Нужда в ней была большая. Гитлеровское командование стремилось любой ценой удержать Севастополь. Сюда спешно перебрасывались морем и по воздуху подкрепления, стягивалась техника. Глубокоэшелонированная оборона, включавшая в себя три полосы укреплений, была буквально нашпигована дотами и дзотами, минными полями и рядами проволочных заграждений. Особенно сильно были укреплены господствовавшие над местностью высоты, такие, как Сапун-гора, Инкерман, Сахарная Головка, Мекензиевы горы.
Разведку приходилось вести визуально, с малой высоты. Немцы же стянули сюда большое количество зенитной артиллерии, и наши потери день ото дня росли.
Однажды вечером, когда после очередных вылетов на воздушную разведку не вернулись сразу два экипажа, я высказал давно зревшую у меня мысль воспользоваться трофейными истребителями.
— По «мессеру» вражеские зенитчики огонь вряд ли откроют. Скорее всего, решат, что свой.
— Но ведь, кроме вас, на «мессершмитте» никто из наших летчиков не летал, — возразил начальник политотдела Ананьев, догадавшись, к чему я веду разговор. — Нельзя же командиру корпуса, генералу, рисковать жизнью, выполняя функции рядового летчика.
— На фронте жизнью рискуют все, — настаивал я. — Война о званиях да должностях никого не спрашивает. А вот разведданные от нас требуют.
— Я тоже считаю, вам лететь нельзя, — поддержал Ананьева начальник штаба Баранов. — Случись что, никто нас не поймет. Да и шансы обмануть немцев чисто гипотетические. Мы у себя в блиндаже на один манер рассуждаем, а у противника могут совсем другие резоны найтись. А вдруг там не забыли, что три самолета на аэродроме Веселое нам в подарок оставили!
Не найдя поддержки у подчиненных, я решил выяснить, что думает на сей счет начальство. Мысленно взвесив еще раз все детали, я отправился к командующему 8-й воздушной армией Хрюкину.
К идее использовать для разведки трофейный самолет командарм отнесся с большим интересом. Он, естественно, сразу понял, какие богатые возможности тут открываются.
— Самолет-то надежный? Проверили? — спросил он. — А то, может, немцы барахло отслужившее на аэродроме бросили?
— По формуляру налетал всего 60 часов. Убежден, что полеты будут и результативными и безопасными.
— Безопасно будет над территорией противника и крайне опасно над нашей, — уточнил Хрюкин. — Впрочем, игра явно стоит свеч. Летчика подобрали?
— Так точно, товарищ командующий! — нарочито бодро отчеканил я, сознавая, что наступил критический момент разговора.
Командарм с некоторым удивлением взглянул на меня: откуда, мол, такая бравая официальность! Затем спросил:
— Кто же он?
— Кроме меня, лететь на Ме-109Е некому.
— Выходит, перевелись толковые летчики в корпусе? Один только генерал Савицкий летать не разучился?
— Хороших летчиков много, товарищ командующий. Не хуже меня знаете. Но беда в том, что никто из них прежде на немецких истребителях не летал. А переучивать — минимум неделя понадобится.
Командарм надолго замолчал, о чем-то задумавшись. Наконец встал из-за стола, подошел ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза, произнес:
— Неугомонный вы человек, Евгений Яковлевич! Право слово, неугомонный.
Я молчал, не зная, что сказать в ответ. Не скажешь же на такое: «Так точно, товарищ командующий!»
Но Хрюкин и не ждал от меня никаких слов. Думая о чем-то, он обошел вокруг стола, постоял немного, затем сел и, барабаня пальцами по столешнице, сказал:
— Возвращайтесь к себе в штаб и разработайте подробный план полета. Не полетов, как вы недавно выразились, а именно полета! У меня пока все. Окончательный ответ получите сегодня вечером.
«Ну, кажется, пронесло! — с чувством облегчения решил про себя я. — Раз план потребовался, значит, и разрешение будет».
План мы с полковником Барановым подготовили быстро: у меня и без того все уже было продумано. Взлетаю вместе с четверкой наших истребителей, иду в их сопровождении до города Саки — это первые, выходные ворота. Отсюда уже один ухожу на высоте пятьдесят метров в море — на шестьдесят километров от береговой линии. Там — разворот в сторону вражеского аэродрома на мысе Херсонес. После выполнения боевого задания— опять в море, а затем ложусь на курс, который выведет меня в строго определенную точку — входные ворота, где меня будут поджидать наши истребители, чтобы сопровождать до аэродрома посадки.
Времени до вечера оставалось более чем достаточно, и я подумал, что вполне успею сделать один-два тренировочных вылета. Как-никак на «мессершмиттах» летать приходилось не каждый день, лишний опыт не помешает… Но прогулка моя чуть не вышла боком. В полете меня, разумеется, сопровождали «яки» — без их плотной дружеской опеки над батареями наших зенитчиков очень-то не разгуляешься. «Мессер» вел себя в воздухе нормально, настроение у меня было приподнятое: пилотировать немецкие истребители не разучился… Довели меня «яки» до аэродрома. Зашел на посадку. Сел. Но едва зарулил на стоянку и открыл фонарь — к самолету подбежали два автоматчика.
— Хенде хох!
Пришлось поднимать руки. Автоматчики, вижу, настроены решительно.
— Да вы что, ребята! — говорю. — Я же свой. Неужто не видите?
— Ишь как по-нашему говорить насобачился! — отозвался в ответ на мой чистейший русский язык один из охранников. — Сиди, фриц! Там разберутся.
На мое счастье, к самолету уже шел заместитель командующего 52-й армией генерал Разуваев, которому успели доложить, что четверка «яков» зажала и посадила на аэродром немецкий истребитель, и он решил взглянуть на пленного летчика. Недоразумение разъяснилось.
— Получается, своего в плен взяли! — посмеялся Разуваев. — Уж не взыщите! Я-то и то не сразу вас признал…
Не узнать меня было немудрено. Летал я в черной, без погон и знаков различия, кожаной куртке с черным же бархатным воротником. Немец не немец, но и на русского летчика мало похож. Да вдобавок «мессершмитт» этот… Прав командарм, говоря, что на нашей территории будет опасно. Хорошо хоть только автоматчиков с толку сбил, а не зенитчиков…
А от командарма между тем никаких сообщений.
Прошли сутки. Из очередного разведывательного полета не вернулся капитан Абдашитов, сильный и очень опытный летчик. Я его хорошо знал; именно он научил поваров, как лучше использовать в пищу конину. Родом он был из здешних мест и отлично знал тот район, куда утром вылетел на разведку.
Надо было что-то предпринимать. И я решил еще раз связаться с Хрюкиным.
Но командарм опередил меня:
— Только что получил разрешение. Санкционировали под мою личную ответственность. Жду вас у себя в штабе с подробным планом разведывательного полета.
Не теряя ни минуты, я вылетел на У-2 в штаб армии. План наш командарм одобрил, внеся некоторые уточнения, касавшиеся секретности и связанной с ней безопасности полета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Разведку приходилось вести визуально, с малой высоты. Немцы же стянули сюда большое количество зенитной артиллерии, и наши потери день ото дня росли.
Однажды вечером, когда после очередных вылетов на воздушную разведку не вернулись сразу два экипажа, я высказал давно зревшую у меня мысль воспользоваться трофейными истребителями.
— По «мессеру» вражеские зенитчики огонь вряд ли откроют. Скорее всего, решат, что свой.
— Но ведь, кроме вас, на «мессершмитте» никто из наших летчиков не летал, — возразил начальник политотдела Ананьев, догадавшись, к чему я веду разговор. — Нельзя же командиру корпуса, генералу, рисковать жизнью, выполняя функции рядового летчика.
— На фронте жизнью рискуют все, — настаивал я. — Война о званиях да должностях никого не спрашивает. А вот разведданные от нас требуют.
— Я тоже считаю, вам лететь нельзя, — поддержал Ананьева начальник штаба Баранов. — Случись что, никто нас не поймет. Да и шансы обмануть немцев чисто гипотетические. Мы у себя в блиндаже на один манер рассуждаем, а у противника могут совсем другие резоны найтись. А вдруг там не забыли, что три самолета на аэродроме Веселое нам в подарок оставили!
Не найдя поддержки у подчиненных, я решил выяснить, что думает на сей счет начальство. Мысленно взвесив еще раз все детали, я отправился к командующему 8-й воздушной армией Хрюкину.
К идее использовать для разведки трофейный самолет командарм отнесся с большим интересом. Он, естественно, сразу понял, какие богатые возможности тут открываются.
— Самолет-то надежный? Проверили? — спросил он. — А то, может, немцы барахло отслужившее на аэродроме бросили?
— По формуляру налетал всего 60 часов. Убежден, что полеты будут и результативными и безопасными.
— Безопасно будет над территорией противника и крайне опасно над нашей, — уточнил Хрюкин. — Впрочем, игра явно стоит свеч. Летчика подобрали?
— Так точно, товарищ командующий! — нарочито бодро отчеканил я, сознавая, что наступил критический момент разговора.
Командарм с некоторым удивлением взглянул на меня: откуда, мол, такая бравая официальность! Затем спросил:
— Кто же он?
— Кроме меня, лететь на Ме-109Е некому.
— Выходит, перевелись толковые летчики в корпусе? Один только генерал Савицкий летать не разучился?
— Хороших летчиков много, товарищ командующий. Не хуже меня знаете. Но беда в том, что никто из них прежде на немецких истребителях не летал. А переучивать — минимум неделя понадобится.
Командарм надолго замолчал, о чем-то задумавшись. Наконец встал из-за стола, подошел ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза, произнес:
— Неугомонный вы человек, Евгений Яковлевич! Право слово, неугомонный.
Я молчал, не зная, что сказать в ответ. Не скажешь же на такое: «Так точно, товарищ командующий!»
Но Хрюкин и не ждал от меня никаких слов. Думая о чем-то, он обошел вокруг стола, постоял немного, затем сел и, барабаня пальцами по столешнице, сказал:
— Возвращайтесь к себе в штаб и разработайте подробный план полета. Не полетов, как вы недавно выразились, а именно полета! У меня пока все. Окончательный ответ получите сегодня вечером.
«Ну, кажется, пронесло! — с чувством облегчения решил про себя я. — Раз план потребовался, значит, и разрешение будет».
План мы с полковником Барановым подготовили быстро: у меня и без того все уже было продумано. Взлетаю вместе с четверкой наших истребителей, иду в их сопровождении до города Саки — это первые, выходные ворота. Отсюда уже один ухожу на высоте пятьдесят метров в море — на шестьдесят километров от береговой линии. Там — разворот в сторону вражеского аэродрома на мысе Херсонес. После выполнения боевого задания— опять в море, а затем ложусь на курс, который выведет меня в строго определенную точку — входные ворота, где меня будут поджидать наши истребители, чтобы сопровождать до аэродрома посадки.
Времени до вечера оставалось более чем достаточно, и я подумал, что вполне успею сделать один-два тренировочных вылета. Как-никак на «мессершмиттах» летать приходилось не каждый день, лишний опыт не помешает… Но прогулка моя чуть не вышла боком. В полете меня, разумеется, сопровождали «яки» — без их плотной дружеской опеки над батареями наших зенитчиков очень-то не разгуляешься. «Мессер» вел себя в воздухе нормально, настроение у меня было приподнятое: пилотировать немецкие истребители не разучился… Довели меня «яки» до аэродрома. Зашел на посадку. Сел. Но едва зарулил на стоянку и открыл фонарь — к самолету подбежали два автоматчика.
— Хенде хох!
Пришлось поднимать руки. Автоматчики, вижу, настроены решительно.
— Да вы что, ребята! — говорю. — Я же свой. Неужто не видите?
— Ишь как по-нашему говорить насобачился! — отозвался в ответ на мой чистейший русский язык один из охранников. — Сиди, фриц! Там разберутся.
На мое счастье, к самолету уже шел заместитель командующего 52-й армией генерал Разуваев, которому успели доложить, что четверка «яков» зажала и посадила на аэродром немецкий истребитель, и он решил взглянуть на пленного летчика. Недоразумение разъяснилось.
— Получается, своего в плен взяли! — посмеялся Разуваев. — Уж не взыщите! Я-то и то не сразу вас признал…
Не узнать меня было немудрено. Летал я в черной, без погон и знаков различия, кожаной куртке с черным же бархатным воротником. Немец не немец, но и на русского летчика мало похож. Да вдобавок «мессершмитт» этот… Прав командарм, говоря, что на нашей территории будет опасно. Хорошо хоть только автоматчиков с толку сбил, а не зенитчиков…
А от командарма между тем никаких сообщений.
Прошли сутки. Из очередного разведывательного полета не вернулся капитан Абдашитов, сильный и очень опытный летчик. Я его хорошо знал; именно он научил поваров, как лучше использовать в пищу конину. Родом он был из здешних мест и отлично знал тот район, куда утром вылетел на разведку.
Надо было что-то предпринимать. И я решил еще раз связаться с Хрюкиным.
Но командарм опередил меня:
— Только что получил разрешение. Санкционировали под мою личную ответственность. Жду вас у себя в штабе с подробным планом разведывательного полета.
Не теряя ни минуты, я вылетел на У-2 в штаб армии. План наш командарм одобрил, внеся некоторые уточнения, касавшиеся секретности и связанной с ней безопасности полета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130