У тебя было счастливое детство. Полтора года ты провела в школе Софи Ньюкоб, а потом уговорила любящего папу отпустить тебя в Нью-Йорк попытать счастья. Конец. И ты хочешь сказать, что это все?
— А что плохого в том, что у меня было счастливое детство?
— Ничего. Я просто не вижу в этом повествовании никаких человеческих качеств его персонажей. Все красивы, все любят друг друга, все так чертовски мило. Я не могу ощутить это, пощупать. Все слишком лучезарно, чтобы быть правдой.
— Да, но все так и было. Честно, Спайдер, я не понимаю, чего ты от меня ждешь. Мне кажется, ты в детстве тоже не горевал — ну так что из этого? По-твоему, я что-то скрываю? Тебя осчастливит, если я опишу тебе последовательно каждое па моего первого танца в старших классах? Это будет просто повесть о кошмарах Средневековья. — Мелани не выказывала нетерпения, она привыкла к тем, кто хотел докопаться до ее сути. Она рассказывала этим людям правду, какой ее себе представляла. Свою тайную фантазию — взглянуть на себя со стороны — она так ни разу и не облекала в слова и не собиралась никому поведать об этом.
Спайдер наблюдал за ней, возмущаясь и одновременно благоговея. Она, кажется, понятия не имеет, что сводит его с ума. Не похоже, что она его дразнит, вряд ли нарочно скрывает что-то, но должно же быть нечто большее, чтобы он понял: вот она в ответ на его любовь сообщила о себе такое, чего никто не знает. Она дьявольски непостижима, словно он влюблен в красивейшую в мире глухонемую. А больше всего его мучило то обстоятельство, что, чем меньше она давала, тем больше он хотел, чем чаще отклоняла его вопросы вежливым молчанием, тем сильнее он убеждался, что она не желает раскрыть какую-то ключевую подробность в себе, которую ему непременно нужно знать.
Раньше, до того как влюбиться, Спайдер охотно, с ленивым добродушием выслушивал бесконечные излияния своих мимолетных подруг об их душе, о подсознании, детских травмах, об отсутствии взаимопонимания с родителями, даже об астрологических предсказаниях их судеб. Его пленяло и восхищало, как женщины копаются в себе, извлекая крохи, чтобы раскрыться перед ним. Он дарил им себя не в большей степени, чем обещал, но сейчас ему хотелось понять душу этой женщины и шире открыть ей свой внутренний мир, однако ее окружала какая-то непроницаемая таинственность. Он сгорал от желания обнять, окутать, оградить ее, вызнать самые потаенные желания, надежды и страхи, выведать самые далеко идущие амбиции, самые мелкие и низменные помыслы, проведать о самых печальных ее днях, самых глупых проступках — узнать все!
Даже занимаясь любовью с ней, он не чувствовал, что она здесь, целиком принадлежит ему. В первый раз они стали близки на следующий день после окончания съемок для сентябрьского номера. Мелани оказалась не девственницей, но Спайдер не догадывался об этом — стольких трудов стоило ему уговорить ее лечь в постель. Наконец, видимо, только потому, что согласиться было проще, чем продолжать отказываться, она позволила ему, обезумевшему от любви и желания, привести ее к себе домой. Он был заботлив, терпелив и изощрен, обуздывал свою страсть, стремясь больше доставить удовольствие ей, чем себе. Спайдер привык к женщинам, которые хотели его и вожделели не меньше, чем он, шли ему навстречу, сами прыгали в постель, возбужденные и обуреваемые жаждой близости. Мелани в любви была убийственно холодна. Она отвечала на поцелуи и прикосновения, как ребенок, которого приласкали. Она старалась продлить предваряющие ласки, удерживая его у своих губ и сосков, пока он не испугался, что она больше ничего ему не позволит. Но наконец как-то безрадостно, почти разочарованно, она позволила ему войти в себя. Она торопила его, как ему казалось, сгорая от страсти, но выяснилось, что она лишь хотела, чтобы он побыстрее получил удовлетворение.
— Но, дорогая, ты не кончила, пожалуйста, позволь мне… я так много могу сделать.
— Спайдер, не надо, мне хорошо и так. Я счастлива, мне не нужно кончать, я почти никогда не кончаю, просто обними меня, поцелуй и приласкай еще, представь, что я твой маленький ребенок — это мне нравится больше всего.
Но даже в эти долгие нежные, сладкие минуты он ощущал ее замкнутость, отказ от общения, чувствовал, что ее внимание направлено куда-то в сторону рт них двоих, хотя их тела так тесно переплетались, что разделить их казалось невозможным. И тем не менее они были вместе.
После того первого раза он применял все свое искусство, чтобы довести ее до оргазма, словно это помогло бы ему подобрать ключик, который отопрет разделявшую их дверь. Иногда она достигала легкого трепещущего спазма, но он не догадывался, что она вызывает его в себе одной и той же все повторявшейся сексуальной фантазией. Мысленно она лежала с незнакомым любовником на низкой кровати, а вокруг кольцом стояли мужчины и жадно смотрели на нее, брюки у них были расстегнуты, они наблюдали, как любовник трудится над ней, и члены их становились все тверже и больше, ее отклик на ласку увлекал их. Для этих наблюдателей, возбужденных, с огромными пенисами, готовыми взорваться, все происходящее было как в кино. Если Мелани удавалось как следует сосредоточиться мыслью на проблеме их возбуждения и неудовлетворенности, она могла кончить.
* * *
Естественно, в мире моды ходило много слухов о сексуальной жизни Хэрриет Топпинхэм. Многие полагали, что она лесбиянка, но никому не удавалось добыть какие-либо доказательства этому, и посему, принимая во внимание ее необоримое уродство, одинокую жизнь и колоссальные амбиции, общественное мнение пришло к выводу, что Хэрриет — бесполое существо, интересующееся только работой.
Однако все искатели доказательств смотрели не в ту сторону, озабоченные обнаружением тривиального подтверждения, то есть наличия связи между Хэрриет и какой-нибудь юной красавицей.
Откуда им было знать, что Хэрриет является членом самой скрытой группы из всех сексуальных меньшинств — международной сети могущественных лесбиянок средних лет, женщин в возрасте от почти сорока до шестидесяти с небольшим, занимающих высокое положение, обладающих властью или славой. Все они знали друг друга или о существовании друг друга, где бы ни жили, в Нью-Йорке, Лондоне, Париже или Лос-Анджелесе. Среди этих женщин числились легендарные актрисы, знаменитые литературные агенты, блестящие промышленные и бытовые дизайнеры, удачливые театральные продюсеры, руководители рекламных отделов, творческие личности многих направлений. Они составляли слабо связанную, но сплоченную группу, никому не ведомую, в отличие от клана высокопоставленных мужчин-гомосексуалистов тех же профессий. Многие из них долгие годы были замужем за солидными людьми, некоторые являлись любящими матерями и бабушками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
— А что плохого в том, что у меня было счастливое детство?
— Ничего. Я просто не вижу в этом повествовании никаких человеческих качеств его персонажей. Все красивы, все любят друг друга, все так чертовски мило. Я не могу ощутить это, пощупать. Все слишком лучезарно, чтобы быть правдой.
— Да, но все так и было. Честно, Спайдер, я не понимаю, чего ты от меня ждешь. Мне кажется, ты в детстве тоже не горевал — ну так что из этого? По-твоему, я что-то скрываю? Тебя осчастливит, если я опишу тебе последовательно каждое па моего первого танца в старших классах? Это будет просто повесть о кошмарах Средневековья. — Мелани не выказывала нетерпения, она привыкла к тем, кто хотел докопаться до ее сути. Она рассказывала этим людям правду, какой ее себе представляла. Свою тайную фантазию — взглянуть на себя со стороны — она так ни разу и не облекала в слова и не собиралась никому поведать об этом.
Спайдер наблюдал за ней, возмущаясь и одновременно благоговея. Она, кажется, понятия не имеет, что сводит его с ума. Не похоже, что она его дразнит, вряд ли нарочно скрывает что-то, но должно же быть нечто большее, чтобы он понял: вот она в ответ на его любовь сообщила о себе такое, чего никто не знает. Она дьявольски непостижима, словно он влюблен в красивейшую в мире глухонемую. А больше всего его мучило то обстоятельство, что, чем меньше она давала, тем больше он хотел, чем чаще отклоняла его вопросы вежливым молчанием, тем сильнее он убеждался, что она не желает раскрыть какую-то ключевую подробность в себе, которую ему непременно нужно знать.
Раньше, до того как влюбиться, Спайдер охотно, с ленивым добродушием выслушивал бесконечные излияния своих мимолетных подруг об их душе, о подсознании, детских травмах, об отсутствии взаимопонимания с родителями, даже об астрологических предсказаниях их судеб. Его пленяло и восхищало, как женщины копаются в себе, извлекая крохи, чтобы раскрыться перед ним. Он дарил им себя не в большей степени, чем обещал, но сейчас ему хотелось понять душу этой женщины и шире открыть ей свой внутренний мир, однако ее окружала какая-то непроницаемая таинственность. Он сгорал от желания обнять, окутать, оградить ее, вызнать самые потаенные желания, надежды и страхи, выведать самые далеко идущие амбиции, самые мелкие и низменные помыслы, проведать о самых печальных ее днях, самых глупых проступках — узнать все!
Даже занимаясь любовью с ней, он не чувствовал, что она здесь, целиком принадлежит ему. В первый раз они стали близки на следующий день после окончания съемок для сентябрьского номера. Мелани оказалась не девственницей, но Спайдер не догадывался об этом — стольких трудов стоило ему уговорить ее лечь в постель. Наконец, видимо, только потому, что согласиться было проще, чем продолжать отказываться, она позволила ему, обезумевшему от любви и желания, привести ее к себе домой. Он был заботлив, терпелив и изощрен, обуздывал свою страсть, стремясь больше доставить удовольствие ей, чем себе. Спайдер привык к женщинам, которые хотели его и вожделели не меньше, чем он, шли ему навстречу, сами прыгали в постель, возбужденные и обуреваемые жаждой близости. Мелани в любви была убийственно холодна. Она отвечала на поцелуи и прикосновения, как ребенок, которого приласкали. Она старалась продлить предваряющие ласки, удерживая его у своих губ и сосков, пока он не испугался, что она больше ничего ему не позволит. Но наконец как-то безрадостно, почти разочарованно, она позволила ему войти в себя. Она торопила его, как ему казалось, сгорая от страсти, но выяснилось, что она лишь хотела, чтобы он побыстрее получил удовлетворение.
— Но, дорогая, ты не кончила, пожалуйста, позволь мне… я так много могу сделать.
— Спайдер, не надо, мне хорошо и так. Я счастлива, мне не нужно кончать, я почти никогда не кончаю, просто обними меня, поцелуй и приласкай еще, представь, что я твой маленький ребенок — это мне нравится больше всего.
Но даже в эти долгие нежные, сладкие минуты он ощущал ее замкнутость, отказ от общения, чувствовал, что ее внимание направлено куда-то в сторону рт них двоих, хотя их тела так тесно переплетались, что разделить их казалось невозможным. И тем не менее они были вместе.
После того первого раза он применял все свое искусство, чтобы довести ее до оргазма, словно это помогло бы ему подобрать ключик, который отопрет разделявшую их дверь. Иногда она достигала легкого трепещущего спазма, но он не догадывался, что она вызывает его в себе одной и той же все повторявшейся сексуальной фантазией. Мысленно она лежала с незнакомым любовником на низкой кровати, а вокруг кольцом стояли мужчины и жадно смотрели на нее, брюки у них были расстегнуты, они наблюдали, как любовник трудится над ней, и члены их становились все тверже и больше, ее отклик на ласку увлекал их. Для этих наблюдателей, возбужденных, с огромными пенисами, готовыми взорваться, все происходящее было как в кино. Если Мелани удавалось как следует сосредоточиться мыслью на проблеме их возбуждения и неудовлетворенности, она могла кончить.
* * *
Естественно, в мире моды ходило много слухов о сексуальной жизни Хэрриет Топпинхэм. Многие полагали, что она лесбиянка, но никому не удавалось добыть какие-либо доказательства этому, и посему, принимая во внимание ее необоримое уродство, одинокую жизнь и колоссальные амбиции, общественное мнение пришло к выводу, что Хэрриет — бесполое существо, интересующееся только работой.
Однако все искатели доказательств смотрели не в ту сторону, озабоченные обнаружением тривиального подтверждения, то есть наличия связи между Хэрриет и какой-нибудь юной красавицей.
Откуда им было знать, что Хэрриет является членом самой скрытой группы из всех сексуальных меньшинств — международной сети могущественных лесбиянок средних лет, женщин в возрасте от почти сорока до шестидесяти с небольшим, занимающих высокое положение, обладающих властью или славой. Все они знали друг друга или о существовании друг друга, где бы ни жили, в Нью-Йорке, Лондоне, Париже или Лос-Анджелесе. Среди этих женщин числились легендарные актрисы, знаменитые литературные агенты, блестящие промышленные и бытовые дизайнеры, удачливые театральные продюсеры, руководители рекламных отделов, творческие личности многих направлений. Они составляли слабо связанную, но сплоченную группу, никому не ведомую, в отличие от клана высокопоставленных мужчин-гомосексуалистов тех же профессий. Многие из них долгие годы были замужем за солидными людьми, некоторые являлись любящими матерями и бабушками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173