Но рука Элизы никогда не уставала, а ее колени всегда были готовы приютить Ханичайл, когда той нездоровилось или она чувствовала себя очень одинокой.
От Элизы исходил запах свежевыстиранного белья, высушенного на солнце, с легкой примесью розового масла, которым она приглаживала свои густые черные кудри. Для Ханичайл это был самый приятный в мире запах. Для нее она была матерью, потому что Элиза была ей гораздо ближе, чем Роузи с ее французскими духами и вечным отсутствием. Ханичайл любила Элизу сильнее. После Элизы она любила Тома. Но никого она не любила так, как своего отца.
Время текло медленно. Ханичайл каждый день ездила верхом; они вместе с Томом осматривали ранчо, вместе чистили конюшни, кормили и объезжали лошадей. Она помогала Элизе готовить, пекла с ней хлеб и уже никогда не носила туфли.
Один раз в неделю она шла на проселочную дорогу, чтобы положить букетик свежих полевых цветов под каштан, на место гибели отца.
– Тебе уже давно пора ходить в школу, – обеспокоенно говорила Элиза.
Ханичайл должно было исполниться шесть лет, но она и слышать не хотела о школе. Ей хотелось жить там, где она жила, выполняя работу, которая делала ее счастливой. То, что она редко видела других детей, за исключением тех случаев, когда ездила с Элизой в Китсвилль на рынок, ни на йоту не беспокоило ее. Она чувствовала себя с Элизой в безопасности, и самым счастливым днем для нее был ежегодный праздник, во время которого устраивались состязания ковбоев, выставка сельскохозяйственных продуктов и танцы.
Тогда Ханичайл полировала свое седло и серебряную уздечку Лаки так, что она сверкала на солнце. Она надевала кожаные штаны с бахромой, белую хлопчатобумажную рубашку, повязывала на шее красный платок, облачалась в высокие кожаные ботинки с серебряными шпорами и в миниатюрную копию стетсона своего отца. Элиза говорила, что с волосами, спрятанными под шляпу, она походила на мальчика.
– Худой, изголодавшийся мальчик, – с недовольным видом добавляла она, потому что, как ни старалась она посытнее накормить Ханичайл, у нее так и не появлялись пышные округлости, которые могли бы удовлетворить Элизу. – У тебя телосложение отца. Он, как и ты, не поправлялся ни на одну унцию.
Была середина мая, когда Роузи привезла домой Джека Делейни. В это время проходил праздник ковбоев. Ханичайл принимала в нем активное участие. Том очень гордился ею.
– Ты словно родилась в седле, – восхищенно говорил он, потому что не знал другого ребенка, особенно девочку, который бы так умело управлял лошадью.
Они отвели лошадей в конюшню. Ханичайл возбужденно говорила о празднике и что они теперь в грязи с головы до пят и она едва дышит. Солнце клонилось к закату, и Ханичайл стояла у насоса, охлаждая водой разгоряченное лицо, когда раздался знакомый гудок и она увидела машину матери, мчавшуюся на бешеной скорости по проселочной дороге.
Том и Ханичайл молча наблюдали, как авто подъехало к дому и резко остановилось. Хлопнула дверца, раздался взрыв смеха, и из машины вылезла мать. Ханичайл напряглась, увидев, что из другой дверцы вышел мужчина и встал, оглядываясь вокруг.
– Вот я и дома, Джек, – громко сказала Роузи. – Это ранчо Маунтджой. Мое родовое поместье, – добавила она и разразилась громким смехом.
– Как ты думаешь, кто это может быть? – шепотом спросила Ханичайл, прижимаясь к Тому.
– Полагаю, что дружок, – ответил Том, пожимая плечами. Но вид у него был обеспокоенный: раньше Роузи никого не привозила домой.
– Ханичайл, это ты там? – строгим голосом спросила Роузи, прикрывая глаза рукой. – Господи, я думала, это мальчик. Иди сюда и познакомься с моим другом. – Она нервно рассмеялась. – Дети, – сказала она, глядя на Джека, – когда ты хочешь представить их в лучшем виде, словно нарочно, выглядят вывалявшимися в грязи.
Ханичайл медленно направила Лаки через двор. Она молча сидела на лошади, избегая взгляда матери.
– Джек, это моя маленькая девочка. – Роузи заискивающе улыбнулась ему: никогда не знаешь, как мужчина отреагирует на твоего ребенка. Ну вы только посмотрите на эту девчонку: грязную, вонючую и страшную как смертный грех. Она ей покажет, когда они останутся наедине. Да и Элизе попадет за то, что она довела ее до такого состояния.
– Привет, Ханичайл, – сказал Джек без тени улыбки на лице.
– Привет, – пробормотала девочка, отворачивая голову и косясь на гостя краем глаза. Ханичайл показалось, что он выглядел странно в своем городском костюме и галстуке вместо обычных голубых джинсов, которые носили все в округе. Она заметила, как мужчина положил матери руку на талию, затем дотронулся до ее груди и что-то прошептал ей на ухо, заставив рассмеяться.
Ханичайл почувствовала, что краснеет. Повернув Лаки, она направила кобылу к конюшне.
– Эй! – закричала ей вслед Роузи. – Ты куда?
– В конюшню, – через плечо ответила Ханичайл.
– Но знай, тебе придется вернуться вовремя, чтобы пообедать со мной и мистером Делейни. К тому же сначала прими ванну. – Роузи и Джек снова рассмеялись, а Ханичайл вспыхнула от стыда и негодования.
Элиза с первого взгляда невзлюбила Джека. Она считала его слишком городским и фальшивым, к тому же он пытался к ней подлизаться и клал ей руку на плечо, словно они были лучшими друзьями.
– Никакой я тебе не друг, мистер, – ворчала она себе под нос, наблюдая, как Джек рассматривает их старый дом, вникая в каждую деталь. «Он ведет себя так, словно хочет купить его», – думала Элиза.
Она накрыла ужин на веранде, но не поставила приборы для себя и Тома, как это обычно делала, когда Роузи была в отъезде. Они поедят позже в своем доме в четверти мили езды отсюда. Она знала, что если этот парень намеревается остаться ночевать, то он будет спать в комнате Роузи, и ей лучше не оставаться в доме, чтобы не слышать их вскриков.
– Он уехал? – с надеждой спросила Ханичайл, просунув голову в дверь кухни.
– Никуда этот парень сегодня не уедет, – шепотом ответила Элиза. – Будет спать в постели твоей матери. – Она оглядела Ханичайл, всю покрытую пылью. – Тебе лучше помыться, юная леди, да побыстрей. Они с минуты на минуту позовут тебя ужинать.
– Я должна туда идти? – с мольбой в глазах спросила Ханичайл.
– Полагаю, что должна, детка. – Элиза ободряюще улыбнулась. – Не обращай на них внимания: скоро все кончится. К тому же я приготовила жареных цыплят, подливку и бисквиты. Все то, что ты любишь.
– Я не голодна, – упрямо ответила Ханичайл. – Меня даже тошнит от мысли о еде.
– Мне жаль, девочка, но из этого ничего не выйдет. Тебе придется ужинать с твоей мамой и ее другом. У тебя осталось пятнадцать минут.
Позвякивая серебряными шпорами, Ханичайл направилась в комнату. Сегодня был такой веселый день. Зачем ее матери надо было приехать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
От Элизы исходил запах свежевыстиранного белья, высушенного на солнце, с легкой примесью розового масла, которым она приглаживала свои густые черные кудри. Для Ханичайл это был самый приятный в мире запах. Для нее она была матерью, потому что Элиза была ей гораздо ближе, чем Роузи с ее французскими духами и вечным отсутствием. Ханичайл любила Элизу сильнее. После Элизы она любила Тома. Но никого она не любила так, как своего отца.
Время текло медленно. Ханичайл каждый день ездила верхом; они вместе с Томом осматривали ранчо, вместе чистили конюшни, кормили и объезжали лошадей. Она помогала Элизе готовить, пекла с ней хлеб и уже никогда не носила туфли.
Один раз в неделю она шла на проселочную дорогу, чтобы положить букетик свежих полевых цветов под каштан, на место гибели отца.
– Тебе уже давно пора ходить в школу, – обеспокоенно говорила Элиза.
Ханичайл должно было исполниться шесть лет, но она и слышать не хотела о школе. Ей хотелось жить там, где она жила, выполняя работу, которая делала ее счастливой. То, что она редко видела других детей, за исключением тех случаев, когда ездила с Элизой в Китсвилль на рынок, ни на йоту не беспокоило ее. Она чувствовала себя с Элизой в безопасности, и самым счастливым днем для нее был ежегодный праздник, во время которого устраивались состязания ковбоев, выставка сельскохозяйственных продуктов и танцы.
Тогда Ханичайл полировала свое седло и серебряную уздечку Лаки так, что она сверкала на солнце. Она надевала кожаные штаны с бахромой, белую хлопчатобумажную рубашку, повязывала на шее красный платок, облачалась в высокие кожаные ботинки с серебряными шпорами и в миниатюрную копию стетсона своего отца. Элиза говорила, что с волосами, спрятанными под шляпу, она походила на мальчика.
– Худой, изголодавшийся мальчик, – с недовольным видом добавляла она, потому что, как ни старалась она посытнее накормить Ханичайл, у нее так и не появлялись пышные округлости, которые могли бы удовлетворить Элизу. – У тебя телосложение отца. Он, как и ты, не поправлялся ни на одну унцию.
Была середина мая, когда Роузи привезла домой Джека Делейни. В это время проходил праздник ковбоев. Ханичайл принимала в нем активное участие. Том очень гордился ею.
– Ты словно родилась в седле, – восхищенно говорил он, потому что не знал другого ребенка, особенно девочку, который бы так умело управлял лошадью.
Они отвели лошадей в конюшню. Ханичайл возбужденно говорила о празднике и что они теперь в грязи с головы до пят и она едва дышит. Солнце клонилось к закату, и Ханичайл стояла у насоса, охлаждая водой разгоряченное лицо, когда раздался знакомый гудок и она увидела машину матери, мчавшуюся на бешеной скорости по проселочной дороге.
Том и Ханичайл молча наблюдали, как авто подъехало к дому и резко остановилось. Хлопнула дверца, раздался взрыв смеха, и из машины вылезла мать. Ханичайл напряглась, увидев, что из другой дверцы вышел мужчина и встал, оглядываясь вокруг.
– Вот я и дома, Джек, – громко сказала Роузи. – Это ранчо Маунтджой. Мое родовое поместье, – добавила она и разразилась громким смехом.
– Как ты думаешь, кто это может быть? – шепотом спросила Ханичайл, прижимаясь к Тому.
– Полагаю, что дружок, – ответил Том, пожимая плечами. Но вид у него был обеспокоенный: раньше Роузи никого не привозила домой.
– Ханичайл, это ты там? – строгим голосом спросила Роузи, прикрывая глаза рукой. – Господи, я думала, это мальчик. Иди сюда и познакомься с моим другом. – Она нервно рассмеялась. – Дети, – сказала она, глядя на Джека, – когда ты хочешь представить их в лучшем виде, словно нарочно, выглядят вывалявшимися в грязи.
Ханичайл медленно направила Лаки через двор. Она молча сидела на лошади, избегая взгляда матери.
– Джек, это моя маленькая девочка. – Роузи заискивающе улыбнулась ему: никогда не знаешь, как мужчина отреагирует на твоего ребенка. Ну вы только посмотрите на эту девчонку: грязную, вонючую и страшную как смертный грех. Она ей покажет, когда они останутся наедине. Да и Элизе попадет за то, что она довела ее до такого состояния.
– Привет, Ханичайл, – сказал Джек без тени улыбки на лице.
– Привет, – пробормотала девочка, отворачивая голову и косясь на гостя краем глаза. Ханичайл показалось, что он выглядел странно в своем городском костюме и галстуке вместо обычных голубых джинсов, которые носили все в округе. Она заметила, как мужчина положил матери руку на талию, затем дотронулся до ее груди и что-то прошептал ей на ухо, заставив рассмеяться.
Ханичайл почувствовала, что краснеет. Повернув Лаки, она направила кобылу к конюшне.
– Эй! – закричала ей вслед Роузи. – Ты куда?
– В конюшню, – через плечо ответила Ханичайл.
– Но знай, тебе придется вернуться вовремя, чтобы пообедать со мной и мистером Делейни. К тому же сначала прими ванну. – Роузи и Джек снова рассмеялись, а Ханичайл вспыхнула от стыда и негодования.
Элиза с первого взгляда невзлюбила Джека. Она считала его слишком городским и фальшивым, к тому же он пытался к ней подлизаться и клал ей руку на плечо, словно они были лучшими друзьями.
– Никакой я тебе не друг, мистер, – ворчала она себе под нос, наблюдая, как Джек рассматривает их старый дом, вникая в каждую деталь. «Он ведет себя так, словно хочет купить его», – думала Элиза.
Она накрыла ужин на веранде, но не поставила приборы для себя и Тома, как это обычно делала, когда Роузи была в отъезде. Они поедят позже в своем доме в четверти мили езды отсюда. Она знала, что если этот парень намеревается остаться ночевать, то он будет спать в комнате Роузи, и ей лучше не оставаться в доме, чтобы не слышать их вскриков.
– Он уехал? – с надеждой спросила Ханичайл, просунув голову в дверь кухни.
– Никуда этот парень сегодня не уедет, – шепотом ответила Элиза. – Будет спать в постели твоей матери. – Она оглядела Ханичайл, всю покрытую пылью. – Тебе лучше помыться, юная леди, да побыстрей. Они с минуты на минуту позовут тебя ужинать.
– Я должна туда идти? – с мольбой в глазах спросила Ханичайл.
– Полагаю, что должна, детка. – Элиза ободряюще улыбнулась. – Не обращай на них внимания: скоро все кончится. К тому же я приготовила жареных цыплят, подливку и бисквиты. Все то, что ты любишь.
– Я не голодна, – упрямо ответила Ханичайл. – Меня даже тошнит от мысли о еде.
– Мне жаль, девочка, но из этого ничего не выйдет. Тебе придется ужинать с твоей мамой и ее другом. У тебя осталось пятнадцать минут.
Позвякивая серебряными шпорами, Ханичайл направилась в комнату. Сегодня был такой веселый день. Зачем ее матери надо было приехать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108