При выводе фигур на высоте ста пятидесяти метров это, как единодушно утверждали техники и наземный обслуживающий персонал аэродрома, вызывало неизгладимое впечатление: и без того высокие скорости как бы удваивались.
Оставалась шлифовка техники пилотирования. А это лишь вопрос времени. В сроки мы явно укладывались, и дело, по существу, можно было считать законченным.
Программа праздника тоже была утверждена. В служебном помещении аэродрома в большом опломбированном шкафу висела специально сшитая для нас парадная форма: коричневые кожаные куртки, синие бриджи и фуражки с летной кокардой; там же, в шкафу, стояли и пять пар новых хромовых сапог. Во все это мы должны были переодеться сразу после полета на тот случай, если вдруг нас пригласят на правительственную трибуну. А пока мы из-за августовской жары летали в легких синих комбинезонах и спортивных тапочках — в кабинах самолетов температура поднималась до тридцати градусов. Какое уж тут щегольство!
Время летело быстро.
Прошли одна за другой генеральные репетиции. Требования на них предъявлялись строжайшие. Да и как иначе! Речь шла о безопасности людей — тысяч зрителей, которые 18 августа заполнят все огромное пространство летного поля в Тушино. Мы знали, что малейшие сомнения в этом смысле могут свести на нет многомесячные усилия. Полет просто-напросто отменят. Рисковать жизнями людей никто не позволит. Именно этим и объяснялось необычно большое количество генеральных репетиций: вместо положенной одной — целых четыре. Но придраться было не к чему. В небо над Тушином мы выходили точно в срок, весь пилотаж, по единогласному мнению наблюдателей, проходил без каких-либо отклонений.
Получили мы и последние напутствия от главкома.
— Не сомневаюсь, все будет хорошо. Поработали на совесть. Не даром, как говорится, солдатский хлеб ели, — начал он. А затем, переменив тон, сказал подчеркнуто серьезно: — Однако учтите: ответственность на вас велика. Ваш полет должен стать убедительной демонстрацией возможностей и надежности новой техники, а заодно и весомым ударом по всяким страхам и сомнениям, которых немало еще и среди летного состава, и среди некоторых руководителей.
Слова Вершинина не стали, разумеется, для нас новостью. О настроении в частях ВВС, о трудностях, связанных с психологической перестройкой людей, нам было хорошо известно: сотрудникам управления постоянно приходилось сталкиваться с этим в повседневной работе. И все же полезно было лишний раз убедиться в собственной правоте, знать, что главком разделяет наши взгляды в этом отношении. Приятно было услышать и о том значении, которое он придает полету.
Накануне праздника нас беспокоило только одно — погода. Синоптики, правда, дали хороший прогноз. Но кому не известно, что безоговорочно полагаться на их искусство пока, мягко говоря, рановато. Поэтому ранним утром 18 августа 1948 года, едва проснувшись, я бросился к окну и распахнул его настежь: день занимался под стать празднику — ясный, безоблачный.
— Что там, командир? — послышался у меня за спиной хриплый со сна голос Середы. — Не подвели синоптики?
— На сей раз в десятку! — отозвался я. — Буди остальных.
С аэродромной стоянки доносился ровный гул двигателей. Инженеры и техники еще до рассвета начали предполетную подготовку материальной части. В отличие от прогнозов синоптиков, в их искусстве мы нисколько не сомневались. За все время тренировок не было ни одного отказа, ни единой неисправности. А добиться этого совсем нелегко. Даже на новых, только поступавших с завода самолетах дефектов обычно хватало. А мы свои Як-15 гоняли всякий раз в зоне на полную катушку. Неизменная добросовестность, высокое профессиональное мастерство тех, кто обслуживал на аэродроме наши истребители, обеспечили постоянную уверенность в безотказной работе техники.
Покончив с физзарядкой и завтраком, мы тоже занялись подготовкой к полету. Настроение у всех пятерых было отличное. Накануне, как водится, прошли всесторонний медицинский контроль — спать легли точно по графику и потому хорошо выспались. Погода тоже не подвела, и теперь, в преддверии долгожданной работы, к которой столько готовились, мы ощущали прилив сил и бодрящую сосредоточенность.
Осмотрели машины. Заслушали еще раз доклад синоптиков: нас интересовали характер облачности, температура воздуха, сила и направление ветра. Руководитель полетов сообщил, что из штаба парада поступило указание: все делать по плану.
У тех, кто бывал на празднике Военно-Воздушного Флота в Тушино, может сложиться впечатление, будто воздушный парад осуществляется в известном смысле чуть ли не самотеком. Но это, конечно, заблуждение. Организация такого мероприятия, как воздушный парад в Тушино — дело крайне хлопотное и ответственное. В параде участвуют самолеты самых различных типов и назначения, обладающие широким диапазоном скоростей и возможностей маневрирования. Идущие, например, в боевом строю тяжелые бомбардировщики ничем не напоминают пролет группы планеров или воздушную акробатику легкого спортивного самолета. Помимо того, в воздухе одновременно находятся десятки и сотни машин, движущихся к одной точке. Поэтому план воздушного парада буквально расписывается по секундам. И точно по секундам же должен выполняться. Никто не вправе изменить заранее обусловленную скорость полета, сократить или, наоборот, добавить от себя какие-то новые элементы в утвержденную композицию своего выступления.
По плану наша пятерка должна была выйти в небо над Тушином сразу после индивидуального пилотажа полковника Полунина. Причем с той стороны, откуда ее никто не ждал — как раз из того сектора неба, куда с набором высоты будет уходить Полунин. На месте одной исчезающей в небе точки возникнет целых пять, которые мгновенно превратятся в быстро несущийся клин реактивных истребителей.
Самолет Полунина я так и не увидел. Мне было не до того. Я вел пятерку, целиком сосредоточившись на одной-единственной мысли: не проскочить, перевести группу в крутой набор высоты именно в той точке, где было намечено… Вот она, эта точка. Беру ручку на себя и почти одновременно слышу в наушниках шлемофона голос руководителя полетов: «Пилотаж разрешаю!»
На вопрос, что же было дальше, я могу ответить лишь словом: работа. Добавлю только: ни малейшего сбоя, ни одной ошибки мы не допустили, весь пилотаж прошел абсолютно чисто. Это мы чувствовали подсознательно. То же самое подтвердил и руководитель полетов.
— Отличная работа! — донесся его голос, когда мы, открутив весь каскад фигур, уходили от Тушино. А затем последовало распоряжение: пересесть после посадки в По-2, вернуться на них в Тушино и явиться затем на правительственную трибуну для беседы со Сталиным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130