Если вам не удается увидеть подобную женщину без маски, то вы не поверите: будучи с ней знакомы лет двадцать, вы могли даже и не подозревать о ее истинной сексуальной ориентации.
В целях самозащиты эти женщины строго разделяли свою лесбийскую и деловую жизнь. Их сексуальными партнершами становились такие же женщины, как они, наделенные такой же властью. Иногда партнершами служили и незнакомые, совершенно незначительные девочки из баров для лесбиянок, но такие авантюры всегда опасны. Для женщин их положении бравирующий, щегольской, радостный стиль жизни светских гомосексуалистов-мужчин неприемлем, он чреват потерей власти и уважения окружающих. Женщины этого рода действуют с той же молчаливой скрытностью, что и президент, имеющий любовницу, или конгрессмен, неравнодушный к спиртному. Конечно, кое-кто из людей важных и осведомленных знает о них, но это считается знанием не для широкой публики. Лесбиянство, как среди простых, так и среди высокопоставленных женщин, все еще вызывает большую неприязнь, чем мужской гомосексуализм, и огромное большинство удачливых лесбиянок вынуждены скрываться.
Естроившись в мир моды в качестве ассистента редактора по обуви, Хэрриет взяла за правило никогда не иметь никаких дел с моделью, даже если модель сама в корыстных целях шла на близость. В двадцать с небольшим сексуальный опыт Хэрриет ограничивался общением с женщинами тридцати-сорока лет, но со временем она была принята во всемирную сеть. Когда Хэрриет впервые увидела фотографии Мелани, она находилась в связи с главой рекламного агентства с Мэдисон-авеню, дамой года на два старше ее. Связь их длилась давно, была удобной, не доставляла хлопот и соответствовала своему предназначению. Те, кто считает, что «бесполые» мужчины и женщины живут без секса, почти всегда ошибаются.
Теперь, после стольких лет железного опыта и постоянного самоконтроля, магические, далекие глаза Мелани и образ ее тонкого, изящного тела неотступно преследовали Хэрриет во сне и наяву. Раньше она ненадолго влюблялась в некоторых моделей, но ни одним движением не выдавала себя, никогда не искала благоприятного аванса. Риск слишком велик. Немыслимо непозволительно, чтобы хоть одна из девушек, которых она может осчастливить простым указанием пальца и фразой «Я беру ее», узнала нечто такое, что позволило бы ей проникнуть в тайну Хэрриет. Она наблюдала за отношениями между Мелани и Спайдером и мгновенно уловила момент, когда они стали любовниками. Она привыкла к роли зрителя гетеросексуальных романов и воспитала в себе свинцовое безразличие к ним, но на этот раз ей стало больно. Боль, несомненно, была вызвана ревностью, а Хэрриет, женщина столь же гордая, сколь и суровая, не подозревала, что ревновать тяжело, а еще хуже узнать, что она слишком слаба для этого чувства. Она наблюдала за ними всю весну и лето, неотступно следя за Спайдером, сиявшим от счастья, и Мелани, жаловавшей его сдержанными, нещедрыми, поэтичными улыбками, таившими полускрытое приглашение.
* * *
Каждый год в первый день праздника Четвертого июля Джейкоб Лейс, издатель «Фэшн энд Интериорз» и шести других родственных детищ, составлявших журнальную империю, давал вечера. То были не просто праздники для сотрудников; приглашения на эти вечера в мире моды были равноценны признанию дворянских прав. Хэрриет присутствовала всегда, отказываясь ради такого случая от своего принципа оставаться в стороне от делового общения. В этом году пригласили и Спайдера в знак признания его длительной работы для «Фэшн», и, конечно, он привел Мелани.
Лейс жил в округе Ферфилд, неподалеку от Ферфилдского охотничьего клуба, его поместье раскинулось на двадцати пяти гектарах зеленых полей и лесов. Дом был построен в 1730-х годах и с тех пор любовно содержался и перестраивался. В день праздника на огромных вековых деревьях мигали тысячи белых огоньков, превращая каждую картинку в декорированную мизансцену из «Сна в летнюю ночь». Гости слетались из Далласа и Хьюстона, из Чикаго, Бель-Эйр и с Гавайев. Хозяйки Файр-Айленда, Хэмптона и «Мартаз Вайнъярд», проклиная издателя, были вынуждены планировать собственные праздничные вечера так, чтобы не ссориться с ним, и оставались без главных гостей, ради которых приходили все остальные. Фотографы не делали снимков для страниц светской хроники, редакторы отделов светской жизни не писали заметок. Это был сугубо приватный вечер для настоящей и будущей элиты мира моды, театра, танца, рекламы, торговли, издательского дела и дизайна.
Практичная жена Джейкоба Лейса давно решила проблему угощения для сотни гостей — прибывшим предлагалась, как она говорила, «традиционная американская еда»: гамбургеры, булочки с сосиской, пицца и тридцать один сорт мороженого «Баскин-Роббинс». В год двухсотлетнего юбилея такое меню сочли выбранным как нельзя более удачно. Согласно американским традициям в красно-бело-синих полосатых шатрах на лужайке и у бассейна размещались четыре хорошо укомплектованных бара.
Хэрриет Топпинхэм любила выпить. Она никогда не пила в рабочее время, но по вечерам, едва добравшись до своей квартиры, сразу наливала себе двойной бурбон со льдом, затем еще разок, а иногда и еще, и лишь после этого садилась за ужин, приготовленный молчаливым поваром. Она не любила вина и никогда не пила за обедом или после ужина, потому что это могло повлиять на работоспособность, но привычная пара стаканчиков перед обедом за двадцать лет стала необходимостью. Она опасалась пить с людьми, не принадлежавшими к кругу близких друзей, потому что знала, что, выпив, становится другой. Когда она была одна или с женщиной из разряда себе подобных, это не имело значения — все равно никто посторонний не заметит, — но она понимала, что лучше не рисковать.
Она приехала на вечер к Лейсу без сопровождения, в лимузине с шофером. Подобно большинству ньюйоркцев, Хэрриет не имела машины. Обычно она приглашала себе в кавалеры кого-нибудь из мужчин, с которыми встречалась по работе, но в этом году не нашлось никого, кому бы она пожелала оказать честь прийти с ней. Хэрриет знала почти всех присутствовавших, некоторые приветствовали ее как равную, остальные — как звезду. Она переходила от группы к группе, блистая, как матадор, в коллекционном, почти карнавальном платье из ужасающего розово-черного атласа, густо расшитом золотой тесьмой, — наряде, уместном только среди экспонатов музея или на Хэрриет Топпинхэм. Слоняясь туда-сюда со стаканом тоника, она вдруг заметила Спайдера и Мелани, которые бродили вдвоем, держась за руки, и в восхищении смотрели по сторонам. Они знали очень немногих из гостей, а это был не тот вечер, на котором заводят знакомства — гости здесь предоставлены сами себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
В целях самозащиты эти женщины строго разделяли свою лесбийскую и деловую жизнь. Их сексуальными партнершами становились такие же женщины, как они, наделенные такой же властью. Иногда партнершами служили и незнакомые, совершенно незначительные девочки из баров для лесбиянок, но такие авантюры всегда опасны. Для женщин их положении бравирующий, щегольской, радостный стиль жизни светских гомосексуалистов-мужчин неприемлем, он чреват потерей власти и уважения окружающих. Женщины этого рода действуют с той же молчаливой скрытностью, что и президент, имеющий любовницу, или конгрессмен, неравнодушный к спиртному. Конечно, кое-кто из людей важных и осведомленных знает о них, но это считается знанием не для широкой публики. Лесбиянство, как среди простых, так и среди высокопоставленных женщин, все еще вызывает большую неприязнь, чем мужской гомосексуализм, и огромное большинство удачливых лесбиянок вынуждены скрываться.
Естроившись в мир моды в качестве ассистента редактора по обуви, Хэрриет взяла за правило никогда не иметь никаких дел с моделью, даже если модель сама в корыстных целях шла на близость. В двадцать с небольшим сексуальный опыт Хэрриет ограничивался общением с женщинами тридцати-сорока лет, но со временем она была принята во всемирную сеть. Когда Хэрриет впервые увидела фотографии Мелани, она находилась в связи с главой рекламного агентства с Мэдисон-авеню, дамой года на два старше ее. Связь их длилась давно, была удобной, не доставляла хлопот и соответствовала своему предназначению. Те, кто считает, что «бесполые» мужчины и женщины живут без секса, почти всегда ошибаются.
Теперь, после стольких лет железного опыта и постоянного самоконтроля, магические, далекие глаза Мелани и образ ее тонкого, изящного тела неотступно преследовали Хэрриет во сне и наяву. Раньше она ненадолго влюблялась в некоторых моделей, но ни одним движением не выдавала себя, никогда не искала благоприятного аванса. Риск слишком велик. Немыслимо непозволительно, чтобы хоть одна из девушек, которых она может осчастливить простым указанием пальца и фразой «Я беру ее», узнала нечто такое, что позволило бы ей проникнуть в тайну Хэрриет. Она наблюдала за отношениями между Мелани и Спайдером и мгновенно уловила момент, когда они стали любовниками. Она привыкла к роли зрителя гетеросексуальных романов и воспитала в себе свинцовое безразличие к ним, но на этот раз ей стало больно. Боль, несомненно, была вызвана ревностью, а Хэрриет, женщина столь же гордая, сколь и суровая, не подозревала, что ревновать тяжело, а еще хуже узнать, что она слишком слаба для этого чувства. Она наблюдала за ними всю весну и лето, неотступно следя за Спайдером, сиявшим от счастья, и Мелани, жаловавшей его сдержанными, нещедрыми, поэтичными улыбками, таившими полускрытое приглашение.
* * *
Каждый год в первый день праздника Четвертого июля Джейкоб Лейс, издатель «Фэшн энд Интериорз» и шести других родственных детищ, составлявших журнальную империю, давал вечера. То были не просто праздники для сотрудников; приглашения на эти вечера в мире моды были равноценны признанию дворянских прав. Хэрриет присутствовала всегда, отказываясь ради такого случая от своего принципа оставаться в стороне от делового общения. В этом году пригласили и Спайдера в знак признания его длительной работы для «Фэшн», и, конечно, он привел Мелани.
Лейс жил в округе Ферфилд, неподалеку от Ферфилдского охотничьего клуба, его поместье раскинулось на двадцати пяти гектарах зеленых полей и лесов. Дом был построен в 1730-х годах и с тех пор любовно содержался и перестраивался. В день праздника на огромных вековых деревьях мигали тысячи белых огоньков, превращая каждую картинку в декорированную мизансцену из «Сна в летнюю ночь». Гости слетались из Далласа и Хьюстона, из Чикаго, Бель-Эйр и с Гавайев. Хозяйки Файр-Айленда, Хэмптона и «Мартаз Вайнъярд», проклиная издателя, были вынуждены планировать собственные праздничные вечера так, чтобы не ссориться с ним, и оставались без главных гостей, ради которых приходили все остальные. Фотографы не делали снимков для страниц светской хроники, редакторы отделов светской жизни не писали заметок. Это был сугубо приватный вечер для настоящей и будущей элиты мира моды, театра, танца, рекламы, торговли, издательского дела и дизайна.
Практичная жена Джейкоба Лейса давно решила проблему угощения для сотни гостей — прибывшим предлагалась, как она говорила, «традиционная американская еда»: гамбургеры, булочки с сосиской, пицца и тридцать один сорт мороженого «Баскин-Роббинс». В год двухсотлетнего юбилея такое меню сочли выбранным как нельзя более удачно. Согласно американским традициям в красно-бело-синих полосатых шатрах на лужайке и у бассейна размещались четыре хорошо укомплектованных бара.
Хэрриет Топпинхэм любила выпить. Она никогда не пила в рабочее время, но по вечерам, едва добравшись до своей квартиры, сразу наливала себе двойной бурбон со льдом, затем еще разок, а иногда и еще, и лишь после этого садилась за ужин, приготовленный молчаливым поваром. Она не любила вина и никогда не пила за обедом или после ужина, потому что это могло повлиять на работоспособность, но привычная пара стаканчиков перед обедом за двадцать лет стала необходимостью. Она опасалась пить с людьми, не принадлежавшими к кругу близких друзей, потому что знала, что, выпив, становится другой. Когда она была одна или с женщиной из разряда себе подобных, это не имело значения — все равно никто посторонний не заметит, — но она понимала, что лучше не рисковать.
Она приехала на вечер к Лейсу без сопровождения, в лимузине с шофером. Подобно большинству ньюйоркцев, Хэрриет не имела машины. Обычно она приглашала себе в кавалеры кого-нибудь из мужчин, с которыми встречалась по работе, но в этом году не нашлось никого, кому бы она пожелала оказать честь прийти с ней. Хэрриет знала почти всех присутствовавших, некоторые приветствовали ее как равную, остальные — как звезду. Она переходила от группы к группе, блистая, как матадор, в коллекционном, почти карнавальном платье из ужасающего розово-черного атласа, густо расшитом золотой тесьмой, — наряде, уместном только среди экспонатов музея или на Хэрриет Топпинхэм. Слоняясь туда-сюда со стаканом тоника, она вдруг заметила Спайдера и Мелани, которые бродили вдвоем, держась за руки, и в восхищении смотрели по сторонам. Они знали очень немногих из гостей, а это был не тот вечер, на котором заводят знакомства — гости здесь предоставлены сами себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173