Ни единой. В этом я был твёрдо уверен. В долгие страшные месяцы испытания урагха, смерть чаще всего являлась мне в улыбающейся личине Гхажшура и блистающем облике эореда.
Эоред летел вверх по пологому склону то ли холма, то ли кургана, постепенно обращаясь в многоглавое чудовище, и до вершины, на которой расположились орки, оставалось лишь несколько конских махов. Мне, надёжности ради, снова спелёнанному, засунутому в мешок и привязанному к спине Урагха, было видно немногое. Но и я уже начал различать хлопья пены на конских мордах и бешеные глаза всадников. Стоявший рядом Гхажш вдруг громко, заунывно затянул томительное: «У-у-у…» И все орки, как один, подхватили этот протяжный тоскливый вой. Так он и тянулся, не прерываясь даже на вдох, заглушая слитный гул ударов множества копыт. До всадников оставалось сто пятьдесят футов. Сто двадцать. сто десять. Сто!
Гхажш прорычал: «Р-р-а-а-гх!!!» И пятьдесят две глотки сменили вой на безумное, рвущее ушные раковины рычание: «Ур-р-р-а-а-агх!!!» А руки вскинули напряжённые луки, и, словно огромный бич, единым раскатом щёлкнули пятьдесят две тетивы.
Бронебойная стрела, та самая, похожая на тупое кузнечное долото, на расстоянии в триста футов пробивает дощатую бронь гномской работы насквозь, вместе с носившим её телом. На ста футах она пронизывает и конскую шею, и дубовый щит, и кольчугу, и тело всадника, и иногда у неё остаётся ещё довольно сил, чтобы лететь дальше.
Хороший лучник умеет делать двенадцать выстрелов в минуту. В «волчьи» атагханы берут только хороших лучников… Жалобно ржали и бились на мокрой траве умирающие кони. Трещали и ломались «прутики» втыкающихся в землю пик. Крича от ужаса и боли, через конские головы летели седоки, на лету обрастая чернопёрыми колючками стрел. Задние врезались в упавших перед ними, и летели кувырком кони, ломая шеи и давя не успевших высвободить ноги из стремян. Успевшие, увлекаемые стремительностью оборванного на полном скаку конского разбега, бежали прямо по конским и людским телам на подгибающихся ногах, раскрыв в крике перекошенные непониманием и страхом рты. Пока милосердная смерть не целовала их острыми губами на ясеневых оперённых древках. Брызгами во все стороны разлеталась кровь и повисала в воздухе розовым вечерним туманом.
Отголосок орочьего рыка ещё не затих, но всё было уже кончено. В шестидесяти футах от орков бился в предсмертной судороге завал из конских и людских тел. Склон стал багровым, и затёртые книжные слова про текущую ручьём кровь, превратились в невозможную явь. Кровавые ручейки игриво зажурчали вниз по склону, обгоняя друг друга и разнося в воздухе терпкий запах смерти. Уцелевшие всадники эореда с прежней стремительностью гнали коней с холма. Потерявшие коней уползали сами, те, конечно, кому повезло быть ранеными. По ним не стреляли. В колчане всего сорок стрел. И половина из них уже улетела.
Возможно, Вы мне не поверите, возможно, Вы меня осудите, но в те краткие мгновения я ощутил в себе уважение к оркам. К их спокойной готовности встретить смерть. К их боевому умению. К их выдержке и отваге. Прекрасна и страшна была ярость атакующего эореда, но в сдерживаемом бешенстве оборонительного строя орков тоже было что-то прекрасное и благородно величественное. И страшное.
Их умение воевать меня просто потрясло. Очень уж оно отличалось от моего книжного представления. Я не о том, что в Алой книге орков убивают тысячами, постоянно вспоминая при этом, что они крепки и упорны в бою. Не об этом. Просто в книге война была иной, яркой и блестящей, с подвигами великих воинов. Я же увидел тяжёлый труд. Я увидел, каким множеством простых дел и действий создаётся то, что потом назовут победой. Или разгромом.
Выбежав из деревни, орки ушли недалеко. Ат-а-гхан бежал всего полтора часа, ни разу не перейдя на шаг. Впрочем, для тех, кто может бежать круглые сутки, это не очень трудное упражнение. Через полтора часа мы были у подножия невысокого холма или, скорее, кургана, уж очень он был правильно округлый.
Нисколько не сомневался тогда, а сейчас просто знаю, что место это Гхажш нашёл и выбрал заранее. Он это умеет и любит всё предусмотреть и выбрать наилучшее. Позаботиться о каждой возможной случайности. Ума не приложу, как это у него выходит. Я тоже люблю быть предусмотрительным, как предусмотрительны все хоббиты, но его дотошная въедливость в подготовке любого дела иногда раздражает даже меня. Правда, это его качество сильно выручает в иные неприятные минуты жизни.
Холм, как я уже говорил, был невысок, но зато широк в основании, отчего склоны были очень пологими. Кроме северного. Там, у подножия, его огибал ручей, и потому склон был подточен водой и в самом низу имел довольно крутой обрыв футов восьми высотой. С западной стороны холма росла кленовая роща. Южный же и восточный склоны были голы и гладки. Гхажш выбрал этот холм для обороны.
«Стой! — прозвучало в голове отряда, и Урагх остановился так резко, что я едва не перелетел через его голову. Но пальцы держали мои лодыжки крепко. — Ставим бургх на вершине. Первый десяток — полночь, второй — закат, третий — полдень, четвёртый — восход, пятый — склон, остальные — вода и прочее», — из этого приказа Гхажша я не понял ничего. Но орки всё поняли отлично. Они сбросили мешки, и через мгновения в роще уже застучало железо по дереву. Впрочем, в рощу убежали не все, а только половина, остальные потащили мешки на вершину холма. Урагх тоже. Он снял меня с шеи, поднёс к моему носу свой впечатляющий кулак и доходчиво объяснил, что передвигаться мне придётся самому, а если я не буду за ним успевать или буду ему мешать, то он найдёт способ заставить меня быть порасторопней. Мне оставалось только кивать, поскольку в исполнении его обещаний я нисколько не сомневался.
После этого он подхватил два ближайших мешка и попёр их вверх по склону с такой быстротой, что я едва успевал переставлять ноги. На вершине холма работа уже кипела. Но зачем всё это делается, я не понимал. Меня, например, поразило, что орки копают ямы. Одну, узкую и глубокую, — на самой верхушке холма. Одну неглубокую, но широкую — рядом. И множество маленьких — со всех четыре сторон. Их копали особенно занятно. Один орк рыхлил землю мечом. Он втыкал его в землю узким остриём и начинал вращать и раскачивать клинок, нажимая на него, так что тот скоро уходил в землю едва не по рукоять. Потом меч вынимался, и второй орк начинал вытаскивать взрыхлённую землю такой же кожаной рукавицей с железным ободком, что я видел у Гху-ургхана.
Кстати, если Вы удивляетесь, почему я раньше говорил о широких мечах, а теперь заговорил об узких, то я поясню. Это одни и те же мечи. У орков много необычных вещей, назначение которых не всегда угадаешь с первого взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108