Его оптика была давно отлажена и наведена куда полагалось. Чиж взял микрофон внутренней связи, началась проверка готовности служб.
Эскадрилья прошла над полем аэродрома в парадном строю. Прошла низко, на предельной высоте. Прошла как ураган. Готовясь в прошлом к воздушным парадам, Чиж видал картинки и похлестче, удивить его чем-либо было трудно. Да и новые самолеты знал по рисункам и фотографиям.
Но то, что пронеслось перед его глазами сейчас, вызвало грусть у старого истребителя – эта техника ему уже никогда не покорится. Рассыпавшись букетом за полосой, самолеты набирали заданный эшелон, чтобы с равными промежутками времени выйти на посадочный курс.
И пошла привычная, как жизнь, работа. С минутами предельного напряжения и такими же короткими минутами отдыха.
«„Медовый“, я „полсотни первый“, дайте прибой». Это Волков. Его голос, даже сдобренный шумами эфира, Чиж отличит среди сотни других голосов. Круто набирает Ваня Волков высоту. Круто. Еще будучи лейтенантом, заявил о себе как главнокомандующий.
Чиж помнит тот зимний день, когда они с полковником Гринько мучились над разработкой летно-тактического учения. Гринько явно не хотелось иметь дело с полевым грунтовым аэродромом. Во-первых, не оберешься мороки с перевозкой технического персонала и оборудования, а во-вторых, грунт не бетон, для реактивного истребителя площадка не самая подходящая. А учения хотелось провести красиво, ждали командующего.
Тогда и встрял в разговор Ваня Волков, помогавший клеить карты.
– Теперь понятно, почему летчики боятся грунтовой полосы как огня. Лучше, говорят, катапультировать.
Гринько замер. В его прищуренных глазах появился недобрый блеск.
– Кто этот невоспитанный офицер? – спросил он Чижа.
– Лейтенант Волков, – представился очень бодро Иван. – Я, товарищ полковник, прошу прощения за несдержанность, но вопрос, который вы обсуждаете, касается больше нас, молодых летчиков. При таком подходе к летно-тактическим учениям мы не научимся воевать. Красота нужна на парадах.
– Во-о-он! – гаркнул Гринько.
– Это не уставная команда, – заметил спокойно Волков и вышел.
Гринько молчал минут десять. Свесив над картой серебристый чуб, он упирался в стол крепко сжатыми кулаками и не мигая смотрел в одну точку. Под загорелой кожей рук матово белели напряженные суставы пальцев.
– Сукин сын, – наконец прохрипел он. – Молоко на губах не обсохло, а туда же, учить. Посмотрю я, как он будет садиться на грунт. И техника к самолету не подпускай, Павел Иванович. Он инженер с дипломом. Пусть к повторному полету самолет на запасном аэродроме готовит сам. Под контролем, конечно.
План учений был перепахан с ног до головы. Работа с грунтовых аэродромов стала главной на учениях, а Волков все задания выполнил четко и даже, можно сказать, с блеском. Когда командующий похвалил офицеров штаба за грамотную разработку учений, Гринько сказал Чижу:
– Представляй этого сукиного сына на командира звена. Поддержим. А то начнет командующего поправлять.
Он же выдвинул Волкова и на должность комэска, и на учебу послал в академию. Когда Волков, завершив образование, возвратился в полк к Чижу заместителем, Гринько уже был на пенсии.
– «Полсотни первый», я «Медовый», вы на посадочном, удаление двадцать.
Точку в пространстве, где должен появиться идущий на посадку самолет, Чиж обычно находил сразу. Беспрерывно работающий компьютер в уме считал безошибочно, как только задавались параметры. Скорость, удаление известны, остальное – дело техники.
– Шасси выпущены! – выкрикнул наблюдатель, не отрывая глаз от прибора.
Чиж направил взгляд в ту самую точку в пространстве, но самолета не обнаружил. «Неужто и глаза ни к хрену?» – мелькнуло тоскливое предположение. И тут он увидел самолет Волкова. Похожий на раскоряченного петуха истребитель снижался по крутой глиссаде. На таком удалении ему следовало иметь значительно меньшую высоту.
– Разучился садиться он, что ли, – буркнул Чиж, сжимая в руке «матюгальник» – так нелепо называли летчики командирский микрофон.
– Просто у этого самолета иная глиссада, – спокойно подсказал штурман.
Ну конечно же! Как он мог такое забыть?
От огорчения заныло в левом плече. Чиж расслабил руку, встряхнул кисть, но боль продолжала сверлить плечо и даже перекинулась ниже, к локтевому суставу.
– Удаление два, – сказал динамик, и Чиж опять с тревогой посмотрел на самолет Волкова: не мог он убедить себя, что такая глиссада соответствует заданной. Укоренившаяся годами привычка сидела в нем, как ржавый гвоздь в сухом дереве.
– Над ближним!
«Сядет с перелетом», – решил Чиж и, уже не отрывая глаз, стал следить за посадкой командира полка. Самолет явно «сыпался». Но у земли плавно выровнялся, показалось – еще больше растопырил ноги, заскользил над серым бетоном и коснулся колесами полосы в том самом месте, где вся она была исписана черными продольными мазками. Каждый возвратившийся на землю самолет оставлял здесь автограф, свидетельствующий о благополучном завершении полета. Два дымка под колесами командирского самолета подтвердили – посадка произведена по высшему классу. Значит, руководителю полетов придется осваивать новые посадочные параметры.
За самолетом Волкова еще трепетал серый крест тормозного парашюта, а разрешение на посадку уже запрашивали «полсотни пятый» и «полсотни шестой».
– «Полсотни пятый», я «Медовый», посадку разрешаю.
– Вас понял.
Чиж быстро взглянул на Юлю. Ничего. Работает. Закопалась в расчетах. Ни одна жилка на лице не дрогнула. Может, он, старый дурак, чего-то навоображал? Желаемое за действительное принял? Юля ведь все видит. Коля Муравко ему нравится, вот и она делает вид, что разделяет отцовское чувство. А на самом деле…
А что может быть на самом деле? Если бы что-то было, разве Юлька стала бы скрывать? С ним она в первую очередь поделится. В прошлом году механик по вооружению Юра Голубков влюбился по уши, руку предлагал, Юлька сразу ввела отца в курс. До сих пор парень шлет из Волгограда письма, все еще не теряет надежды. Прекрасный был сержант – золотые руки и башка на своем месте. А она к нему – ноль внимания. Что тут поделаешь?
Николая Муравко Чиж полюбил сразу. Распахнутая настежь душа, неиссякаемая щедрость на добро и вместе с тем непримиримая твердость ко всему, чего душа его не приемлет. Когда Муравко присвоили очередное воинское звание, он пригласил друзей в кафе. Сам пил только минеральную воду. Как его ни пытались совратить, какие ни придумывали формулировки – стоял как скала. Смеялся вместе со всеми, поддакивал, но пил исключительно минералку. Другого назвали бы белой вороной, еще как-то, а к Коле не цепляются ни клички, ни ярлыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Эскадрилья прошла над полем аэродрома в парадном строю. Прошла низко, на предельной высоте. Прошла как ураган. Готовясь в прошлом к воздушным парадам, Чиж видал картинки и похлестче, удивить его чем-либо было трудно. Да и новые самолеты знал по рисункам и фотографиям.
Но то, что пронеслось перед его глазами сейчас, вызвало грусть у старого истребителя – эта техника ему уже никогда не покорится. Рассыпавшись букетом за полосой, самолеты набирали заданный эшелон, чтобы с равными промежутками времени выйти на посадочный курс.
И пошла привычная, как жизнь, работа. С минутами предельного напряжения и такими же короткими минутами отдыха.
«„Медовый“, я „полсотни первый“, дайте прибой». Это Волков. Его голос, даже сдобренный шумами эфира, Чиж отличит среди сотни других голосов. Круто набирает Ваня Волков высоту. Круто. Еще будучи лейтенантом, заявил о себе как главнокомандующий.
Чиж помнит тот зимний день, когда они с полковником Гринько мучились над разработкой летно-тактического учения. Гринько явно не хотелось иметь дело с полевым грунтовым аэродромом. Во-первых, не оберешься мороки с перевозкой технического персонала и оборудования, а во-вторых, грунт не бетон, для реактивного истребителя площадка не самая подходящая. А учения хотелось провести красиво, ждали командующего.
Тогда и встрял в разговор Ваня Волков, помогавший клеить карты.
– Теперь понятно, почему летчики боятся грунтовой полосы как огня. Лучше, говорят, катапультировать.
Гринько замер. В его прищуренных глазах появился недобрый блеск.
– Кто этот невоспитанный офицер? – спросил он Чижа.
– Лейтенант Волков, – представился очень бодро Иван. – Я, товарищ полковник, прошу прощения за несдержанность, но вопрос, который вы обсуждаете, касается больше нас, молодых летчиков. При таком подходе к летно-тактическим учениям мы не научимся воевать. Красота нужна на парадах.
– Во-о-он! – гаркнул Гринько.
– Это не уставная команда, – заметил спокойно Волков и вышел.
Гринько молчал минут десять. Свесив над картой серебристый чуб, он упирался в стол крепко сжатыми кулаками и не мигая смотрел в одну точку. Под загорелой кожей рук матово белели напряженные суставы пальцев.
– Сукин сын, – наконец прохрипел он. – Молоко на губах не обсохло, а туда же, учить. Посмотрю я, как он будет садиться на грунт. И техника к самолету не подпускай, Павел Иванович. Он инженер с дипломом. Пусть к повторному полету самолет на запасном аэродроме готовит сам. Под контролем, конечно.
План учений был перепахан с ног до головы. Работа с грунтовых аэродромов стала главной на учениях, а Волков все задания выполнил четко и даже, можно сказать, с блеском. Когда командующий похвалил офицеров штаба за грамотную разработку учений, Гринько сказал Чижу:
– Представляй этого сукиного сына на командира звена. Поддержим. А то начнет командующего поправлять.
Он же выдвинул Волкова и на должность комэска, и на учебу послал в академию. Когда Волков, завершив образование, возвратился в полк к Чижу заместителем, Гринько уже был на пенсии.
– «Полсотни первый», я «Медовый», вы на посадочном, удаление двадцать.
Точку в пространстве, где должен появиться идущий на посадку самолет, Чиж обычно находил сразу. Беспрерывно работающий компьютер в уме считал безошибочно, как только задавались параметры. Скорость, удаление известны, остальное – дело техники.
– Шасси выпущены! – выкрикнул наблюдатель, не отрывая глаз от прибора.
Чиж направил взгляд в ту самую точку в пространстве, но самолета не обнаружил. «Неужто и глаза ни к хрену?» – мелькнуло тоскливое предположение. И тут он увидел самолет Волкова. Похожий на раскоряченного петуха истребитель снижался по крутой глиссаде. На таком удалении ему следовало иметь значительно меньшую высоту.
– Разучился садиться он, что ли, – буркнул Чиж, сжимая в руке «матюгальник» – так нелепо называли летчики командирский микрофон.
– Просто у этого самолета иная глиссада, – спокойно подсказал штурман.
Ну конечно же! Как он мог такое забыть?
От огорчения заныло в левом плече. Чиж расслабил руку, встряхнул кисть, но боль продолжала сверлить плечо и даже перекинулась ниже, к локтевому суставу.
– Удаление два, – сказал динамик, и Чиж опять с тревогой посмотрел на самолет Волкова: не мог он убедить себя, что такая глиссада соответствует заданной. Укоренившаяся годами привычка сидела в нем, как ржавый гвоздь в сухом дереве.
– Над ближним!
«Сядет с перелетом», – решил Чиж и, уже не отрывая глаз, стал следить за посадкой командира полка. Самолет явно «сыпался». Но у земли плавно выровнялся, показалось – еще больше растопырил ноги, заскользил над серым бетоном и коснулся колесами полосы в том самом месте, где вся она была исписана черными продольными мазками. Каждый возвратившийся на землю самолет оставлял здесь автограф, свидетельствующий о благополучном завершении полета. Два дымка под колесами командирского самолета подтвердили – посадка произведена по высшему классу. Значит, руководителю полетов придется осваивать новые посадочные параметры.
За самолетом Волкова еще трепетал серый крест тормозного парашюта, а разрешение на посадку уже запрашивали «полсотни пятый» и «полсотни шестой».
– «Полсотни пятый», я «Медовый», посадку разрешаю.
– Вас понял.
Чиж быстро взглянул на Юлю. Ничего. Работает. Закопалась в расчетах. Ни одна жилка на лице не дрогнула. Может, он, старый дурак, чего-то навоображал? Желаемое за действительное принял? Юля ведь все видит. Коля Муравко ему нравится, вот и она делает вид, что разделяет отцовское чувство. А на самом деле…
А что может быть на самом деле? Если бы что-то было, разве Юлька стала бы скрывать? С ним она в первую очередь поделится. В прошлом году механик по вооружению Юра Голубков влюбился по уши, руку предлагал, Юлька сразу ввела отца в курс. До сих пор парень шлет из Волгограда письма, все еще не теряет надежды. Прекрасный был сержант – золотые руки и башка на своем месте. А она к нему – ноль внимания. Что тут поделаешь?
Николая Муравко Чиж полюбил сразу. Распахнутая настежь душа, неиссякаемая щедрость на добро и вместе с тем непримиримая твердость ко всему, чего душа его не приемлет. Когда Муравко присвоили очередное воинское звание, он пригласил друзей в кафе. Сам пил только минеральную воду. Как его ни пытались совратить, какие ни придумывали формулировки – стоял как скала. Смеялся вместе со всеми, поддакивал, но пил исключительно минералку. Другого назвали бы белой вороной, еще как-то, а к Коле не цепляются ни клички, ни ярлыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201