Влюблялась она последний раз в шестнадцать лет. То был молодой версальский кюре, служивший на воскресной мессе, но даже эта пылкая романтическая страсть прогорела всего за шесть месяцев. Нет-нет, с Парижем покончено, думала Вэлентайн, оплакивая мать. Она упакует всю обстановку и отправит в Нью-Йорк. Сняв свои и материнские сбережения из банка «Лионский кредит», она отправится следом за мебелью искать счастья в Соединенных Штатах. Довольно традиционное решение, не правда ли?
* * *
За пятнадцать лет, прошедших с ее отъезда, Нью-Йорк изменился, причем явно в худшую сторону, отметила Вэлентайн, неприкаянно слоняясь по улицам, прилегавшим к Третьей авеню, где прошло ее детство. Теперь она с трудом протискивалась сквозь толпу молодежи «субботнего поколения», которая в блаженном экстазе выстраивалась в очередь у кинотеатров, словно сам процесс, а возможно, и искусство стояния в очередях были для них важнее, чем ожидавшийся фильм. Целую неделю она обходила смутно знакомые улицы в поисках дешевого жилья, но средоточие американской культуры — «Блумингдейл» и чрезмерное изобилие кинотеатров превратили район в настолько престижный, что цены аренды по соседству с этими зданиями взлетели до нелепости.
Сбережения и наследство составили неплохую сумму, позволившую Вэлентайн продержаться, пока не подвернется работа модельера. Она знала, что в худшем случае она с ее техническим мастерством в считанные секунды будет принята на работу где угодно на Седьмой авеню, но у нее не было ни малейшего намерения снова зарабатывать на жизнь шитьем. Не для того же оставила она семью, кровных родственников и, что гораздо важнее, сонм любящих ее названых матушек и тетушек у Бальмэна, превративших последний месяц в затянувшуюся процедуру слезных прощаний, которые сбили расписание примерок, к немалому ужасу самого месье Бальмэна. Дело приняло такой оборот (не одна, а целых две баронессы де Ротшильд были вынуждены ждать!), что директриса ателье вынуждена была привлечь на свою сторону саму мадам Спанье, чтобы та попыталась уговорить Вэл не покидать Францию. Но госпожа директриса, воплощение французской деловой женщины в том, что касалось коммерции, была наделена храбрым английским сердцем. Она родилась и воспитывалась в Англии, хотя ее мать была урожденной француженкой, и эта совершеннейшая парижская дама по своим склонностям оказалась на восемьдесят пять процентов англичанкой, в то время как остальные пятнадцать процентов ее сердца принадлежали Нью-Йорку. Вглядевшись хорошенько в привлекательное, живое личико Вэлентайн и узнав, что та в совершенстве владеет английским, мадам Спанье ощутила, что вся ее кровь искательницы приключений радостно пульсирует в предвкушении возможностей, которые открылись, пусть даже не перед ней, а перед Вэлентайн. Она сообщила ошарашенной девушке, что не предчувствует ничего более предопределенного, более волнующего, более потрясающего, чем грандиозный успех Вэлентайн в Нью-Йорке. Нечего и думать о том, чтобы провести всю жизнь в мастерской: разве она сама, Жиннет Спанье, не начала с торговли подарками в полуподвале универмага «Фортнум и Мейсон» в Лондоне? Но вскоре она стала специальной продавщицей для принца Уэльского! Это случилось после того, как он однажды зашел за рождественскими подарками. Вэлентайн непременно нужно ехать! А когда она вернется, она сможет прийти сюда в качестве клиентки — «Уж мы-то сделаем для вас подарок!».
Вспомнив ободряющий разговор с мадам Спанье, Вэлентайн набралась мужества и решила последовать совету коридорного той недорогой гостиницы, где она остановилась. В городе много старых производственных зданий, сказал он, объявления о них не даются, это не совсем законно или что-то вроде того, но в них есть чердаки. Полы, конечно, слишком изношены, чтобы выдержать тяжелое оборудование, но на чердаках вполне можно жить, если не слишком привередничать.
Вэлентайн отвергла одну за другой четыре мансарды, совершенно разрушенные и очень подозрительные. Пятая располагалась под самой крышей здания в районе Тридцатых улиц. Привратник сказал, что три остальные комнаты на чердаке уже заселены: в одной живет пара, работающая по ночам, в другой — тихий старичок, уже лет десять пишущий книгу, а в третьей поселился фотограф. Две осмотренные ею комнаты, похоже, не имели дыр в полу, и что-то в них, то ли вид на Гудзон, то ли два окна в потолке, напомнило ей о Париже. Вэлентайн сразу сняла эти комнаты. Интересно, долго ли она собирается маяться ностальгией, подумала она. В Париже она тратила все карманные деньги на американские пластинки и американские фильмы, а здесь, в Нью-Йорке, ее притягивает к себе место, видом и освещением напоминающее о Париже. Через две недели она получила со склада всю мебель и расставила ее почти так же, как было у них в парижской квартире. Чтобы почувствовать себя как дома, в этих апартаментах не хватает лишь запасов еды и питья, решила она и отправилась в поход по магазинам, который и завершился знакомством со Спайдером и спасением двух бутылок вина, готовых выскользнуть из-под руки.
Аппетит его вполне соответствовал закупленной ею массе паштета и сыра. Когда он ушел, она подумала, что с этим Эллиотом очень легко говорить, раз уж ей удалось преодолеть свою застенчивость, забыв, что она впервые в жизни принимает у себя мужчину, да еще американца. С тех пор как ей исполнилось шестнадцать, французские кузины часто знакомили ее с многообещающими юношами, но никто из них даже близко не подходил под ее идеал мужчины. Вэл воротила свой веснушчатый носик даже от такой выгодной добычи, как служащие «Рено» или других заводов в окрестностях Парижа, чьи гарантированные заработки позволяли им купить собственные маленькие «симки». Но Вэлентайн, разумная не по годам, считала всех этих кавалеров похожими на глупых школьников или недозрелых дедушек: они были так чванливы, скучны и предсказуемы, что она легко могла представить их во главе стола в окружении наследников, еще до того, как они подыщут себе жен. Вэлентайн сама не сознавала, что ее идеал мужчины долгие годы складывался под влиянием американских фильмов, которые она смотрела по субботам. Она раз девять смотрела «Буч Кэссид и малыш Санданс» и «Санданс Кид», шесть раз — «Буллит», восемь раз — «Бонни и Клайд». Идеальный мужчина должен сочетать в себе черты Редфорда, Битти, Ньюмена и Маккуина. Неудивительно, что такового не нашлось среди французского среднего класса.
По сравнению с американскими девушками ее возраста, Вэлентайн была совершенно неумудренной в сексе. Без малого в двадцать два года она все еще была девственницей. До шестнадцати лет ее вечера были заполнены работой по дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
* * *
За пятнадцать лет, прошедших с ее отъезда, Нью-Йорк изменился, причем явно в худшую сторону, отметила Вэлентайн, неприкаянно слоняясь по улицам, прилегавшим к Третьей авеню, где прошло ее детство. Теперь она с трудом протискивалась сквозь толпу молодежи «субботнего поколения», которая в блаженном экстазе выстраивалась в очередь у кинотеатров, словно сам процесс, а возможно, и искусство стояния в очередях были для них важнее, чем ожидавшийся фильм. Целую неделю она обходила смутно знакомые улицы в поисках дешевого жилья, но средоточие американской культуры — «Блумингдейл» и чрезмерное изобилие кинотеатров превратили район в настолько престижный, что цены аренды по соседству с этими зданиями взлетели до нелепости.
Сбережения и наследство составили неплохую сумму, позволившую Вэлентайн продержаться, пока не подвернется работа модельера. Она знала, что в худшем случае она с ее техническим мастерством в считанные секунды будет принята на работу где угодно на Седьмой авеню, но у нее не было ни малейшего намерения снова зарабатывать на жизнь шитьем. Не для того же оставила она семью, кровных родственников и, что гораздо важнее, сонм любящих ее названых матушек и тетушек у Бальмэна, превративших последний месяц в затянувшуюся процедуру слезных прощаний, которые сбили расписание примерок, к немалому ужасу самого месье Бальмэна. Дело приняло такой оборот (не одна, а целых две баронессы де Ротшильд были вынуждены ждать!), что директриса ателье вынуждена была привлечь на свою сторону саму мадам Спанье, чтобы та попыталась уговорить Вэл не покидать Францию. Но госпожа директриса, воплощение французской деловой женщины в том, что касалось коммерции, была наделена храбрым английским сердцем. Она родилась и воспитывалась в Англии, хотя ее мать была урожденной француженкой, и эта совершеннейшая парижская дама по своим склонностям оказалась на восемьдесят пять процентов англичанкой, в то время как остальные пятнадцать процентов ее сердца принадлежали Нью-Йорку. Вглядевшись хорошенько в привлекательное, живое личико Вэлентайн и узнав, что та в совершенстве владеет английским, мадам Спанье ощутила, что вся ее кровь искательницы приключений радостно пульсирует в предвкушении возможностей, которые открылись, пусть даже не перед ней, а перед Вэлентайн. Она сообщила ошарашенной девушке, что не предчувствует ничего более предопределенного, более волнующего, более потрясающего, чем грандиозный успех Вэлентайн в Нью-Йорке. Нечего и думать о том, чтобы провести всю жизнь в мастерской: разве она сама, Жиннет Спанье, не начала с торговли подарками в полуподвале универмага «Фортнум и Мейсон» в Лондоне? Но вскоре она стала специальной продавщицей для принца Уэльского! Это случилось после того, как он однажды зашел за рождественскими подарками. Вэлентайн непременно нужно ехать! А когда она вернется, она сможет прийти сюда в качестве клиентки — «Уж мы-то сделаем для вас подарок!».
Вспомнив ободряющий разговор с мадам Спанье, Вэлентайн набралась мужества и решила последовать совету коридорного той недорогой гостиницы, где она остановилась. В городе много старых производственных зданий, сказал он, объявления о них не даются, это не совсем законно или что-то вроде того, но в них есть чердаки. Полы, конечно, слишком изношены, чтобы выдержать тяжелое оборудование, но на чердаках вполне можно жить, если не слишком привередничать.
Вэлентайн отвергла одну за другой четыре мансарды, совершенно разрушенные и очень подозрительные. Пятая располагалась под самой крышей здания в районе Тридцатых улиц. Привратник сказал, что три остальные комнаты на чердаке уже заселены: в одной живет пара, работающая по ночам, в другой — тихий старичок, уже лет десять пишущий книгу, а в третьей поселился фотограф. Две осмотренные ею комнаты, похоже, не имели дыр в полу, и что-то в них, то ли вид на Гудзон, то ли два окна в потолке, напомнило ей о Париже. Вэлентайн сразу сняла эти комнаты. Интересно, долго ли она собирается маяться ностальгией, подумала она. В Париже она тратила все карманные деньги на американские пластинки и американские фильмы, а здесь, в Нью-Йорке, ее притягивает к себе место, видом и освещением напоминающее о Париже. Через две недели она получила со склада всю мебель и расставила ее почти так же, как было у них в парижской квартире. Чтобы почувствовать себя как дома, в этих апартаментах не хватает лишь запасов еды и питья, решила она и отправилась в поход по магазинам, который и завершился знакомством со Спайдером и спасением двух бутылок вина, готовых выскользнуть из-под руки.
Аппетит его вполне соответствовал закупленной ею массе паштета и сыра. Когда он ушел, она подумала, что с этим Эллиотом очень легко говорить, раз уж ей удалось преодолеть свою застенчивость, забыв, что она впервые в жизни принимает у себя мужчину, да еще американца. С тех пор как ей исполнилось шестнадцать, французские кузины часто знакомили ее с многообещающими юношами, но никто из них даже близко не подходил под ее идеал мужчины. Вэл воротила свой веснушчатый носик даже от такой выгодной добычи, как служащие «Рено» или других заводов в окрестностях Парижа, чьи гарантированные заработки позволяли им купить собственные маленькие «симки». Но Вэлентайн, разумная не по годам, считала всех этих кавалеров похожими на глупых школьников или недозрелых дедушек: они были так чванливы, скучны и предсказуемы, что она легко могла представить их во главе стола в окружении наследников, еще до того, как они подыщут себе жен. Вэлентайн сама не сознавала, что ее идеал мужчины долгие годы складывался под влиянием американских фильмов, которые она смотрела по субботам. Она раз девять смотрела «Буч Кэссид и малыш Санданс» и «Санданс Кид», шесть раз — «Буллит», восемь раз — «Бонни и Клайд». Идеальный мужчина должен сочетать в себе черты Редфорда, Битти, Ньюмена и Маккуина. Неудивительно, что такового не нашлось среди французского среднего класса.
По сравнению с американскими девушками ее возраста, Вэлентайн была совершенно неумудренной в сексе. Без малого в двадцать два года она все еще была девственницей. До шестнадцати лет ее вечера были заполнены работой по дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173