— Оставьте молодого человека в покое, — произнёс чей-то приятный голос. — Невежливо намекать кому-либо, что его внешность имеет недостатки. Тем более делать это так грубо и непристойно.
— Чо-о-о? — изумился бородач и воззрился на человека в чёрном камзоле и чёрном же полуплаще-вотоле.
— Погодь, погодь, — остановил он рукой, сунувшегося, было, вперёд своего товарища. — Ты кто такой? Чо не в своё дело лезешь? Ты, ваще, как сюда попал грач весенний?
— Лай отцеживай, — холодно произнёс Чёрный, не отвечая. — Язык отрежу и к копчику пришью. Там он у тебя на месте будет.
— Чо-о-о? — бородач совсем ошалел от такого ответа. — Братишка, за зайцем поглянь, чтобы не ускакал, пока я этому скворцу клюв загибать буду…
И двинулся на Чёрного, угрожающе выставив перед собой кулаки с мою голову размером.
Чёрный не стал ни отскакивать, ни уклоняться, ни драться. Он просто поднял левую руку и выставил перед носом бородача круглую серебряную бляху, что на тонком витом шнурке висела у него на запястье. Бородач резко остановился, скосил на бляху глаза и начал как будто уменьшаться в размерах, съёживаться. Его товарищ тоже мельком глянул, что у Чёрного в ладони, и, подхватив сгорбившегося забулдыгу под локоть, повлёк его в сторону. Видно было, как он что-то зло выговаривает бородачу и время от времени суёт ему могучим кулаком в бок.
— Толстуха Фли сказала, что Адонар расположился за этим столом, — сказал Чёрный ничуть не изменившимся, ровным, голосом. — Это она ошиблась, или я?
— Нар отошёл ненадолго, — ответил я. — Присаживайтесь, подождите. И благодарю за помощь.
— Не стоит благодарностей, — Чёрный откинул полы своей вотолы и расположился напротив меня. — В этом жутком мире достойные люди должны помогать друг другу. Тем более что всё обошлось только словами. К востоку от Андуина слово уже не имеет никакой силы. А вот и Нар, с пивом и закуской.
Гхажш уселся рядом со мной, а явившаяся вместе с ним прежняя толстуха, Фли, надо понимать, выгрузила на стол очередное блюдо со свининой и кружки с пивом.
— Я уж думал, напрасно сегодня жду, — сказал Гхажш, обращаясь к Чёрному. — Как наши дела?
— Он в пути? — спросил человек в чёрном, вместо ответа, кивнув на меня.
— Мимо идёт, — ответил Гхажш. — Не чешись, тушкан без примеси. Головастик, не жаба болотная. Поквакаем — лупками хлопнет.
— Зарубись!
— Топоры пусть зарубаются, — похоже, Гхажш обижался. — Булдеть намазался или заплетёмся?
— Ладошками потрём, — Чёрный отхлебнул из кружки. — На помазке весь в мыле, двойные колёса по чинарю, и ветки сплетаем.
— Не лопать! — возмутился Гхажш. — Запарились на зуб глазастый. Погремушкой тряс, с какого булда по чинарю?
— Я ж квакнул: в мыле не до бритвы, — пояснил Чёрный. — Чуть не вскипел.
— Не мой понос, — покачал головой Гхажш. — По звону и маза, зуб глазастый, и попрыгали.
— По такому дристу зуб глазастый не мажет, — Чёрный тоже качнул головой. — Я рыжую торбу у ходули на скок взял. За это — без лупы, что заплечник — покраснеешь без знакомства. Двойные колёса по чинарю в пятку, как на ладонь. Ты по-щучьи плаваешь, по жабьи квакаешь, головастиков пасёшь, а мне в кипятке лупки мыть.
— Не вскипел же.
— А по поносу блудни стирать? Пар уже шёл. Чуток не в мазу, и к дубу на шкворень, по-рыбьи петь.
— Ты же жёлудь.
— Дубу по корням, что жёлудь. Перед камнем с зеленью на ногтях пляшет. Струны растянет — не споёшь, так станцуешь. Был жёлудь у дуба, стал овёс в торбе. Двойные колёса по чинарю или не смажемся.
— Не лопать. Мазь к лупам прикладывай, а потом ботало намыливай. Двойные колёса по чинарю против мазилова. Спаримся, если смажешь.
— По-щучьи зеваешь, — Чёрный довольно ухмыльнулся. — Мазилово без булды скользит. Лупайся.
Чёрный достал из-за пазухи крохотный кожаный мешочек. Гхажш потянулся было к мешочку, но Чёрный отдёрнул его и предупредил: «Лупайся, а ветки не гни, заплетёмся, потом хоть листья мажь». Гхажш поглядел несколько минут внутрь мешочка, а потом задумчиво произнёс: «По лупкам — мазилово. А если не пляшет?»
— Пляшет, — уверенно ответил Чёрный. — Всё по кваканью: на углях грел, корябово лупит.
— Корябово? — Гхажш стал ещё задумчивей и пододвинул к себе свечу. — Малой, будь другом, сходи, пива нам по паре кружек принеси.
Я даже не сразу понял, что последние слова обращены ко мне и произнесены на обычном языке. Понятно было, что Гхажш хотел остаться с Чёрным наедине на несколько минут. Поэтому я не очень торопился, и прежде, чем возвращаться к столу с кружками, заказал и осушил одну у стойки. Когда я вернулся, Гхажш с Чёрным, видимо, уже договорились.
— Чего ты так на звенелки жвалы точишь, — лениво говорил Гхажш, глядя, как Чёрный тщательно пересчитывает разложенные по столу монеты. — Ты ж заплечник, у тебя каменный бубён с такой погремушкой, что топоры за этот звон себе лупки вырвут.
— На каменный бубён дуб ветки раскинул, — отвечал Чёрный, пробуя одну из монет на зуб. — Мне не гремит. Маза-то на роще, а я жёлудь, кроме меня целое свиное корыто. Весь звон — на листьях, а мне — две дырки от колёса и хоть умри без танцев. А зубы с тушканами помыть? А гнездо с клушами погреть? Нет звона — нет стона.
— А три по шесть — не девятнадцать? Тушканы твои не захлебнутся на два колёса по чинарю зубы мыть? Или гнездо рыжее ищешь?
— Тушканы с клушами без мазы. Хочу плавниками в полночь взмахнуть. Рога к копытам приросли за плечами стоять. Мне лекарить по мазе, а дуб на ветру гудит, ветками машет. Вся роща у камня с зеленью в заплечниках, от пеньков до листиков. Мне не пляшет. Погремушку соберу и копытами по камню, к волосатым.
— Если Вы о делах уже поговорили, — вмешался я в их занятную беседу, — то, может, на понятный язык перейдёте? А то вы «квакаете», а я только «лупками хлопаю», хоть и не понимаю, что это такое.
— О-о. Простите, молодой человек, — наклонил в мою сторону голову Чёрный. — Невежливо двоим говорить на языке, непонятном третьему, в его присутствии. Но дело бывает выше вежливости, к сожалению. А сейчас я просто рассказывал Вашему другу, что собираюсь оставить семейное ремесло и заняться врачеванием в Карроке.
— Семейное ремесло? — переспросил я, думая про себя, что за семейное ремесло этого Чёрного в Гондоре наверняка вешают «высоко и коротко». — И чем же занимается Ваша семья, если это не тайна?
— Никаких тайн, — ответил Чёрный, улыбаясь и пряча монеты куда-то под вотолу. — Я старший пыточный палач Его Величества Великого Короля Элессара.
— Па-палач, — поперхнулся я пивом. — Да ещё пыточный. А разве бывают особые пыточные палачи? Я всегда думал, что вот есть просто палачи и всё. Вы простите мне, если я что не так говорю, но в наших краях палачей совсем никаких нет.
— Вы, должно быть, выросли в страшном захолустье, — опять улыбнулся Чёрный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108