забито уже все рулонами этих постеров). И еще оказалась тогда в Мюнхене ретроспективная выставка экспрессионистов, акварели, пастели, рисунки, нечто нервозное, порывистое, изломанное, я и их заодно полюбил, если уж сердце на любовь настроится.., всех этих киршнеров, хекелей, пехштейнов, гуляла там по залу одна худенькая, в сарафанчике с бретельками крест-накрест, будто сошедшая с акварели, и вообще в Мюнхене мне очень понравилось, показался уютным, благодаря Л°ше, домашним посиделкам с водочкой и хмельными пересудами о Филоне Александрийском? Леша писал роман об отставном офицере римской армии и панически боялся немцев (не шуми в коридоре, душ после одиннадцати - да ты что!, окно не открывай - кошка к соседям забежит!), потом мы поехали в Зальцбург, к Андрею, отвели душу: напились и песни горланили.., но я все отвлекаюсь. Кстати, в Вене, я один раз столкнулся у ларька с пивом, захотелось пива, с краснорожими немецкими бугаями, оглядевшими меня с таким хмурым подозрением, что я сразу живо представил себе это рьяное народное воинство в экстазе соборности, "фелькише", готовое к спасению Германии... А на улицу вышли - такие краски радостные, веселые, летние, и подумал почему-то про "шалом" ихний, когда бояться не надо, живи себе спокойно, солнышку радуйся... Когда шли в Музей, жена, глядя на сияющий мир, сказала: "Какое счастье, что мы приехали в Израиль." А потом, смеясь необычному слову: "Я к тебе прикипела. А ты ко мне?" Ну да, я перед этим что-то про кипень весенний говорил, деревья-то в цвету... История для греков - история войн и полководцев, походов и завоеваний. История героев, пример для подражания. Но романтиками греков не назовешь. Не было в них этой инфантильной немецкой восторженности. Вот "Анабасис" Ксенофонта ("алия" по-нашему), захватывающий военный роман. "Уже наступил полдень, а неприятеля еще не было видно. После полудня появился столб пыли, похожий на светлое облако, а некоторое время спустя на равнине, на далеком расстоянии, будто выросла черная туча. Когда враг приблизился, как роса сквозь рассеивающийся туман, засверкали наконечники копий и можно было разглядеть отдельные части. На левом фланге находились всадники Тиссаферна в белых панцирях. Рядом шли отряды вооруженные легкими плетеными щитами, поодаль - гоплиты, с большими деревянными щитами, доходившими до ступни, похоже, что из Египта. Кир гарцевал без шлема впереди своей конницы, сияющей медными панцирями. К нему подъехал Ксенофонт-афинянин и спросил, не пора ли атаковать. Кир кивнул и приказал оповестить всех о том, что жертвы и знамения благоприятны. Расстояния между массами войск было уже меньше трех стадий, когда эллины запели пэан и пошли на неприятеля. Когда фаланга перешла на бег, варвары дрогнули..." Вчера звонила. "Может приедешь?" "Не знаю, - говорю. - Вряд ли." В Москве юбилейный парад Победы. Ветераны, бряцая медалями и взявшись за руки, дружно и гордо вышагивали по Красной площади, новое начальство, "демократическое", воспользовавшись поводом, опять на Мавзолей взобралось и ладошками помахивало. Ельцин ряху отъел, совсем боров. И такой резкий контраст был: внизу естественная, хоть и старая жизнь, а на трибуне опять театр, пьеса для механического пианино... 10.5. Юные Гитлер и Кубичек на горе Фрейбург над ночным Линцем после оперы Вагнера "Риенци", охваченные экстазом мечтательности, дают друг другу юношеские клятвы. Ну чем ни Герцен с Огаревым. Да сколько их было на земле, романтических юношей, дававших себе и друзьям "поспешные обеты"! И для скольких из них клятвы оказались "выше сил", а обеты смешными "всевидящей судьбе", скольких, после романтического дурмана юности, ждало горькое похмелье будней, сколько нектара мечтаний отстоялось в ядовитый осадок цинизма, мизантропии и отчаяния. И как легко призвать эти сонмы разочарованных под знамена безумий, заставить их поверить, что их "разочарование" - только слабость воли, какую сокрушительную мстящую силу можно пробудить к жизни! Катаклизмы столетия - бунт состарившихся, но не повзрослевших юношей. Так что, романтизм корень зла? Да, в нем изначально лелеялось демоническое и он имел германские корни... В пору моего отрочества над романтиками смеялись, "романтик" был все равно что восторженный дурак. Эпоха революций и религиозных войн прошла, наступали времена расчетливости, а я, выходит, был последним из могикан, все еще мечтавшим проложить новые пути заблудшим народам? (Такие "последние" и в Израиловку подались новое русло судьбы вырыть евреям, а выроют все то же - братские могилы.) На самом деле и в рационализме, короне Разума, и в вере в Бога - человек исчезает, становится объектом. Только романтизм ставит его в центр мироздания. Обожествляет. Религия романтизма - культ человека. Его творчества, созидания, воления. И, конечно, тут что ни шаг - роковые соблазны. А экзистенциализм, с его "вниманием к человеку", это такой грустный интеллигентный романтизм, без магизма, импотентный такой романтизм. Почитал Паскаля. С трагическим противоречием между ничтожеством и величием человека я и сам в отрочестве онанировал. "Причина наших несчастий... в естественном злополучии нашей слабой и смертной природы. Это состояние настолько жалкое, что решительно нет средств утешить себя, коль скоро о том подумаешь." Эх, ма, что верно, то верно. "Все наше достоинство заключается в мысли. Вот чем мы должны возвышаться, а не пространством и продолжительностью, которых нам не наполнить. Будем хорошо мыслить: вот начало нравственности." А что это значит: хорошо мыслить? Логично что ли? Тогда Бога не докажешь. А я тебе скажу, что значит хорошо мыслить: это значит мыслить смело, как Ницше, как Маккиавелли. (Да разве не заглатываем мы мыслью своей пространство и время? ) Это стремление "доказать" существование Бога выдает душу воистину безутешную. "Безутешные" доказывают Бога однообразно: мол верить абсурдно, но делать нечего. (Какова альтернатива?) И все прячутся за тайны, да сокровенности. Вот пишет:"...нет в мире ничего такого, что воочию свидетельствовало бы о присутствии Божьем." Или: "Если Бог есть, то он окончательно непостижим, ибо, не имея ни частей ни пределов, Он не имеет никакого соотношения с нами. Поэтому мы неспособны познать ни что Он, ни есть ли Он." А этот пассаж с игрой в веришь-не веришь? Целую теорию игр развел вокруг этого. Мужик явно сам себя уговаривал ("Уверенность. Уверенность."). Ну, если непостижим, так и спору нет. Верь - не верь, все одно. Споры начинаются, когда его конкретизировать начинают, свойства ему приписывают, заповеди его требуют соблюдать. (Как же это непостижим, если он лично беседовал и с Абрашей, и с Мойше, которых подробно проинструктировал? А в другой своей ипостаси землю Израиля исходил, поучая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127