– А вот и моя вотчина. Прошу. – Странная владелица “Кибелы” распахнула дверь перед Пацюком. – Да входите же, не стесняйтесь!
Кабинет Марины резко контрастировал с экспозицией галереи: никаких обильных излияний из художественного стекла, никаких образцов продукции. Черные жалюзи на окнах, черный кожаный диван, такие же кресла; черная стенка ручной работы, черный массивный стол с умилительной игрушкой посередине: композиция из металлических шариков в стальном каркасе – как символ досужего представления дизайнеров о строении Вселенной.
Бизнес-леди, ничего не скажешь.
Марина указала Пацюку на диван, а сама села в кресло, прямо перед журнальным столиком с батареей бутылок на нижней полке.
– “Хэннеси”? “Наполеон”? Или, может быть, “Реми Мартен”?..
С большим удовольствием Егор сейчас заглотнул бы какой-нибудь “Большеохтинской” водочки, но выбирать ему не приходилось.
– Вы же сказали – кофе!
– Кофе никуда от нас не убежит. Коньяк, Егор, только коньяк! Предлагаю “Реми Мартен”.
– Валяйте.
Марина проворно разлила коньяк по низким бокалам и почти насильно всучила один Пацюку.
– Сегодня удачный день, Егор! Чрезвычайно удачный! И я хочу за это выпить. Прозит, юноша!
Она лихо чокнулась с оторопевшим Пацюком и так же лихо влила в себя темно-янтарную жидкость. Егор, все еще не понимая причин столь бурной радости и совершенно сбитый с толку, последовал ее примеру.
– А теперь расскажите мне, как это произошло? Я хочу знать подробности.
– Какие подробности?
– Подробности ее смерти, разумеется!
– Вы знали ее? Знали Мицуко?
– Имела несчастье. – Марина кровожадно рассмеялась. – Мицуко, надо же! Подобрала себе имечко! Такое же идиотское, как и сама! Мицуко, держи карман шире! Наверняка какая-нибудь Клава или Марфа. Или, не дай-то господи, Нюся из Жмеринки!
– Ее звали Елена Алексеева, – вступился за Мицуко Пацюк.
– Не все ли равно? Жалкая выскочка. Вообразила о себе невесть что! Ни вкуса, ни темперамента, ни ума – одна только доморощенная провинциальная наглость. К сожалению, иногда это действует… на отдельных извращенцев.
Жрица говорила с такой страстью, с такой внутренней убежденностью, что Пацюк взмок от пота: как будто его, одного из ярких представителей когорты извращенцев, застали за любовными утехами с молодняком зоопарка.
– Так как же все это произошло? На нее свалился кирпич? Или ее раздавило асфальтоукладочным катком? Или поезд не сбросил скорость на переезде? А может, какой-нибудь бедняга не выдержал и перерезал ей горло?
Пацюк вздрогнул. О чем говорит эта женщина?!
– Ага! – Похоже, он попался, и Марина сразу же уличила его в этом. – Уже тепло! Речь идет об умышленном убийстве, не так ли?
– Да. – Черт возьми, почему он идет на поводу у этой сумасшедшей? – Речь идет об умышленном убийстве.
– Так я и знала. Эта мерзавка никогда бы своей смертью не умерла!
Марина больше не предлагала Пацюку коньяк. Она пила свой обожаемый “Реми Мартен” сама. И быстро хмелела – но не от спиртного, нет, а от ни с чем не сравнимого, сладостного, острого чувства торжества.
– Ну что же вы молчите, Егор? Я жду деталей!
Почему он не встанет и не выплеснет содержимое бутылки в лицо этой злобной фурии? Почему он до сих пор сидит здесь? В то время как у его беспомощного мертвого ангела отрывают крылья?
– Вы не очень-то ее жалуете, – мрачно сказал Егор.
– Это мягко сказано. Я ее ненавижу. Так же как и еще некоторых засранцев. Например… – Но примера не последовало. Марина сдержалась и не стала вытаскивать список смертельных врагов из лифчика.
– Значит, в субботу вечером она не заходила к вам?
– Попробовала бы она зайти!
– И вы не видели ее.
– Нет. Хотя… Если честно, сейчас бы я на нее взглянула. И даже сфотографировала бы ее на память. Как вы думаете, это не запрещено?
– Не знаю…
Марина допила коньяк и с силой швырнула бокал об пол. Хрупкое стекло разлетелось на сотни таких же хрупких брызг.
– К счастью. – От полноты чувств она потрепала Егора по щеке. – Посуда бьется к счастью, дружок! Что ж, кое-кому не довелось дожить до геронтологического центра! Ура! Да здравствует спокойная старость! А я иду готовить кофе!
Она выпорхнула из кабинета, оставив Пацюка в тягостном раздумье.
Сумасшедшая! Она просто сумасшедшая. Или демоница, призванная сокращать поголовье серафимов и херувимов на Земле. Безусловно, Марина знала Мицуко, а Мицуко – Марину: только совершенная красота способна вызвать такую совершенную дистиллированную ненависть. Ненависть без примесей, без жалких вкраплений сострадания…
Но не похоже, чтобы Мицуко стремилась именно сюда, в этот стеклянный рай. Страх и ненависть слишком разные, почти полярные чувства, хотя они и могут быть вызваны сходными причинами. Но если Мицуко чего-то боялась – значит, ей нужна была защита. Она и ехала за защитой, она хотела успеть вовремя. А получила ножом по горлу.
Пацюк встал и прошелся по кабинету.
Ничего особенного, кабинет – каких тысячи. Он сам успел пересидеть в нескольких, заполняя протоколы обысков. Зрелище – забавнее не придумаешь. Как, право, смешно иногда выглядят самые обыкновенные вещи, когда их застаешь врасплох! При обыске они вдруг становятся похожими на застигнутых на месте интимного преступления любовников. И почти всегда хранят какую-то не совсем приличную тайну. Впрочем, точно так же, как и люди…
Воровато оглянувшись на дверь, Пацюк выдвинул ящики письменного стола. В верхнем не было ничего особенного – так, офисные радости: от амбарных книг до скрепок. Зато в нижнем!.. На самом дне небрежно валялись какие-то странные фигурки. Пацюк вытащил одну из фигурок и поднес к лицу. Черт возьми, да это кукла, надо же, какая гадость! – затвердевший воск, подобие одежды, кончики обуглившихся спичек вместо глаз. Да к тому же подушечка с иголками! И не просто с иголками, а с сапожными иглами.
Уж не отделение ли “Актер и режиссер кукольного театра” заканчивала Марина?
Пацюк повертел жалкий комок воска в руках и решил, что – нет. Уж слишком непрезентабельны были поделки, ничего общего с хрустальным совершенством основной экспозиции…
Шорох за дверью заставил Пацюка бросить фигурку обратно в ящик и отпрыгнуть от стола.
Когда в кабинет вплыла Марина с кофе, он уже чинно сидел на диване.
– Не скучали? – спросила Марина.
– Что вы!
– Кофе готов. Прошу. Вам с сахаром или без?
– С сахаром.
– Все мужчины обожают сахар. Мой подл… – Марина неожиданно помрачнела. – Кое-кто так и называет возлюбленных: “Мой сахарок”. А вы как называете свою девушку?
– Ангел, – секунду подумав, ответил Пацюк.
– Тоже неплохо. Но “мой сахарок” звучит гораздо интимнее. А ангелы принадлежат всем. Вы не находите?
– Нахожу.
Пацюк действительно находил, что Марина неглупа и даже в какой-то мере философична.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103