Старый биплан, словно видение иного мира в современной реальности, стоял припаркованный между постройкой былых времен и площадкой, от которой тянулись параллельные взлетные полосы аэродрома Ван-Ниса, откуда ежедневно взлетали и куда приземлялись семнадцать сотен частных самолетов. Джошу нравилось это место, вызывавшее ощущение ностальгии и сладкой меланхолии, уголок, в котором почему-то совсем не ощущалось фальши, как бы много стилизации ни было кругом. Но Джоанна, несомненно, высмеяла бы его, как бутафорский ресторан, и непременно поинтересовалась бы, почему, раз уж им приходится обедать в Долине, им не пойти бы в «Ласерр».
«Эскадрилья» совершенно очаровала Вэлентайн. Это было именно то, что она ожидала обнаружить в Калифорнии, — чудесная мистификация. К тому же она ощутила, что ее начинает очаровывать и Джош Хиллмэн. Если не считать Спайдера, все последние годы она провела среди мужчин, которые не являлись мужчинами или которые, может, и были мужчинами, но главным их интересом в жизни стала покупка и продажа женской одежды. Хватит! Она была готова к встрече с мужчиной серьезным, но не мрачным, состоятельным, но не чванливым — короче, с настоящим мужчиной! А Джош Хиллмэн, впервые за двадцать лет изменив своей привычке ответственно относиться к браку, испытывал ощущение свободы и неограниченного выбора. Перед ним вдруг вместо длинной, прямой дороги распахнулось пространство в триста шестьдесят градусов. Он в какой-то миг вспомнил любимую поговорку дедушки: «Если истинный еврей решит отведать свинины, то съест столько, что жир потечет по подбородку». Сравнится ли удовольствие от общения с Вэлентайн О'Нил со вкусом свиного ростбифа? Это Джош Хиллмэн и намеревался выяснить.
Их столик помещался у окна, за которым наступила темнота. Мимо пролетали огни шедших на посадку самолетов, крылатые машины проплывали за звуконепроницаемым стеклом, напоминая удивительных рыб со светящимися глазами.
— Вэлентайн, почему у вас такое имя? — спросил он.
Она с любопытством отметила, что он произносит его на французский лад.
— Моя мама любила Шевалье, и меня назвали в честь одной его песни.
— А, это «Валентинэ».
— Вы ее знаете? Не может быть!
Он промычал первые несколько музыкальных фраз и, смущаясь так, что его голос стал едва слышен, произнес стихи: «Elle avail de tout petits petons, Valentiine, Elle avail de tout petits tetons, Que je tatais a tatons, Ton ton tontaine!»
— Но откуда вы их знаете?
— Мой сосед по комнате в юридической школе без конца крутил эту пластинку.
— А знаете ли вы, что значат эти слова?
— Что-то вроде: у нее крошечные ножки и крошечные груди.
— Не совсем так: tetons — это жаргон, означает «сиськи». А остальное?
— Я не уверен…
— Крошечные титьки, которые я tatais, ощупываю, a tatons — тиская их.
— Никогда бы не подумал, что Шевалье случалось что-то тискать.
— Я тоже. А вы знаете остальное?
— «Elle avait un tout petit menton», — ответил он, — крошечный подбородок, и «elle etait frisee comme un mouton!» — она кудрявая, как овечка. Как вы.
— Невероятно! А остальное? Нет? Ага! Вы не знаете самого главного: у нее ужасный характер! Да-да, и, кроме того, она небольшого ума и очень любит распоряжаться — autoritaire. А затем однажды, через много лет, Шевалье встречает ее на улице, а у нее огромные ноги, двойной подбородок и тройной poitrine!
— Вэлентайн! Вы разбиваете мне сердце. Лучше бы я не знал.
Они покатились со смеху, упиваясь сладостным весельем, которое подступает, когда двое решают вместе сбежать от повседневности, хотя бы на один вечер. Они смеялись тем особым, волнующим смехом заговорщиков, который означает, что двое нашли друг в друге гораздо больше привлекательного, чем ожидали.
— Итак, вы — Иисус Навин, библейский герой, разрушивший стены Иерихона, а я всего лишь Вэлентайн, первая любовница Шевалье, восемнадцатилетняя девчонка, которую он встретил на улице Жюстин. Мы друг другу не ровня.
— Разве? А у вас нет более внушительного второго имени?
— Это ужасная тайна.
— Скажите мне.
— Мари-Анж. — Она с плутовским видом попыталась состроить смиренную физиономию. — Мария-Ангел.
— Какое скромное, непритязательное имя. Ваша мама, наверное, считала, что не стоит идти на риск.
— Вы правы. Мы, французы, предусмотрительны.
— А вы сумасшедшая, мисс О'Нил. Вы ведь ирландка.
— А вы, евреи, разве не предусмотрительны? И не сумасшедшие немного?
— Все до одного. Разве вы не слышали теории, что ирландцы — на самом деле заблудшее колено Израилево?
— Я не удивлюсь. Но я бы не отважилась пойти в ирландский бар на Третьей авеню, чтобы сообщить им эту приятную новость, — озорно подхватила она.
— Вы истинная нью-йоркская душа, правда?
— Боюсь, не до конца. Я женщина без страны, не совсем парижанка, не совсем из Нью-Йорка, а теперь я в Калифорнии. До чего нелепо. Кто-нибудь когда-нибудь становится истинным калифорнийцем?
— Вы уже стали. Почти все истинные калифорнийцы родом из других мест. По пальцам можно пересчитать тех, кто обосновался здесь хотя бы две сотни лет назад. До тех пор здесь жили только индейцы да отцы-францисканцы, так что мы — самый иммигрантский штат в стране иммигрантов.
— А вы ощущаете, что здесь ваш дом?
— Когда-нибудь я свожу вас на авеню Ферфакс. Вы поймете почему.
Джош на мгновение сам удивился своему приглашению. Джоанну он ни разу не водил на авеню Ферфакс. Они проезжали мимо по дороге на Фармерс-Маркет, но никогда не останавливались. Она ее ненавидела. Почему он захотел показать его Вэлентайн, чья элегантность словно пропитана воздухом Парижа? Оживленное, шумное, суетливое и в высшей степени неизящное «гетто» своего детства…
* * *
Спайдер и Билли обедали на воздухе, под навесами отеля «Сайта-Барбара Балтмор», стеклянная ширма, декорированная цветами, и пальмы ограждали их от прохладного бриза, летевшего с Тихого океана. Билли спокойно ждала, понимая, что начать разговор предстоит Спайдеру: она потягивала «Драй Сак» со льдом и ела сандвич с двойным майонезом, чтобы удвоить грех (позже она накажет себя голоданием), ощущая упоительную власть над ситуацией.
Через некоторое время опытный глаз Спайдера отметил, что дама расслабилась настолько, насколько это возможно в вертикальном положении. Он небрежно заметил:
— Неплохо здесь, правда?
Она лишь слегка улыбнулась в ответ, не тратя слов.
— Я так долго пробыл на Восточном побережье, — продолжал он, — что едва помню, как выглядит Калифорния. А Беверли-Хиллз! Боже мой, я уверен, что однажды ночью он исчезнет, как Бригадун, и лет сто не появится. А вам так не кажется?
— Может быть, — неосторожно ответила Билли.
— Я знал, что вы поймете, Билли. Шатаясь вчера по городу, мы с Вэл поняли, что ввязались в совершенно новое дело.
Билли собралась с силами, но Спайдер не уступил площадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
«Эскадрилья» совершенно очаровала Вэлентайн. Это было именно то, что она ожидала обнаружить в Калифорнии, — чудесная мистификация. К тому же она ощутила, что ее начинает очаровывать и Джош Хиллмэн. Если не считать Спайдера, все последние годы она провела среди мужчин, которые не являлись мужчинами или которые, может, и были мужчинами, но главным их интересом в жизни стала покупка и продажа женской одежды. Хватит! Она была готова к встрече с мужчиной серьезным, но не мрачным, состоятельным, но не чванливым — короче, с настоящим мужчиной! А Джош Хиллмэн, впервые за двадцать лет изменив своей привычке ответственно относиться к браку, испытывал ощущение свободы и неограниченного выбора. Перед ним вдруг вместо длинной, прямой дороги распахнулось пространство в триста шестьдесят градусов. Он в какой-то миг вспомнил любимую поговорку дедушки: «Если истинный еврей решит отведать свинины, то съест столько, что жир потечет по подбородку». Сравнится ли удовольствие от общения с Вэлентайн О'Нил со вкусом свиного ростбифа? Это Джош Хиллмэн и намеревался выяснить.
Их столик помещался у окна, за которым наступила темнота. Мимо пролетали огни шедших на посадку самолетов, крылатые машины проплывали за звуконепроницаемым стеклом, напоминая удивительных рыб со светящимися глазами.
— Вэлентайн, почему у вас такое имя? — спросил он.
Она с любопытством отметила, что он произносит его на французский лад.
— Моя мама любила Шевалье, и меня назвали в честь одной его песни.
— А, это «Валентинэ».
— Вы ее знаете? Не может быть!
Он промычал первые несколько музыкальных фраз и, смущаясь так, что его голос стал едва слышен, произнес стихи: «Elle avail de tout petits petons, Valentiine, Elle avail de tout petits tetons, Que je tatais a tatons, Ton ton tontaine!»
— Но откуда вы их знаете?
— Мой сосед по комнате в юридической школе без конца крутил эту пластинку.
— А знаете ли вы, что значат эти слова?
— Что-то вроде: у нее крошечные ножки и крошечные груди.
— Не совсем так: tetons — это жаргон, означает «сиськи». А остальное?
— Я не уверен…
— Крошечные титьки, которые я tatais, ощупываю, a tatons — тиская их.
— Никогда бы не подумал, что Шевалье случалось что-то тискать.
— Я тоже. А вы знаете остальное?
— «Elle avait un tout petit menton», — ответил он, — крошечный подбородок, и «elle etait frisee comme un mouton!» — она кудрявая, как овечка. Как вы.
— Невероятно! А остальное? Нет? Ага! Вы не знаете самого главного: у нее ужасный характер! Да-да, и, кроме того, она небольшого ума и очень любит распоряжаться — autoritaire. А затем однажды, через много лет, Шевалье встречает ее на улице, а у нее огромные ноги, двойной подбородок и тройной poitrine!
— Вэлентайн! Вы разбиваете мне сердце. Лучше бы я не знал.
Они покатились со смеху, упиваясь сладостным весельем, которое подступает, когда двое решают вместе сбежать от повседневности, хотя бы на один вечер. Они смеялись тем особым, волнующим смехом заговорщиков, который означает, что двое нашли друг в друге гораздо больше привлекательного, чем ожидали.
— Итак, вы — Иисус Навин, библейский герой, разрушивший стены Иерихона, а я всего лишь Вэлентайн, первая любовница Шевалье, восемнадцатилетняя девчонка, которую он встретил на улице Жюстин. Мы друг другу не ровня.
— Разве? А у вас нет более внушительного второго имени?
— Это ужасная тайна.
— Скажите мне.
— Мари-Анж. — Она с плутовским видом попыталась состроить смиренную физиономию. — Мария-Ангел.
— Какое скромное, непритязательное имя. Ваша мама, наверное, считала, что не стоит идти на риск.
— Вы правы. Мы, французы, предусмотрительны.
— А вы сумасшедшая, мисс О'Нил. Вы ведь ирландка.
— А вы, евреи, разве не предусмотрительны? И не сумасшедшие немного?
— Все до одного. Разве вы не слышали теории, что ирландцы — на самом деле заблудшее колено Израилево?
— Я не удивлюсь. Но я бы не отважилась пойти в ирландский бар на Третьей авеню, чтобы сообщить им эту приятную новость, — озорно подхватила она.
— Вы истинная нью-йоркская душа, правда?
— Боюсь, не до конца. Я женщина без страны, не совсем парижанка, не совсем из Нью-Йорка, а теперь я в Калифорнии. До чего нелепо. Кто-нибудь когда-нибудь становится истинным калифорнийцем?
— Вы уже стали. Почти все истинные калифорнийцы родом из других мест. По пальцам можно пересчитать тех, кто обосновался здесь хотя бы две сотни лет назад. До тех пор здесь жили только индейцы да отцы-францисканцы, так что мы — самый иммигрантский штат в стране иммигрантов.
— А вы ощущаете, что здесь ваш дом?
— Когда-нибудь я свожу вас на авеню Ферфакс. Вы поймете почему.
Джош на мгновение сам удивился своему приглашению. Джоанну он ни разу не водил на авеню Ферфакс. Они проезжали мимо по дороге на Фармерс-Маркет, но никогда не останавливались. Она ее ненавидела. Почему он захотел показать его Вэлентайн, чья элегантность словно пропитана воздухом Парижа? Оживленное, шумное, суетливое и в высшей степени неизящное «гетто» своего детства…
* * *
Спайдер и Билли обедали на воздухе, под навесами отеля «Сайта-Барбара Балтмор», стеклянная ширма, декорированная цветами, и пальмы ограждали их от прохладного бриза, летевшего с Тихого океана. Билли спокойно ждала, понимая, что начать разговор предстоит Спайдеру: она потягивала «Драй Сак» со льдом и ела сандвич с двойным майонезом, чтобы удвоить грех (позже она накажет себя голоданием), ощущая упоительную власть над ситуацией.
Через некоторое время опытный глаз Спайдера отметил, что дама расслабилась настолько, насколько это возможно в вертикальном положении. Он небрежно заметил:
— Неплохо здесь, правда?
Она лишь слегка улыбнулась в ответ, не тратя слов.
— Я так долго пробыл на Восточном побережье, — продолжал он, — что едва помню, как выглядит Калифорния. А Беверли-Хиллз! Боже мой, я уверен, что однажды ночью он исчезнет, как Бригадун, и лет сто не появится. А вам так не кажется?
— Может быть, — неосторожно ответила Билли.
— Я знал, что вы поймете, Билли. Шатаясь вчера по городу, мы с Вэл поняли, что ввязались в совершенно новое дело.
Билли собралась с силами, но Спайдер не уступил площадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173