Лидия с какими-то людьми возле сельского домика, ничего интересного; Лидия одна на берегу моря возле бетонного блокгауза. Последняя фотография совсем недавняя, сделана, без сомнения, при оккупации, где-то на Ла-Манше или на Северном море. Кто ее там фотографировал при таких далеко не безопасных обстоятельствах? Я решил сразу же перелистать все эти книги; немного наобум я вытряхивал из них фотографии. Сейчас мне уже было безразлично, заметит ли это Лидия.
Наконец, в «Глазах Эльзы» Луи Арагона я нашел то, что так лихорадочно искал с самого начала и что так боялся найти. Книги стояли в алфавитном порядке, но я начал с конца. Я развернул тоненькую книжицу, и фотография выпала сама. Если бы обыск делал полицейский, он лишь взглянул бы на нее мельком и отложил. Нужно было так непосредственно быть заинтересованным в это дело, как я, чтобы сразу почувствовать интерес к этому небольшому прямоугольнику бумаги, вроде ревнивой жены, которая сразу чувствует, что перед ней свидетельство измены.
На фотографии были изображены несколько военных, очевидно, во время «странной войны» 1939—1940 годов. Улыбающиеся, сытые, с еще мирным выражением лица. Лица были довольно мелкие, так как офицеров и унтер-офицеров на фотографии было около двадцати: они жались перед кирпичной стеной домика, типичного для севера Франции. Но я сразу, ни минуты не колеблясь, узнал среди тех двадцати улыбающихся лиц черные фанатичные глаза Пьера Маргла. Я хотел узнать, и я узнал.
Между опасениями, подозрениями и догадками с одной стороны, и тем, что видишь собственными глазами, с другой, лежит целый мир. Да, действительно, мир изменился. Я еще не привык к тому миру, в который только что заглянул, я чувствовал какую-то подавленность, вялость, у меня кружилась голова. Я стоял в углу комнаты, держась за ручку двери, прежде чем осознал, что поставил на место «Глаза Эльзы». Автоматически я нащупал в кармане фотографию. Значит, я действительно ее туда положил. Дверь, у которой я оказался, вела в ванную, точнее, в туалетную комнату, соединенную с душем. Пол выстлан
красным кафелем, очень чисто. Справа, по всей ширине комнаты, огромный стенной шкаф, такой большой, что в нем спокойно мог бы спрятаться человек. Я раскрыл створки. Платья Лидии качались на плечиках, как жены Синей Бороды. Слева, в низу шкафа, стоял плетенный из лозы сундук. Когда я поднимал крышку, лоза стонала, как животное. Я прислушался. Наверху еще говорили. Я начал рыться в сундуке, где нашел мужское белье и два почти новых костюма. Действовал я почти что в темноте, ведь светила только настольная лампа в комнате Лидии. Я зажег свет в туалетной комнате. Костюмы явно не могли принадлежать дядюшке Сонье, его живот в них не поместился бы. Они были сшиты на мужчину приблизительно моего роста и моей комплекции. Я начал перебирать белье, не разворачивая, и наконец нашел две рубашки с метками: «П.М». Те же инициалы были вышиты и на носовых платках.
Я закрыл стенной шкаф и застыл посреди туалетной комнаты, как громом пораженный. Я повернул голову и заглянул в зеркало над умывальником, в котором отражалось незнакомое лицо с остекленевшим взглядом и впавшими щеками. Это был я. А передо мной дверь, противоположная той, через которую я вошел. Совершенно автоматически я собрался ее распахнуть, будто был уверен, что сразу же за ней увижу Пьера Маргла собственной персоной. Но в ту секунду, когда я уже был готов взяться за ручку, кто-то с противоположной стороны повернул в замке ключ. Беззвучно. То есть я услышал скрип в замке, и все. Я толкнул дверь. Заперто. Мне не показалось.
Не думаю, чтобы кто-нибудь испытывал более неприятное ощущение. Ни слова, ни звука. Только рука, которая повернула ключ. А наверху все еще говорили. Кто же там говорил? И где я? Я выпустил дверную ручку и вернулся на середину туалетной комнаты. Машинально включил свет. Задержал дыхание, прислушиваясь. Голоса наверху смолкли.
Мне показалось, что на меня падает бомба: по лестнице кто-то сбегал. Я прикипел к месту, делая над собой неимоверные усилия, тщетно пытаясь вспомнить, что я собирался делать при чьем-то приближении. Выключить лампу. Когда эта мысль наконец всплыла в моем смятенном мозгу, было уже слишком поздно. Лидия входила в комнату. Я стоял на пороге ее туалетной комнаты, к ней лицом, немного наклонившись вперед, и, возможно, производил впечатление не вполне нормального.
Она быстро открыла дверь, закрыла ее за собой и увидела меня. Левой рукой она еще держалась за дверную ручку. Вид у нее был испуганный. Нас разделяли четыре метра. Я сделал движение вперед. Она втиснулась в стенку так, будто я уже прикоснулся к ней. Никогда бы не подумал, что у нее в глазах может быть такой ужас. Я шагнул еще ближе к ней и позвал:
— Лидия...
— Что вы наделали? Вы с ума сошли! — прошептала она в отча-яньи.
Плащ, перекинутый через ее руку, соскользнул на землю. Правой рукой она схватилась за стену. Что я наделал? Потрясение Лидии передалось и мне. Я почти забыл, что в сундуке... А что может быть за той дверью туалетной комнаты?
— Послушайте, Лидия...
— Слишком поздно!
Да, слишком поздно. По лестнице кто-то шел. На светло-зеленом фоне стены лицо Лидии выделялось маленькой бледной маской. Я видел, как вздымались ее грудь и плечи. Губы ее прошептали какое-то слово, которого я не понял. Я попросил, чтобы она повторила. И услышал что-то вроде:
— Прячьтесь... Стенной шкаф...
Тоже слишком поздно. Я услышал голос дядюшки Сонье:
— Ты здесь?
Дверь открылась. На пороге он остановился и вопросительно посмотрел на меня:
— Мне показалось, что здесь кто-то есть...
Я его не узнавал. Впрочем, конечно, я его узнал: новым было мое впечатление от него. Дядюшка Сонье снял фартук. Без синего фартука, без тряпки в руках, без стойки с бутылками дядюшка Сонье перестал быть трактирщиком; и даже перестал быть дядюшкой Сонье. Передо мной стоял грозный медведь; в просторном свитере, в старой охотничьей куртке. Он стоял и ждал, сжав у бедер огромные кулачища. Я не испугался. И если бы не полные ужаса глаза Лидии, я скорее всего обратился бы к Сонье непринужденным тоном. Во всяком случае, стараясь сохранить достоинство. Но Лидия, казалось, была готова упасть в обморок.
— Я понимаю, что мое присутствие здесь не вполне прилично,— сказал я.
Услышав мой голос, Лидия встрепенулась. Она смотрела на меня так, как будто первые же мои слова должны были ее убить. Сонье немного повернулся в сторону дочери, и я увидел, как заходили желваки у него на скулах. Он молча смотрел на нее, а Лидия смотрела на меня. Я чувствовал, что должен произнести слова, которые должны решить мою дальнейшую судьбу — жить мне или нет.
— Я хотел вам сказать, что намерен жениться на Лидии.
Я увидел, что Лидия закрыла глаза, значит, я сказал то, что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Наконец, в «Глазах Эльзы» Луи Арагона я нашел то, что так лихорадочно искал с самого начала и что так боялся найти. Книги стояли в алфавитном порядке, но я начал с конца. Я развернул тоненькую книжицу, и фотография выпала сама. Если бы обыск делал полицейский, он лишь взглянул бы на нее мельком и отложил. Нужно было так непосредственно быть заинтересованным в это дело, как я, чтобы сразу почувствовать интерес к этому небольшому прямоугольнику бумаги, вроде ревнивой жены, которая сразу чувствует, что перед ней свидетельство измены.
На фотографии были изображены несколько военных, очевидно, во время «странной войны» 1939—1940 годов. Улыбающиеся, сытые, с еще мирным выражением лица. Лица были довольно мелкие, так как офицеров и унтер-офицеров на фотографии было около двадцати: они жались перед кирпичной стеной домика, типичного для севера Франции. Но я сразу, ни минуты не колеблясь, узнал среди тех двадцати улыбающихся лиц черные фанатичные глаза Пьера Маргла. Я хотел узнать, и я узнал.
Между опасениями, подозрениями и догадками с одной стороны, и тем, что видишь собственными глазами, с другой, лежит целый мир. Да, действительно, мир изменился. Я еще не привык к тому миру, в который только что заглянул, я чувствовал какую-то подавленность, вялость, у меня кружилась голова. Я стоял в углу комнаты, держась за ручку двери, прежде чем осознал, что поставил на место «Глаза Эльзы». Автоматически я нащупал в кармане фотографию. Значит, я действительно ее туда положил. Дверь, у которой я оказался, вела в ванную, точнее, в туалетную комнату, соединенную с душем. Пол выстлан
красным кафелем, очень чисто. Справа, по всей ширине комнаты, огромный стенной шкаф, такой большой, что в нем спокойно мог бы спрятаться человек. Я раскрыл створки. Платья Лидии качались на плечиках, как жены Синей Бороды. Слева, в низу шкафа, стоял плетенный из лозы сундук. Когда я поднимал крышку, лоза стонала, как животное. Я прислушался. Наверху еще говорили. Я начал рыться в сундуке, где нашел мужское белье и два почти новых костюма. Действовал я почти что в темноте, ведь светила только настольная лампа в комнате Лидии. Я зажег свет в туалетной комнате. Костюмы явно не могли принадлежать дядюшке Сонье, его живот в них не поместился бы. Они были сшиты на мужчину приблизительно моего роста и моей комплекции. Я начал перебирать белье, не разворачивая, и наконец нашел две рубашки с метками: «П.М». Те же инициалы были вышиты и на носовых платках.
Я закрыл стенной шкаф и застыл посреди туалетной комнаты, как громом пораженный. Я повернул голову и заглянул в зеркало над умывальником, в котором отражалось незнакомое лицо с остекленевшим взглядом и впавшими щеками. Это был я. А передо мной дверь, противоположная той, через которую я вошел. Совершенно автоматически я собрался ее распахнуть, будто был уверен, что сразу же за ней увижу Пьера Маргла собственной персоной. Но в ту секунду, когда я уже был готов взяться за ручку, кто-то с противоположной стороны повернул в замке ключ. Беззвучно. То есть я услышал скрип в замке, и все. Я толкнул дверь. Заперто. Мне не показалось.
Не думаю, чтобы кто-нибудь испытывал более неприятное ощущение. Ни слова, ни звука. Только рука, которая повернула ключ. А наверху все еще говорили. Кто же там говорил? И где я? Я выпустил дверную ручку и вернулся на середину туалетной комнаты. Машинально включил свет. Задержал дыхание, прислушиваясь. Голоса наверху смолкли.
Мне показалось, что на меня падает бомба: по лестнице кто-то сбегал. Я прикипел к месту, делая над собой неимоверные усилия, тщетно пытаясь вспомнить, что я собирался делать при чьем-то приближении. Выключить лампу. Когда эта мысль наконец всплыла в моем смятенном мозгу, было уже слишком поздно. Лидия входила в комнату. Я стоял на пороге ее туалетной комнаты, к ней лицом, немного наклонившись вперед, и, возможно, производил впечатление не вполне нормального.
Она быстро открыла дверь, закрыла ее за собой и увидела меня. Левой рукой она еще держалась за дверную ручку. Вид у нее был испуганный. Нас разделяли четыре метра. Я сделал движение вперед. Она втиснулась в стенку так, будто я уже прикоснулся к ней. Никогда бы не подумал, что у нее в глазах может быть такой ужас. Я шагнул еще ближе к ней и позвал:
— Лидия...
— Что вы наделали? Вы с ума сошли! — прошептала она в отча-яньи.
Плащ, перекинутый через ее руку, соскользнул на землю. Правой рукой она схватилась за стену. Что я наделал? Потрясение Лидии передалось и мне. Я почти забыл, что в сундуке... А что может быть за той дверью туалетной комнаты?
— Послушайте, Лидия...
— Слишком поздно!
Да, слишком поздно. По лестнице кто-то шел. На светло-зеленом фоне стены лицо Лидии выделялось маленькой бледной маской. Я видел, как вздымались ее грудь и плечи. Губы ее прошептали какое-то слово, которого я не понял. Я попросил, чтобы она повторила. И услышал что-то вроде:
— Прячьтесь... Стенной шкаф...
Тоже слишком поздно. Я услышал голос дядюшки Сонье:
— Ты здесь?
Дверь открылась. На пороге он остановился и вопросительно посмотрел на меня:
— Мне показалось, что здесь кто-то есть...
Я его не узнавал. Впрочем, конечно, я его узнал: новым было мое впечатление от него. Дядюшка Сонье снял фартук. Без синего фартука, без тряпки в руках, без стойки с бутылками дядюшка Сонье перестал быть трактирщиком; и даже перестал быть дядюшкой Сонье. Передо мной стоял грозный медведь; в просторном свитере, в старой охотничьей куртке. Он стоял и ждал, сжав у бедер огромные кулачища. Я не испугался. И если бы не полные ужаса глаза Лидии, я скорее всего обратился бы к Сонье непринужденным тоном. Во всяком случае, стараясь сохранить достоинство. Но Лидия, казалось, была готова упасть в обморок.
— Я понимаю, что мое присутствие здесь не вполне прилично,— сказал я.
Услышав мой голос, Лидия встрепенулась. Она смотрела на меня так, как будто первые же мои слова должны были ее убить. Сонье немного повернулся в сторону дочери, и я увидел, как заходили желваки у него на скулах. Он молча смотрел на нее, а Лидия смотрела на меня. Я чувствовал, что должен произнести слова, которые должны решить мою дальнейшую судьбу — жить мне или нет.
— Я хотел вам сказать, что намерен жениться на Лидии.
Я увидел, что Лидия закрыла глаза, значит, я сказал то, что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51