платье на плечах. — Мы ещё суток здесь не находимся, тебя только что чуть не убили, а ты уже с девушкой целуешься. Да ещё с самой красивой на острове.
За печкой довольно хихикнули.
— Где ты был? — спросил я, потому что надо было что-то говорить и потому что хотелось как-то отвлечь Гхажша. — Я кровью истекаю, а ты хоть бы перевязал.
— Я же вижу, что ты в надёжных руках, — усмехнулся Гхажш. — Не стал вмешиваться. Как-то ты не похож на истёкшего кровью. Мавка, он как? Шевелиться может? Не сильно обескровился?
— Может, — пискнули из-за печи. — На ногах плохо держится, а руками шевелит.
— Да ты, я смотрю, нигде не потеряешься, — довольно хохотнул Гхажш. — И девушке понравился. Когда успел? Правильно, Мавка, такой парень на ваше болото ещё сто лет не зайдёт.
— Гхажш, — снова попытался я его отвлечь. — А меня что, теперь так в каждой деревне спрашивать будут? И поединки устраивать?
— Нет, — ответил он, разваливаясь рядом со мной на лежанке. — На острове твоё имя уже к вечеру каждый знать будет. В других буурзах как получится, но если уж тебя у огхров признали, то и в других местах признают. Ты даже сам не понимаешь, насколько всё хорошо ты сделал. Здесь об этом ещё лет сто сказки будут рассказывать. Может, и больше. Мавка, ты нас кормить будешь?
— Всё в печи, — сказала Мавка, появляясь и пожимая плечами. Белые волосы она уже убрала под косынку, умылась и стояла свежая и красивая. И слегка припухшие губы её нисколечко не портили. — На три дня приготовлено.
— А мы гостей ждём, — сообщил ей Гхажш, садясь. — Ну поухаживай за нами. За грубыми мужиками. А то, что мы тут, пятнадцать рыл — на один горшок с кашей? Или парень у нас плох? — он кивнул на меня.
Мавка хмыкнула, задрала нос и ушла во двор. Мне почему-то разговор Гхажша с Мавкой не понравился. Я даже хотел сказать ему что-нибудь обидное, но ничего не придумалось.
А потом отворилась дверь, и в дом ввалилось полтора десятка мужчин. При оружии. Странного в этом ничего не было. Я уже успел привыкнуть к тому, что все в деревне носят оружие. Даже дети и женщины. Даже старухи. У Мавки тоже на груди, на тонком шнуре, продёрнутом в отверстие на рукояти, висел небольшой обоюдоострый нож, похожий на немного расширенный лист ивы. Странно было что все вошедшие стояли, опершись ладонями на рукояти мечей, и среди них был Гхай.
Некоторое время вошедшие сурово и молча смотрели на меня, потом стоявший слева от Гхая худощавый седой урагх размахнулся и, что было сил, отвесил Гхаю подзатыльника. Гхай даже вперёд качнулся.
— Поклонись хоть, бестолочь, — сказал урагх. — Да поблагодари. Такой воин тебя в кровники взял.
Я ничего не понял и посмотрел на Гхажша. Тот беспокойства не проявлял и откровенно наслаждался происходящим, улыбка у него, по-моему, за уши затягивалась.
— Это ещё кто кого взял, — проворчал Гхай, потирая затылок. — Я же мог его-то клинок своей кровью не поить.
И тут же схлопотал ещё один подзатыльник.
— Я бы тогда тебя, щенок, своими руками в болоте утопил, — рявкнул урагх. — От позора на мою седую голову. Вы уж простите его, дурака, фреа Чшаэм, — обратился он ко мне. — Младший он у нас, от третьей жены. Шесть раз она у меня рожала, да всё то дитё сбросит, то родит, да дитё до году не доживёт. На седьмой раз вот родила остолопа. Перебаловала, видать, дурака в детстве. Розог-то мало употребляла, пока без штанов бегал, вот и вырос олухом. А я, значит, отец ему, недоумку. Тулагх — моё имя. А это сыновья мои, братья его, стало быть, — все покивали. — Мы тут зашли Вас поблагодарить за то, что Вы его пожалели, дурака. Сами под смертью ходили, а его поберегли. Я уж, когда увидел, как Вы от него первый-то раз увернулись, подумал, отбегался у меня парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108