Но Машенкин меня перехитрил. Вместо того чтобы высказать свою просьбу вслух, он, так сказать, вручил мне ее в письменном виде.
Письмо оказалось от капитана Пасынка, комиссара 812-го истребительного авиационного полка, который, как говорилось, мне разрешили взять с Дальнего Востока. Тимофей Евстафьевич со всей убедительностью старого политработника доказывал необходимость во что бы то ни стало помочь Машенкину попасть на фронт, а лучше всего в родной ему 812-й полк. Причем часть его аргументов и впрямь оказалась на редкость сильной. Будто предугадывая наши нынешние трудности, Пасынок бил прямо в точку. Красноречиво расписывая летные таланты своего подопечного, он делал особый упор на то, что Машенкин «научил летать на „яке“ весь личный состав полка». Вот, дескать, какое золото чистейшей пробы он мне предлагает. В конце Пасынок не забыл сделать короткую и в разрез с предыдущими строчками письма необыкновенно скромную приписку, что не худо бы, мол, и ему самому тоже посодействовать попасть на фронт.
С Пасынком все было ясно. Полк только выиграет от того, если в нем останется опытный, пользовавшийся у летчиков уважением и авторитетом политработник. А вот Машенкин… Пришлось, словом, ходатайствовать перед начальством сразу за двоих. Перед этим, правда, я провел со старшиной учебный бой. Пасынок оказался прав: летчиком Машенкин был, как мы говорим, от бога. Ну а великолепное его знание машины Яковлева пришлось как нельзя кстати: летчики, с которыми он изо дня в день поднимался в небо, учились у него мастерству, открывая» для себя новые возможности полюбившегося всем «яка».
К началу апреля 1943 года сложная, многоплановая работа по формированию корпуса вчерне была завершена. Летчики рвались на фронт. В последние дни не проходило буквально ни одного разбора, чтобы после обсуждения учебных боев кто-нибудь не задал вопроса, волновавшего без исключения всех: сколько еще ждать? И хотя ни у меня, ни у других командиров и политработников корпуса не было ответа, вопрос этот сам по себе говорил о многом. Во-первых, он свидетельствовал о высокой морально-политической и боевой готовности к предстоящим схваткам; во-вторых, говорил о нетерпеливом желании летчиков избавиться от ложного положения, в котором они оказались не по своей вине — второй год страна ведет ожесточенную борьбу с захватчиками, а им по стечению обстоятельств приходится отсиживаться в тылу. И они рвались в бой, спешили наверстать упущенное, торопились пустить в ход накопленное боевое мастерство против настоящего, а не условного противника, которого ненавидели всей душой и сердцем.
Понимая это и разделяя с летчиками их нетерпение, я вместе с тем ощущал чувство глубокого удовлетворения: корпус готов к боям, летчики будут драться с врагом настойчиво, отважно, не щадя жизни…
К середине апреля поступил наконец приказ начать переброску полков корпуса в район Обояни, на Воронежский фронт, в распоряжение командующего 17-й воздушной армией. Здесь, судя по всему, назревали серьезные события. Но участвовать в них нам не довелось.
Едва один из полков перебазировался на новое место, меня срочно вызвали в штаб ВВС к генералу Никитину.
— Перебазирование корпуса прекратить, — сказал Никитин, едва я вошел в кабинет. — На Кубани, в районе Новороссийска и станицы Крымская, сложилась крайне тяжелая обстановка. Маршал Новиков уже вылетел туда. Решением Ставки ваш корпус перебрасывается на Кубань. Срочно свяжитесь с генералом Судец, он получил указание лидировать ваших истребителей на «пешках».
Никитин помолчал немного и добавил:
— Звонил Поскребышев. Будьте готовы — в любую минуту вас могут вызвать к товарищу Сталину. Располагайтесь пока в соседней комнате, все необходимое там имеется. И помните: времени у вас в обрез.
Не мешкая я тут же связался с генералом Судец. Тот подтвердил, что приказ им получен, но мое предложение составить план перелета решительно отклонил. Задача истребителей не отрываться от лидера и выполнять его команды по радио, сказал Судец, а об остальном можете не беспокоиться. Мне это не очень понравилось, но спорить не стал. Позвонил начальнику штаба корпуса, затем в дивизии… Работаю, а в голове две неотвязные мысли: что там, на Кубани, и зачем понадобился Сталину?
Сложившуюся обстановку на Северо-Кавказском фронте я в общих чертах знал.
После разгрома немецких войск под Сталинградом гитлеровское командование спешило взять реванш на других участках советско-германского фронта. Руководство вермахта спешно укрепляло группировку войск, оборонявшуюся на Таманском полуострове. 17-я немецкая армия получила в связи с этим приказ любой ценой удержать низовья Кубани и Таманский полуостров.
С целью срыва замысла противника Ставка Верховного Главнокомандования поставила войскам Северо-Кавказского фронта задачу разгромить на Кубани немецкую группировку. В составе 17-й немецкой армии насчитывалось 16 дивизий. Наши войска имели численное превосходство в пехоте, танках и артиллерии, но уступали врагу в авиации. В составе ВВС фронта имелось около 600 самолетов. Немцам же к середине апреля удалось сосредоточить на аэродромах Крыма и Тамани более 800 самолетов. Кроме того, они могли привлекать до 200 бомбардировщиков с аэродромов, расположенных на юге Украины. Воздушная обстановка, таким образом, складывалась на Кубани явно не в нашу пользу. А без надежного прикрытия с воздуха трудно было обеспечить дальнейшее продвижение наших войск, встретивших упорное сопротивление противника, умело использовавшего для обороны выгодную для себя местность — приазовские плавни рек Кубань, Адагум и Вторая. Особенно сильно немцы укрепили участок фронта, проходивший по горной местности от побережья Черного моря в районе Новороссийска до станицы Крымская. Именно там, в одном из пригородов Новороссийска, Станичке, еще в начале февраля высадился десант под командованием майора Ц. Л. Куникова, который, несмотря на ожесточенные атаки врага, удерживал вот уже третий месяц крайне важный для нас плацдарм.
Обо всем этом я узнал от генерала Никитина. Мне стало ясно, что речь пойдет о завоевании господства в воздухе, без чего, судя по всему, нельзя добиться быстрого перелома событий в районе действий Северо-Кавказского фронта. Но как и какими силами — обо всем этом еще предстояло узнать.
К тому моменту, когда я успел отдать необходимые распоряжения, связанные с неожиданным перебазированием частей корпуса, вошел Никитин и предложил наскоро пообедать прямо у него в кабинете.
— Отлучаться тебе никуда нельзя, — сказал он. — Товарищ Сталин не терпит никаких опозданий, если они не обоснованы вескими объективными причинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130