– Не будь дураком, Федор, – Перегудов посмотрел на дверь и снизил голос. – Твой последний доклад записан на пленку. Там четко: высота – тысяча метров. Ты лучше помалкивай. Понял? А я – могила. Будь!
Как бы это было просто… Никому ни слова, и ты чистенький. А как потом жить с этим грузом? Как людьми командовать? Как требовать от них быть честными? У лжи короткие ноги. Далеко не убежит.
Принесли какие-то таблетки, проверили давление, измерили температуру, сняли кардиограмму. Врач удовлетворенно сказал: есть признаки физического переутомления, но других отклонений от нормы не наблюдается.
– Попить чайку и спать.
Но ни попить чайку, ни тем более поспать ему не дали. В палату шумно вошел подполковник Волков и, чего за ним никогда не водилось, по-мужски крепко обнял Ефимова.
– Сработали блестяще. – Он был радостно взволнован. – Когда в воздух подняли эскадрилью, замглавкома мне сказал: «Вернется домой хоть один самолет, уже будет хорошая оценка». А вернулись все.
– Но эскадрильи нет…
– Зато есть победа, да еще какая звонкая. И будет отличная оценка. Ты даже не представляешь, что это значит. Уже заготовлен проект приказа – пойдешь ко мне заместителем. А там не за горами и полк. Как чувствуешь себя?
– Нормально.
– Тебя хочет видеть заместитель Главкома. И командующий войсками округа ждет. Сможешь сейчас поехать?
Ефимов понимал, что своим признанием напрочь испортит командиру праздничное настроение. Он попытался найти хотя бы какие-нибудь оправдательные аргументы для молчания, пытался хоть как-то убедить себя, что нет необходимости именно сейчас, сегодня выкладывать истинные обстоятельства гибели самолета. Тайна укрыта толстым слоем воды. Когда еще поднимут затонувший самолет. Не заглянув в «черный ящик», теперь не определишь, до какой высоты он снижался. К тому времени страсти улягутся, можно будет удивленно пожать плечами, прикинуться дурачком, небрежно спросить: «Разве семьсот? А я и не заметил, за целью следил. Вы же помните, какая горячая обстановка была? Честь полка, честь округа…»
Честь, завоеванная бесчестием. Нет, Ефимов, это не для тебя. Лучше на голгофу.
Волков выслушал его исповедь, не перебивая. Молча походил по палате, постоял у окна. Взял в углу легкую белую табуретку и с размаху, так что задребезжали мензурки в шкафчике, пригвоздил ее к полу возле ефимовской кровати, сел.
– Мы с тобой, Федор Николаевич, служим вместе не первый год, – начал он, не отводя взгляда. – Честность и что она значит для летчика понимаем правильно. Твое признание – это норма. Я понимаю и ценю. Теперь давай посмотрим на все происходящее объективно. Поставленные учениями задачи эскадрилья решила? Решила! И решила блестяще. Проверяющие разводят от удивления руками. Ведь перед вами были поставлены, по мнению некоторых специалистов, невыполнимые задачи. А когда ты сшиб последнюю мишень, замглавкома чуть стол кулаком не расшиб: «Значит, говорит, можно!» Уже завтра результаты учений будут доложены на самом высоком уровне. Натяжка здесь есть? Никакой! Все железно! А теперь представь себя на месте руководителя учений. Расставлены все точки над «i», отзвучали фанфары… И тут, здравствуйте, тебе докладывают о чрезвычайном происшествии: самолет погиб не от случайного столкновения с птицами, а по вине летчика, по вине того самого комэска, которого заслуженно поставили всем в пример. Что ему остается делать в такой ситуации? За подобные ЧП, как ты знаешь, отличных оценок не ставят. Да и вообще… Как же быть? Я считаю, что тебе о случившемся – можно не говорить. Ты просто не уверен, на какую высоту снизился. В такой напряженной обстановке все могло показаться. Твои предположения надо еще проверить, надо поднять самолет. Проще всего – бухнуть в колокола, не заглянув в святцы. – Волков пожал плечами, утвердительно потряс головой. – До поры до времени помолчать, это будет честно, Федор Николаевич. И по отношению к товарищам, и по отношению к себе.
Ефимов все понял: Волков подсказывал ход. Бросал ему спасательный круг, вооружал аргументами для усыпления совести. Все логично, все убедительно. Но дело в том, что Ефимов не сомневался в случившемся. И ни черта ему не показалось. Он был на все сто уверен о своей вине. Подсказанные Волковым аргументы могли быть убедительными для кого угодно, но только не для Ефимова. Что бы он ни думал, что бы ни говорил, он всегда будет знать истину и будет знать, что любое отклонение от нее – это ложь. Бесчестие остается бесчестием, в какие бы одежки его ни рядили, какими бы румянами ни подкрашивали. Правда одна.
– Одежду тебе принесли, одевайся. – Волков открыл дверь, кивнул, и медсестра внесла в палату повешенный на плечики повседневный мундир, который Ефимов оставил перед вылетом в раздевалке. – Поедем сначала к командующему войсками, затем к заместителю Главкома… Не говори сейчас ничего. Подумай.
Как только они сели в машину, уазик круто развернулся и набрал скорость. За время пребывания высоких гостей в гарнизоне все дороги и дорожки были выровнены бульдозером, укатаны катком. Никаких колдобин, никаких ям. «Оказывается, можно…»
Возле столовой в машину подсел Новиков. Волков заволновался, видимо, почувствовал какую-то слабину в своей позиции, неуверенность. Знал, что комиссар не поддержит его в сомнительной ситуации.
– Как самочувствие? – поинтересовался замполит.
– Неважное, Сергей Петрович, – сказал Ефимов, глядя на Волкова.
– Надо было лежать, – твердо сказал Новиков. – Зачем вставал? Начальству нужен? Сами придут.
– Не пыли, Сергей Петрович, – остановил его Волков, – Ефимов о другом… Сомнение у человека появилось. Ему, видишь ли, показалось, что наскочил он на птиц, промахнув запрещенный эшелон. Казнится, считает себя виноватым в гибели самолета.
– Подымем самолет, проверим, – сказал Новиков, не отводя взгляда от лица Ефимова.
– Вот и я о том же! – обрадованно повернулся на переднем сиденье Волков. – Потерпи. Установим наличие факта, тогда и переживай. Тогда и повиниться не грех.
– Да нет у меня сомнений, – устало сказал Ефимов и умолк. Ему расхотелось все объяснять сначала, расхотелось вообще говорить с кем бы то ни было.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнул Волков. Он слова Ефимова понял как отказ от намерения раскрыть руководству правду о гибели самолета.
Из машины вышли у свежевыкрашенного одноэтажного домика. В нем когда-то жили командир и его заместители. Потом все они переселились в новый двухэтажный дом, а старый щитовой отремонтировали, обставили изысканной мебелью, и теперь здесь принимают высокое начальство.
– Подожди, – придержал Волков Ефимова, – я доложу командующему.
Как только он скрылся, Новиков взял Ефимова под руку, промял ногою снег у крыльца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201