Иногда кузнец даже позволял немного ему помочь. Но то, что я увидел в кузнице огхров, превосходило всякое моё воображение, и раз появилась возможность увидеть ещё что-то, может быть, столь же захватывающее, то я не желал её упустить.
Почти весь остаток дня я провёл рядом с Огхром, и мне не пришлось жалеть об этом. Я видел, как сила падающей воды через сложное переплетение колёс и цепей двигает молоты и меха. Я видел, как огромная рыхлая крица, дырчатая, словно кусок сыра, превращается под ударами молота в плотный железный кирпич. И как потом этот кирпич превращается в десятки и сотни разных изделий: от тележной оси до крохотного гвоздика-ухналя.
Огхр не врал и не шутил, я своими глазами убедился, что за то время, пока дрягвинский кузнец сделал бы одну подкову, здесь сковали бы несколько сотен. И дело было вовсе не в силе воды. Это меня не удивляло. В конце концов, в Хоббитоне есть водяные мельницы. У нас вода крутит жернова, здесь её приспособили для множества других дел, но не это было главным. Самым занимательным и удивительным для меня было то, что огхры умели делать над своими соплеменниками. Я даже слова не могу подобрать, чтобы рассказать об этом.
Дрягвинский кузнец делал в своей кузнице всё сам. У него был подмастерье, но он делал то же, что и кузнец, когда тот приказывал, и обычно хуже. У огхров всё иначе. Здесь каждый работник делает что-нибудь одно. В мастерской по изготовлению ножей даже заточку клинка делали два разных работника! Один точил клинок с одной стороны, а второй — с другой. Всего их было около полусотни. Полсотни совсем ещё молодых снага, почти мальчишек. Первый вынимал из доставленного ему ящика заготовки для ножей — маленькие вытянутые железные бруски — и складывал их на горновой стол. Последний чеканом выбивал на готовом, воронёном и заточенном, ноже клеймо — знак болотной лилии — и бросал их в такой же, как у первого, ящик.
Все они казались да, наверное, и были одним живым многоруким орудием, в котором каждая пара рук занята только своим делом.
В ножевой мастерской я был всего несколько минут, и за это время в ящик упало не меньше десятка готовых ножей. Огхр показал мне один, вот тогда я и увидел клеймо. Забавно, но на кухне Тукборо есть несколько таких, иссиня-чёрных от воронения и с лилией у самой рукояти. Только у нас их считают работой гномов.
Много удивительного и прежде неведомого увидел я в тот день и не раз про себя подумал, что если бы я родился урр-уу-гхай, то обязательно стал бы огхром.
«По-моему, это за тобой», — сказал Огхр, когда мы вышли из очередной мастерской. Невдалеке от дверей стоял кто-то высокий бритоголовый, в несуразных лохмотьях. В несуразных потому, что рвань, в которую он был одет, совершенно не вязалась с благородной осанкой и строгим поворотом головы.
Увидев нас, бритоголовый сделал шаг в нашу сторону и склонился в униженном поклоне. Мы подошли ближе, и я вздрогнул, потому что раньше не видел ничего подобного. Уши бритоголового очень точно разъясняли смыл выражения «урезать». Они были не отрезаны совсем, а именно урезаны, укорочены. Попросту говоря, вся их верхняя часть была отрезана. На бритой голове такой отметины невозможно было не заметить.
Бритоголовый поднял взгляд, и я вздрогнул ещё раз. Это был эльф.
Глава 27
Эльфа узнаёшь сразу. Не думаю, что Вы когда-либо видели Перворождённого, нынче их в Средиземье осталось так мало, что легче встретить медведя в собственном доме. Но если Вам всё же доведётся увидеть эльфа, то Вы непременно поймёте, кто это, как бы он ни выглядел, и во что бы ни был одет. Даже если он не издаст ни звука. Достаточно просто заглянуть в глаза. Глаза, в которых нет ничего от суетных забот здешнего мира. Лишь отрешённость и глубина, которые некоторые считают равнодушием и пустотой. Урр-уу-гхай да и другие люди, насколько я знаю, боятся смотреть в глаза эльфам. У меня взгляд эльфа не вызывает ужаса, но всё же и я испытываю ощущение, которое можно назвать лёгким трепетом.
Когда склонившийся перед нами эльф поднял и обратил на нас свой взгляд, я почувствовал именно трепет. Трепет кожи. Не всего тела. Только кожи. Огхру, судя по всему, было много хуже. Ему удавалось сдерживать дрожь, но щёки и плечи покрылись испариной, а кулаки непроизвольно сжались.
«Что тебе надо, гхама?» — растягивая слова процедил Огхр, упорно не отводя взгляда от бесконечной глубины зрачков Перворождённого с урезанными ушами. Эльф снова опустил очи долу и сказал голосом глухим, но мелодичным: «Могу ли я говорить с тем, кто носит имя Чшаэм?» Огхр перевёл дух — ему, наверное, казалось, что он делает это незаметно — и толкнул меня локтем.
— Можешь, — послушно сказал я. Первое потрясение от столь неожиданной здесь встречи начало проходить. — Я Чшаэм.
— Тот, чьё имя Гхажш Азогхан, просит Чшаэма вернуться в гханака, — слова Тёмной речи эльф произносил с видимым усилием, и было заметно, как он вздрагивает при каждом звуке.
— Что такое гханака? — спросил я Огхра.
— Дом странников, — ответил он. Теперь, когда уже не было необходимости смотреть в эльфийские глаза, он справился с волнением. Во всяком случае, пот на плечах начал высыхать, и кулаки разжались. — Гхажш просит тебя вернуться в дом, где вы остановились.
— Понятно, — сказал я и посмотрел на эльфа. Тот всё ещё стоял в униженном полупоклоне и смотрел в землю. Возвращаться в деревню вместе с ним мне совершенно не хотелось. Кроме того, я хотел кое-что спросить у Огхра. И я принял решение. — Иди и передай Гхажшу, что я скоро приду.
Эльф склонил голову чуть ниже, не разгибаясь, сделал два шага назад и лишь потом выпрямился и ответил: «Я понял, Чшаэм передаёт Гхажшу, что он скоро придёт». И ушёл, словно растворился в колышущемся душном мареве предзакатного вечера.
Мне сразу стало заметно легче дышать.
— Что это за слово — «гхама»? — спросил я Огхра. — Что оно значит?
— Оно значит — «покинувший дом», — ответил Огхр, поёживаясь. — Только не сам покинувший, тогда было бы «гхам», а изгнанный или украденный. Так называют рабов
— Значит, этот эльф — раб? — мне казалось удивительным и невозможным что Перворождённый может быть рабом. С таким-то взглядом.
— А кто, по-твоему, он тут? — изумился Огхр. — Здесь живой остроухий может быть только рабом. Если бы не Угхлуук, он и рабом бы не был, а трупом.
— Угхлуук? — переспросил я. — Второй раз слышу это имя. Это кто?
— Увидишь, — туманно пообещал Огхр. — Раз появился этот корноухий, то Угхлуука ты обязательно увидишь.
Потом мы с Огхром расстались, и я пошёл в деревню, а он сказал, что пойдёт домой. Его жилище было где-то недалеко от кричной кузницы. Улицы Сторожевой деревни, освещённые садящимся солнцем, были полны народа. Трудовой день кончился, жители возвращались со своих работ, и вокруг меня текла живая река из мужских и женских тел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108