– Ничего, – улыбнулся он успокаивающе, – у нас еще все впереди.
Она тоже в это верила.
А время уходило стремительно. Глубокие погружения в науку чередовались с минутами отчаянной тоски и одиночества. Уже был окончен институт, сдан кандидатский минимум, ее прочили в лабораторию на должность, которая под силу зрелому ученому; уже была готова диссертация, и Ольга ждала часа защиты. А Чиж все не приезжал и не приезжал. И даже письма от него были краткими, как телеграммы.
Время не просто сочилось. Оно подмывало берега, уносило по песчинке в океан вселенной нечто бесконечно дорогое и неповторимое. И когда однажды Ольга поймала себя на раздраженном чувстве неверия в смысл подобного союза, от Чижа пришла радостная телеграмма: «Едем Черное море».
Из аэропорта они ехали автобусом, сидя друг против друга. Он смотрел на нее почти неотрывно, иногда улыбаясь и осторожно подмигивая: мол, все в порядке, я с тобою. А Ольге казалось, что, глядя на нее, он думает о другом – о своих друзьях, о самолетах, о заполярном аэродроме. В его глазах появилась незнакомая ей ранее и глубоко спрятанная боль, но резкая складка между бровями, туго обтянутые кожей скулы, напряженный рот выдавали эту боль. И те слова упреков, которые она заготовила в часы тоскливой бессонницы, перед лицом этой боли слиняли и улетучились. Разве ему было легче там без нее?
И Ольга неожиданно решила: после защиты, буквально на другой день, вылетит к нему, и к черту все науки, лаборатории, руководящие посты! Отныне – все пополам: и это счастье, и эту боль. Все! Ничто ей не заменит недостающей радости общения с ним. Ничто!
С момента встречи Чиж не оставлял Ольгу одну ни на минуту. Она мыла руки – он стоял у открытой в ванную двери, опершись о косяк. В магазин? Сходим вместе. Надо в институт? Я с тобой. К декану? А почему бы мне с ним не познакомиться? От ее слов «подожди меня минутку» у него на лице появлялся испуг, словно он боялся, что она исчезнет и больше не объявится.
В ночь перед отъездом на юг он сказал:
– У меня был запланирован вылет на том самолете, а полетел Валя Половцев. Ему не хватало несколько часов налета для подтверждения классности. Были мы друзья. Смеялся перед вылетом, руку мне пожал. Не поверишь, до сих пор чувствую это пожатие. И все. Был и нет. Какая-то дикость!
Ольга не знала, каким был этот Валя Половцев, но боль близкого человека ей была понятна, и она подсознательно старалась делать все, чтобы эту боль скорее снять. Но Чиж возвращался к случившемуся, казалось, в самые неожиданные минуты.
– На фронте мы спокойнее смотрели смерти в глаза, – сказал как-то за завтраком. – То ли моложе были, то ли глупее? То ли слишком часто встречались с ней?..
Во время антракта в театре он снова вспомнил:
– Девочка у него осталась. Нинка. Все время говорила родителям: «Уехала бы к бабушке, но вы же без меня пропадете…» Стоило ей уехать, как случилась беда. Нелепая связь, а будет себя упрекать всю жизнь.
Потом было Черное море.
В санатории их разместили на третьем этаже. Прямо под балконом останавливался вагончик фуникулера, курсировавший на пляж и обратно, и они с первого дня пристрастились к купанию.
Однажды они вышли на пляж задолго до завтрака. Море слегка штормило, но на купание запрета не было.
– Ты плавай, – сказала Ольга, – а я поваляюсь на лежаке.
Минут через двадцать она подняла голову и не увидела над волнами его фиолетовой шапочки. В груди стало тревожно. Справа и слева участок пляжа ограждали бетонные волнорезы. Ольга поднялась сначала на правый, потом на левый. В соседних секторах его тоже не было. И тут она вдруг почувствовала, что страх пеленает ее с головы до ног. Побежала к спасателям, стала сбивчиво объяснять случившееся, показывать, где видела его последний раз, и не замечала, что слезы из глаз уже льются не каплями, а в два ручья.
Такой он ее и увидел – растерянной и зареванной. Обнял, отвел в сторону, умыл лицо и виновато объяснил, что выплыл на берег в другом секторе, встретил знакомого летчика, разговорились, потеряли контроль за временем. И все чертыхался, как мог допустить такое. В последующие дни они не отходили друг от друга, будто предчувствовали, что очередное расставание будет еще более длительным.
– Я еду с тобой на Север, – сказала она решительно, когда они возвратились в Ленинград.
Чиж отложил нож и картофелину, которую чистил к завтраку, вытер о фартук руки, уперся ими в колени и посмотрел на Ольгу, словно впервые ее увидел.
– Или ты не хочешь?
Она сказала глупость, еще не подозревая, как далеко он видел все вперед.
– Один бог знает, как я этого хочу, – продолжая все так же изучающе смотреть на Ольгу, сказал Чиж, – но у тебя защита на носу…
– Плевала я на диссертацию!
В ее глазах отразилось счастье.
Дорога запомнилась как бесконечно долгое путешествие с ночевками в заезжих домах, ожиданием погоды, чаепитиями. Почему-то все время в памяти всплывало лицо Розы и ее последние слова: «Комнату твою мы никому не отдадим».
На аэродроме к самолету подали газик. Сидевший рядом с водителем упитанный офицер рассказывал о каких-то ЛТУ, регламентах, о выводах комиссии, признавшей причиной катастрофы столкновение с шаровой молнией, о строительстве новой ВПП, о скандальном отъезде жены командира ОБАТО и еще о каких-то малопонятных для Ольги и очень важных для Чижа событиях.
Они ехали каменистым берегом высоко над морем. Почти за каждым поворотом шум автомобильного мотора спугивал с голых скал стаи тяжелых птиц. Они устремлялись вниз к воде, словно им надо было в этом падении набирать скорость, и, скрывшись за темным гранитным выступом, вновь усаживались на камнях, над шумно пенящимися волнами.
Море, скалы, серое небо и чужие, словно придуманные птицы. Это все, что осталось в памяти от дороги.
Жили они в одной комнате двухквартирного финского домика. Другую комнату командир полка держал как гостиничный номер для прилетающих из вышестоящего штаба офицеров.
– Приживетесь, – сказал он Ольге, – вторая комната тоже будет вашей.
«И этот не верит», – подумала она с досадой. И начала наводить в своем доме уют. Трех дней ей хватило, чтобы отмыть и отскрести полы, нацепить занавески, заклеить окна, утеплить дверь, соорудить рукомойник. Еще несколько дней, пока Чиж пропадал на аэродроме, она изучала окрестности, собирала диковинный гербарий. Через полмесяца в голову начали приходить тоскливые мысли. Вечерами Чиж и Ольга иногда ходили в гости, кто-то приходил к ним, но продолжительные разговоры о полетах, о двигателях, еще бог знает о чем Ольгу утомляли и еще больше ввергали в уныние.
Однажды вечером Чиж прямо с порога заявил:
– Собирайся, Ольга Алексеевна, завтра утром на Ленинград полетит прямой самолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201