Но нет, не похоже, чтобы Сонье доверял своей дочери подобные тайны. Разве что на смертном одре...
Все то время, пока не было света, мы сидели за столом впятером, не занимаясь ничем другим, кроме курения (конечно, без меня) и разговоров. Не было сказано ничего заслуживающего внимания. Черный рынок, пайки, американцы, спорт. Никто не касался темы убийства. Но время от времени все замолкали, и тогда тишина опускавшейся снаружи ночи сжимала в своих объятиях нашу едва освещенную хижину. Мы ждали. Невозможно было не думать о том, чего мы ждали... Не представлять силуэт, который затаился где-то среди деревьев, возле стены, и тоже ждет момента... Остальные, наверное, чувствовали примерно то же. В чем-то Комб был прав, упомянув о Жеводанском звере.
Лидия неподвижно сидела через два стола от нас и, казалось, слушала наш разговор, но я хорошо понимал, что мысли ее витают где-то далеко. Ее белые руки отсвечивали в тусклом свете; время от времени она наклоняла голову, и ниспадающая волна волос прятала тонкий профиль. Незадолго до одиннадцати дядюшка Сонье, говоря об электричестве, сказал: «Скоро появится». Невольно я почувствовал некоторое облегчение от одного упоминания о том, что нас снова зальет яркий свет. Может, я боялся? Не думаю. Это немного детское состояние, наверное, охватило всех нас, так как мы снова притихли. Ровно в одиннадцать появился свет. Морелли предложил партию в белот, на что все с радостью согласились. Я сразу же отказался, чтобы уступить четвертое место Сонье, заядлому игроку; кроме того, я хотел воспользоваться этим благоприятным обстоятельством, чтобы оставить игроков за их столом и приблизиться к Лидии.
Если правда, что любовь начинается с того, что превращает человека в круглого дурака и неуклюжего увальня, то я действительно был влюблен в Лидию. Ибо, заметьте, никогда еще не было столь благоприятной обстановки: Лидия сидит напротив меня, нет посетителей, царит непринужденность долгих вечерних посиделок, а я — о чем бы вы думали, я завел разговор? — о преступлениях! Видя перед собой самое живое, самое совершенное лицо, каким мне когда-либо приходилось любоваться, я вспоминал лица старые, изъеденные кислотой. От меня не укрылось, как подобно птичьим крыльям встрепенулись ее брови.
— Извините, я просто болван, что говорю с вами об этих ужасах.
— А почему бы нам о них и не поговорить? — ответила Лидия.— Все сейчас только об этом и думают.
В отличие от простонародного выговора отца, она все слова произносила четко и правильно. Отвечая мне, Лидия пожала плечами. Наверное, еще никогда я не находился в такой близости к ней, и потому жадно ловил каждое ее движение.
— Меня так же допрашивали, как и вас,— продолжала она.— Это было не очень приятно.
Я инстинктивно перевел взгляд на инспектора Бушрона, который несомненно получал двусмысленное удовольствие, затягивая допрос. «Минуточку»,— сказала мне Лидия, встала и взяла за стойкой колоду карт.
— Так будет более естественно, правда? — Заявила она, снова садясь за стол.— Вам не будет скучно сыграть со мной в белот?
Я не люблю играть в белот, но я бы еще и не на то согласился, лишь бы подольше оставаться с глазу на глаз с Лидией. Пока она сдавала карты, я, не отрываясь, смотрел на ее руки — руки спортивные, крепкие и вместе с тем совершенной формы. Одного их вида было достаточно, чтобы взволновать меня. Мы начали играть. Я — так плохо, как только можно. К чему эта игра? Что имела в виду Лидия, говоря: «Так будет более естественно»? И не означает ли подобная фраза в устах женщины, что она знает о существовании между вами, или по крайней
мере у вас к ней чувства, отличного от обычных товарищеских отношений? Мое сердце забилось, и я мысленно решил, что буду последним дурнем, если не воспользуюсь случаем, чтобы сказать Лидии... Чтобы сказать ей что? А может, просто какие-то предрассудки заставили меня заколебаться при мысли о том, что нужно будет называть дядюшку Сонье тестем?
— Выслушайте меня,— мягко сказала Лидия,— и не вскакивайте с места, если сможете. Готовы ли вы — если я попрошу вас — спрятать у себя одного человека?
Карты запрыгали у меня перед глазами, однако я даже не шелохнулся.
— Продолжайте игру,— приказала Лидия.— И отвечайте.
— Речь идет о вас?
— Нет.
— Это мужчина.
— Да.
— Значит... это преступник?
Тихий голос Лидии обрел поразительную уверенность:
— Он так же невиновен, как и вы. А возможно, вы были бы даже не способны подняться до его уровня.
И вслух:
— Вам сдавать.
Я дважды ошибся, раздавая карты. Мне казалось, что голоса игроков в белот доносятся из другого мира. Мы играли молча, пока я пытался разобраться в своих мыслях.
— Вилла вдовы Шарло не кажется мне лучшим местом для убежища,— наконец произнес я.— Полиция там все обыскала.
— Именно поэтому она потеряла к ней интерес.
Я уже нашел подходящий для этого необычного разговора тон, произнося предложения с отсутствующим видом вперемежку с замечаниями о ходе игры, чтобы не вызывать любопытства наших соседей. Я прекрасно сознавал, что Лидии не нужно было прикладывать больших усилий для того, чтобы начать меня компрометировать.
— Тело жертвы еще там,— продолжал я.
— Да, похороны состоятся только послезавтра; я слышала, как комиссар звонил племянницам вдовы Шарло, живущим в провинции. Но ведь тело не в вашей комнате.
— А когда человек, о котором вы говорите, переберется ко мне?
— Этой ночью. Перед рассветом.
— Дом закрывается на ключ. Один из них у комиссара.
— У вас есть второй. Дайте его мне. Но продолжайте же играть. Прошу вас!
Я мысленно спрашивал себя, не сошел ли я с ума. Разве не было моим долгом встать, подойти к столу, где два инспектора преспокойно играли в белот, и заявить: «Послушайте, вот что сказала мне эта девушка...» Но нет, это было невозможно. Для меня это больше не было возможно. Я даже не спросил у Лидии, почему нуждался в убежище этот человек. Хотя нет, я все же спросил об этом.
— Я не могу вам сейчас всего сказать,— ответила она,— но я клянусь перед Богом, что этот человек не виновен. Это никак не связано с совершенными сегодня преступлениями.
Как это было похоже на правду! И какая странная все же машина — человеческое сердце! Преобладавшим в моей душе чувством было не столько недоверие, сколько — я едва осмеливаюсь писать об этом — ревность. Я по-настоящему страдал, наблюдая, как Лидия заботится о другом.
— Вы хорошо осознаете, о чем просите меня? — сказал я ей.
— Да,— ответила она.— Я полагала, что именно к вам могу обратиться с этой просьбой.
Я уже не думал вставать, чтобы рассказать обо всем полицейским. Как бы я хотел приблизить свое лицо к лицу Лидии, крепко сжать ее в объятиях. Насколько раньше меня познала она свою силу и мою слабость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Все то время, пока не было света, мы сидели за столом впятером, не занимаясь ничем другим, кроме курения (конечно, без меня) и разговоров. Не было сказано ничего заслуживающего внимания. Черный рынок, пайки, американцы, спорт. Никто не касался темы убийства. Но время от времени все замолкали, и тогда тишина опускавшейся снаружи ночи сжимала в своих объятиях нашу едва освещенную хижину. Мы ждали. Невозможно было не думать о том, чего мы ждали... Не представлять силуэт, который затаился где-то среди деревьев, возле стены, и тоже ждет момента... Остальные, наверное, чувствовали примерно то же. В чем-то Комб был прав, упомянув о Жеводанском звере.
Лидия неподвижно сидела через два стола от нас и, казалось, слушала наш разговор, но я хорошо понимал, что мысли ее витают где-то далеко. Ее белые руки отсвечивали в тусклом свете; время от времени она наклоняла голову, и ниспадающая волна волос прятала тонкий профиль. Незадолго до одиннадцати дядюшка Сонье, говоря об электричестве, сказал: «Скоро появится». Невольно я почувствовал некоторое облегчение от одного упоминания о том, что нас снова зальет яркий свет. Может, я боялся? Не думаю. Это немного детское состояние, наверное, охватило всех нас, так как мы снова притихли. Ровно в одиннадцать появился свет. Морелли предложил партию в белот, на что все с радостью согласились. Я сразу же отказался, чтобы уступить четвертое место Сонье, заядлому игроку; кроме того, я хотел воспользоваться этим благоприятным обстоятельством, чтобы оставить игроков за их столом и приблизиться к Лидии.
Если правда, что любовь начинается с того, что превращает человека в круглого дурака и неуклюжего увальня, то я действительно был влюблен в Лидию. Ибо, заметьте, никогда еще не было столь благоприятной обстановки: Лидия сидит напротив меня, нет посетителей, царит непринужденность долгих вечерних посиделок, а я — о чем бы вы думали, я завел разговор? — о преступлениях! Видя перед собой самое живое, самое совершенное лицо, каким мне когда-либо приходилось любоваться, я вспоминал лица старые, изъеденные кислотой. От меня не укрылось, как подобно птичьим крыльям встрепенулись ее брови.
— Извините, я просто болван, что говорю с вами об этих ужасах.
— А почему бы нам о них и не поговорить? — ответила Лидия.— Все сейчас только об этом и думают.
В отличие от простонародного выговора отца, она все слова произносила четко и правильно. Отвечая мне, Лидия пожала плечами. Наверное, еще никогда я не находился в такой близости к ней, и потому жадно ловил каждое ее движение.
— Меня так же допрашивали, как и вас,— продолжала она.— Это было не очень приятно.
Я инстинктивно перевел взгляд на инспектора Бушрона, который несомненно получал двусмысленное удовольствие, затягивая допрос. «Минуточку»,— сказала мне Лидия, встала и взяла за стойкой колоду карт.
— Так будет более естественно, правда? — Заявила она, снова садясь за стол.— Вам не будет скучно сыграть со мной в белот?
Я не люблю играть в белот, но я бы еще и не на то согласился, лишь бы подольше оставаться с глазу на глаз с Лидией. Пока она сдавала карты, я, не отрываясь, смотрел на ее руки — руки спортивные, крепкие и вместе с тем совершенной формы. Одного их вида было достаточно, чтобы взволновать меня. Мы начали играть. Я — так плохо, как только можно. К чему эта игра? Что имела в виду Лидия, говоря: «Так будет более естественно»? И не означает ли подобная фраза в устах женщины, что она знает о существовании между вами, или по крайней
мере у вас к ней чувства, отличного от обычных товарищеских отношений? Мое сердце забилось, и я мысленно решил, что буду последним дурнем, если не воспользуюсь случаем, чтобы сказать Лидии... Чтобы сказать ей что? А может, просто какие-то предрассудки заставили меня заколебаться при мысли о том, что нужно будет называть дядюшку Сонье тестем?
— Выслушайте меня,— мягко сказала Лидия,— и не вскакивайте с места, если сможете. Готовы ли вы — если я попрошу вас — спрятать у себя одного человека?
Карты запрыгали у меня перед глазами, однако я даже не шелохнулся.
— Продолжайте игру,— приказала Лидия.— И отвечайте.
— Речь идет о вас?
— Нет.
— Это мужчина.
— Да.
— Значит... это преступник?
Тихий голос Лидии обрел поразительную уверенность:
— Он так же невиновен, как и вы. А возможно, вы были бы даже не способны подняться до его уровня.
И вслух:
— Вам сдавать.
Я дважды ошибся, раздавая карты. Мне казалось, что голоса игроков в белот доносятся из другого мира. Мы играли молча, пока я пытался разобраться в своих мыслях.
— Вилла вдовы Шарло не кажется мне лучшим местом для убежища,— наконец произнес я.— Полиция там все обыскала.
— Именно поэтому она потеряла к ней интерес.
Я уже нашел подходящий для этого необычного разговора тон, произнося предложения с отсутствующим видом вперемежку с замечаниями о ходе игры, чтобы не вызывать любопытства наших соседей. Я прекрасно сознавал, что Лидии не нужно было прикладывать больших усилий для того, чтобы начать меня компрометировать.
— Тело жертвы еще там,— продолжал я.
— Да, похороны состоятся только послезавтра; я слышала, как комиссар звонил племянницам вдовы Шарло, живущим в провинции. Но ведь тело не в вашей комнате.
— А когда человек, о котором вы говорите, переберется ко мне?
— Этой ночью. Перед рассветом.
— Дом закрывается на ключ. Один из них у комиссара.
— У вас есть второй. Дайте его мне. Но продолжайте же играть. Прошу вас!
Я мысленно спрашивал себя, не сошел ли я с ума. Разве не было моим долгом встать, подойти к столу, где два инспектора преспокойно играли в белот, и заявить: «Послушайте, вот что сказала мне эта девушка...» Но нет, это было невозможно. Для меня это больше не было возможно. Я даже не спросил у Лидии, почему нуждался в убежище этот человек. Хотя нет, я все же спросил об этом.
— Я не могу вам сейчас всего сказать,— ответила она,— но я клянусь перед Богом, что этот человек не виновен. Это никак не связано с совершенными сегодня преступлениями.
Как это было похоже на правду! И какая странная все же машина — человеческое сердце! Преобладавшим в моей душе чувством было не столько недоверие, сколько — я едва осмеливаюсь писать об этом — ревность. Я по-настоящему страдал, наблюдая, как Лидия заботится о другом.
— Вы хорошо осознаете, о чем просите меня? — сказал я ей.
— Да,— ответила она.— Я полагала, что именно к вам могу обратиться с этой просьбой.
Я уже не думал вставать, чтобы рассказать обо всем полицейским. Как бы я хотел приблизить свое лицо к лицу Лидии, крепко сжать ее в объятиях. Насколько раньше меня познала она свою силу и мою слабость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51