— Да, конечно, но речь идет об убийстве,— мягко сказал Клинг.
— Это тоже почти убийство,— заметил Фелдман и показал на футбольную экипировку, закрывающую весь прилавок.— Ну, ладно, проходите. Если это выдержите вы, я тоже выдержу.
Подсобка в магазине Фелдмана походила на памятник исключительному бардаку. Коробки беспорядочно громоздились на других коробках, связки хоккейных клюшек щетинились в углах, коньки и боксерские перчатки висели на гвоздиках, лыжи и шесты для прыжков в высоту были опасно прислонены к стенам, рыболовные удилища покачивались над головами на деревянных стеллажах,
коробки с шариками для пинг-понга и скаутскими ножами угрожающе затряслись. На всем лежала пыль.
— Да, это настоящий хлев,— похвастался Фелдман.— Каждый раз, когда я вхожу сюда, у меня начинает болеть язва желудка. Так вы говорили, в августе?
— Или позднее.
— Ага,— сказал Фелдман.— Август, где, черт возьми, у меня август?
Он сдул пыль с коробки с рыболовными блеснами, поставил ее обратно на стеллаж с пружинными эспандерами для подающих надежды атлетов, взял другую коробку, сдул с нее пыль, покачал головой и сказал: — Нет, это за июль — и потянулся за третьей коробкой.— Черт побери, что это такое? — удивился он, потом кивнул головой: — Воланы для бадминтона,— поставил коробку на стеллаж рядом с коробкой с хоккейными шайбами, поднял еще одну большую коробку и сказал: — Это сентябрь. Вы не возражаете, если мы вначале просмотрим за сентябрь?
— Не возражаем,— ответил Карелла.
— Черт возьми, куда бы это поставить? — сказал Фелдман и огляделся вокруг. Он нашел большую картонную коробку с бейсбольными битами, поставил на нее маленькую коробку и снял крышку. В коробке было полно квитанций, и штук тридцать — сорок, кружась, упали на пыльный пол, как только он снял крышку.
— Только в этой коробке не меньше десяти тысяч квитанций,— сказал Фелдман.
— Ну, наверное, все же не столько,— заметил Карелла и улыбнулся.
— Ну, пять тысяч точно! Хотите их сосчитать?
— Вы записываете заводской номер, когда продается огнестрельное оружие? — спросил Клинг.
— Всегда,— ответил Фелдман.— В этом штате существует такое правило.
— Однако оно недействительно для пистолетов, насколько мне известно,— сказал Карелла.— А как обстоит дело с дробовиками?
— Заводские номера дробовиков я не записываю.— Фелдман снова забеспокоился.— Ведь этого от меня никто не требует. А может, это требуется?
— Нет, но...
— Если нет, то я этого не делаю,— сказал Фелдман.— Зачем? У вас имеется какой-то заводской номер?
— Имеется.
— Тут вам не повезло,— сказал Фелдман и покачал головой.
— А тип оружия? Его вы записываете в квитанцию?
— Тип оружия я, естественно, записываю. Кроме того, никакое огнестрельное оружие я не продам никому, кого я не знаю. Если он не сообщит мне фамилию и адрес.
Карелла кивнул. Клинг дал Фелдману листок с названием фирмы производителя и типом дробовика — 833 К — и все трос мужчин принялись рыться в копиях продажных квитанций. В коробке было пятьсот двадцать семь квитанций, Клинг — сосчитал их. Однако ни одна из них не была выписана на дробовик типа 833 К.
— Значит, это было в августе,— сказал Карелла.
— Если не везет, так уж не везет,— заметил Фелдман. Это был энергичный мужчина, и в эту минуту казалось, что атмосфера поисков так захватила его, что он готов разорваться, чтобы найти копию квитанции, разоблачить убийцу и передать его в руки правосудия. Он усердно перерывал тесную запыленную комнатушку, чтобы обнаружить желанную коробку с квитанциями за август. Наконец он извлек се из-под шести коробок с теннисными мячами снизу на стеллаже у задней стены.
Когда они просматривали августовские квитанции, Клинг снова начал подсчитывать. Он успел насчитать двести двадцать квитанций, когда Фелдман сказал: — Вот она.
Они посмотрели на квитанцию.
— Видите? — сказал Фелдман.— Вот его фамилия и адрес. Я требую от каждого фамилию и адрес, если не знаю этого человека, и только после этого продаю ему огнестрельное оружие. Никогда неизвестно, может, какой-нибудь чокнутый задумает застрелить президента, разве не так?
На квитанции было написано имя Уолтер Дамаскус, адрес: Саут-Секонд-стрит, 234. За оружие он заплатил 74 доллара 95 центов плюс пятипроцентный налог на продажу и двухпроцентный городской налог.
— Не помните, может, вы продали не один дробовик такого типа? — спросил Клинг.
— Вы имеете в виду, в августе?
— Да.
— Нет, это невозможно. Мне прислали только один.
— Так, значит, его купил этот человек,— сказал Карелла.
— Конечно, он.
— Это чуточку похоже на фальшивую фамилию,— заметил Клинг.— Дамаекус.
— Вы потребовали, чтобы он предъявил вам какой-нибудь документ, удостоверяющий его личность, мистер Фелдман? — спросил Карелла.
— Ну... нет.
— Почему?
— Я никогда этого не делаю.
— Когда вы продаете огнестрельное оружие незнакомому человеку, вы требуете, чтобы он сообщил вам свою фамилию и адрес...
— Да.
— ... но не требуете, чтобы он показал вам какой-нибудь документ?
— Нет.
— Черт возьми, зачем же тогда все это нужно? — спросил Карелла.
— Я никогда об этом не задумывался,— сказал Фелдман и пожал плечами.— Вы хорошо знаете, что я не обязан спрашивать их ни о чем. В этом штате вы можете купить винтовку или дробовик, где хотите, и у вас не должно быть разрешение на оружие, у вас вообще ничего не должно быть. Фамилию и адрес я спрашиваю у них из превентивных соображений. Вы меня понимаете? Только на тот случай, если оружие покупает какой-нибудь псих. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да, мы понимаем, что вы имеете в виду,— сказал Карелла.
Глава 4
Под номером 234 на углу Саут-Секонд-стрит стоял большой дом из красного кирпича, который, очевидно, в свое время был верхом элегантности. До сих пор с каждого этажа на улицу таращили глаза барельефы и даже парадный вход был украшен стилизованным домовым гербом, женской головой с отбитым носом и словом "соси!", которое кто-то написал синим мелом поперек рта. Когда Карелла и Клинг входили в дом, у двери стояли какие-то двое мужчин. Шестым чувством они мгновенно учуяли полицейских и наблюдали, как детек-
тивы читают фамилии на почтовых ящиках в вестибюле. Ни один из них не сказал ни слова.На почтовом ящике с фамилией У. Дамаскус был номер 31.
На лестнице стояла вонь, характерная для самых запущенных трущоб на окраинах; соответствующие звуки раздавались в коридорах, за закрытыми дверями и на чердаке, общем с соседним домом. Это производило впечатление скрытой жизни, неукротимо бурлящей, зарождающейся в щелях нищеты; жизни, которая ест, спит, совокупляется и испряжняется;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41