Торжество смазанного изображения, тупейшее мочилово! Одна радость – косоглазые пачками отправлялись на тот свет, прямиком в преисподнюю, в своем зашморганном “Чанкинском экспрессе” <“Чанкинский экспресс” – фильм Вонг Кар Вая>.
Мысль о преисподней пришлась кстати: теперь, во всяком случае, Пацюк представлял себе, как выглядит ад. Что-то вроде кинотеатрика с “долби стерео”. Тебя садят на первый ряд, намертво привязывают к креслу, суют в зубы поп-корн и заставляют смотреть всю эту гонконгско-французскую мутотень нон-стопом.
Никакого отдыха, никакого перерыва. Ныне, присно и во веки веков.
Пацюк не подошел бы к этим кассетам и на расстояние пушечного выстрела, если бы… Если бы на ребре обложек не было товарного знака Мицуко. Он заприметил его сразу же, еще в логове самоубийцы: отпечаток губ, оттиск помады, черной и пепельной, намек на поцелуй. Этими поцелуями – двумя черными и двумя пепельными – были украшены все четыре дерьмовинки. Зачем она это сделала – непонятно. Хорошо, если просто пробовала цвета… А если помечала таким образом свои кинематографические пристрастия? Что ж, приходится признать, что вкус у Мицуко не ахти, но с ним нужно считаться.
Нужно быть подкованным на все четыре копыта, если хочешь хотя бы приблизиться к экзотическому цветку. А цветок этот вполне может оказаться плотоядным и вполне может держать патрон в стволе, пардон, в тычинке.
С такими вот кисло-сладкими мыслями о Мицуко Георгий Вениаминович Пацюк погрузился в недолгий сон. И весь остаток ночи его преследовали узкие китайские черепа с французскими инвалидными креслами в глазницах.
…Он проснулся от назойливого телефонного звонка и по привычке взглянул на будильник.
Семь тридцать.
Семь тридцать – и суббота. Семь тридцать – и законный, гарантированный Конституцией выходной. Интересно, какой хмырь смеет беспокоить его в такую рань?!
На другом конце провода оказалась забитая сестра самоубийцы, и это сразу же привело Патока в чувство. Ты бы еще в четыре утра позвонила, недовольно подумал он, ты бы еще с вечера начала меня мучить!.. Но секундой позже он сообразил: людишки от сохи всегда поднимаются рано, по указке какого-нибудь облезлого петуха. Семь тридцать для них – разгар рабочего дня, выдоенные коровы, выгулянные козы и прополотые грядки. И засеянная пашня.
– Что-нибудь случилось, Настя? – вежливо спросил Пацюк.
– Да, – трагическим шепотом произнесла она. – Мне необходимо с вами встретиться. Я звонила вашему следователю в Управление… Но там никто не отвечает.
Интересно, а в Пентагон ты звонить не пробовала? Рискни, может быть, тебе ответят…
– Сегодня суббота, Настя. Вряд ли там кто-то появится.
– А вы?
– Я – тем более.
– Сегодня ночью я кое-что нашла. – Голос пастушки сполз на плач. – В квартире…
– Ну хорошо, – смилостивился Пацюк. – Давайте увидимся.
– Сейчас.
– По-моему, еще рано.
– Сейчас, – продолжала упрямиться Настя. Послать бы тебя куда подальше! Секунда – и Пацюк послал бы ее, кулачку недорезанную, но вовремя вспомнил, что она является тем самым живцом, которого должен захватить обворожительный, умело накрашенный ротик Мицуко.
– Хорошо, сделаем вот что. – Спросонья стажер соображал туго. – Подъезжайте к “Адриатике”. Я буду там через полчаса.
Крошечная “Адриатика” работала круглосуточно и располагалась всего лишь в квартале от его дома. Ничего адриатического в ней не было, даже рыбу не подавали. Но Пацюк частенько подъедал там мясную солянку.
– А что это – “Адриатика”? – спросила Настя.
– Кафе на Старо-Петергофском. Напротив кинотеатра “Москва”.
– Хорошо… Я буду.
Пацюк выматерил короткие гудки в трубке и отправился в ванную: скоблить заросшую от непомерных кинематографических впечатлений физиономию. Но стоило ему намылить щеки, как снова раздался звонок.
Проклятая деревенщина никак не хотела уняться!
– Что-нибудь еще? – буркнул Пацюк.
– Да… Я не знаю, где это – кинотеатр “Москва”. Черт возьми, она же приезжая, как он мог забыть! Все эти “Адриатики” вкупе с “Москвой” и Старо-Петергофским проспектом для нее пустой звук.
– Ладно. Ждите меня дома. Я за вами заеду…
…Пацюк подхватил Настю у подъезда: она бросилась к нему, как к давнему знакомому, и даже приветственно подняла руку.
– Раз уж мы встретились, давайте поедем куда-нибудь позавтракаем, – предложил он. И Настя согласилась.
Через полчаса мытарств они нашли наконец-то приличную забегаловку с многообещающим названием “Камасутра”. Интерьер забегаловки полностью соответствовал названию: из всех щелей перло индийскими благовониями, а из замаскированных в пальмовых листьях колонок неслись заунывные звуки – какой-то очередной Рави Шанкар, язви его в душу, медитировал на ситаре <Ситар – индийский музыкальный инструмент>.
Пацюк покорился неизбежному и заказал себе свинину с рисом и ананасами (“пелло” – именно так значилось это блюдо в меню; “пелло” – палач убогого копеечного бюджетника)! Дама же довольствовалась кокосовым молоком.
– Ну, что произошло? – добродушно спросил у Насти Пацюк, отправив в пасть кусок свинины.
Настя сделала маленький глоток и тотчас же отставила стакан.
– Знаете, вы доедайте, а я подожду вас в машине.
– Не понял…
Впрочем, и понимать тут было нечего, стоило только перехватить Настин взгляд.
Скульптурные экзерсисы, стоящие на окне и в нишах, – вот что ее смущало. Весьма пикантные иллюстрации к “Камасутре”. Все подоконники были уставлены статуэтками совокупляющихся индусов: какой-то старательный выпускник Академии художеств довольно удачно скопировал самые распространенные позы из библии секса.
Пацюк не выдержал и улыбнулся: надо же, какая лапотная невинность! Даже обручальное кольцо от нее не спасает!
– Не обращайте внимания, Настя. Выкладывайте вашу новость.
Настя поерзала на стуле, чудовищно изогнулась и нашла наконец выгодный ракурс: теперь в поле ее зрения оставался только Пацюк с недоеденной тарелкой “пелло”.
– Я перебирала вещи брата…
Что ж, вполне почтенное занятие, подумал стажер, перетирая челюстями огрызки ананасов. Как раз в ключе рачительной хозяйки: ни одна запонка не должна закатиться, ни одна пуговица не должна потеряться, даже нитка от пуговицы не имеет права пропасть. Таких рачительных хозяек из глубинки нужно приглашать на должность служебно-разыскных собак. Ничто от них не укроется.
– Я перебирала вещи брата… И в его куртке нашла вот это.
Она протянула Пацюку конверт. Тот вытер пальцы о брюки и осторожно достал листок.
"ЕСЛИ БУДЕШЬ ПРОДОЛЖАТЬ СОВАТЬ СВОЙ НОС В ЧУЖИЕ ДЕЛА, ТО ОЧЕНЬ СКОРО МОЖЕШЬ ЕГО ЛИШИТЬСЯ”.
Пока стажер изучал надпись, Настя не спускала с него глаз.
– Что скажете? – спросила наконец она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Мысль о преисподней пришлась кстати: теперь, во всяком случае, Пацюк представлял себе, как выглядит ад. Что-то вроде кинотеатрика с “долби стерео”. Тебя садят на первый ряд, намертво привязывают к креслу, суют в зубы поп-корн и заставляют смотреть всю эту гонконгско-французскую мутотень нон-стопом.
Никакого отдыха, никакого перерыва. Ныне, присно и во веки веков.
Пацюк не подошел бы к этим кассетам и на расстояние пушечного выстрела, если бы… Если бы на ребре обложек не было товарного знака Мицуко. Он заприметил его сразу же, еще в логове самоубийцы: отпечаток губ, оттиск помады, черной и пепельной, намек на поцелуй. Этими поцелуями – двумя черными и двумя пепельными – были украшены все четыре дерьмовинки. Зачем она это сделала – непонятно. Хорошо, если просто пробовала цвета… А если помечала таким образом свои кинематографические пристрастия? Что ж, приходится признать, что вкус у Мицуко не ахти, но с ним нужно считаться.
Нужно быть подкованным на все четыре копыта, если хочешь хотя бы приблизиться к экзотическому цветку. А цветок этот вполне может оказаться плотоядным и вполне может держать патрон в стволе, пардон, в тычинке.
С такими вот кисло-сладкими мыслями о Мицуко Георгий Вениаминович Пацюк погрузился в недолгий сон. И весь остаток ночи его преследовали узкие китайские черепа с французскими инвалидными креслами в глазницах.
…Он проснулся от назойливого телефонного звонка и по привычке взглянул на будильник.
Семь тридцать.
Семь тридцать – и суббота. Семь тридцать – и законный, гарантированный Конституцией выходной. Интересно, какой хмырь смеет беспокоить его в такую рань?!
На другом конце провода оказалась забитая сестра самоубийцы, и это сразу же привело Патока в чувство. Ты бы еще в четыре утра позвонила, недовольно подумал он, ты бы еще с вечера начала меня мучить!.. Но секундой позже он сообразил: людишки от сохи всегда поднимаются рано, по указке какого-нибудь облезлого петуха. Семь тридцать для них – разгар рабочего дня, выдоенные коровы, выгулянные козы и прополотые грядки. И засеянная пашня.
– Что-нибудь случилось, Настя? – вежливо спросил Пацюк.
– Да, – трагическим шепотом произнесла она. – Мне необходимо с вами встретиться. Я звонила вашему следователю в Управление… Но там никто не отвечает.
Интересно, а в Пентагон ты звонить не пробовала? Рискни, может быть, тебе ответят…
– Сегодня суббота, Настя. Вряд ли там кто-то появится.
– А вы?
– Я – тем более.
– Сегодня ночью я кое-что нашла. – Голос пастушки сполз на плач. – В квартире…
– Ну хорошо, – смилостивился Пацюк. – Давайте увидимся.
– Сейчас.
– По-моему, еще рано.
– Сейчас, – продолжала упрямиться Настя. Послать бы тебя куда подальше! Секунда – и Пацюк послал бы ее, кулачку недорезанную, но вовремя вспомнил, что она является тем самым живцом, которого должен захватить обворожительный, умело накрашенный ротик Мицуко.
– Хорошо, сделаем вот что. – Спросонья стажер соображал туго. – Подъезжайте к “Адриатике”. Я буду там через полчаса.
Крошечная “Адриатика” работала круглосуточно и располагалась всего лишь в квартале от его дома. Ничего адриатического в ней не было, даже рыбу не подавали. Но Пацюк частенько подъедал там мясную солянку.
– А что это – “Адриатика”? – спросила Настя.
– Кафе на Старо-Петергофском. Напротив кинотеатра “Москва”.
– Хорошо… Я буду.
Пацюк выматерил короткие гудки в трубке и отправился в ванную: скоблить заросшую от непомерных кинематографических впечатлений физиономию. Но стоило ему намылить щеки, как снова раздался звонок.
Проклятая деревенщина никак не хотела уняться!
– Что-нибудь еще? – буркнул Пацюк.
– Да… Я не знаю, где это – кинотеатр “Москва”. Черт возьми, она же приезжая, как он мог забыть! Все эти “Адриатики” вкупе с “Москвой” и Старо-Петергофским проспектом для нее пустой звук.
– Ладно. Ждите меня дома. Я за вами заеду…
…Пацюк подхватил Настю у подъезда: она бросилась к нему, как к давнему знакомому, и даже приветственно подняла руку.
– Раз уж мы встретились, давайте поедем куда-нибудь позавтракаем, – предложил он. И Настя согласилась.
Через полчаса мытарств они нашли наконец-то приличную забегаловку с многообещающим названием “Камасутра”. Интерьер забегаловки полностью соответствовал названию: из всех щелей перло индийскими благовониями, а из замаскированных в пальмовых листьях колонок неслись заунывные звуки – какой-то очередной Рави Шанкар, язви его в душу, медитировал на ситаре <Ситар – индийский музыкальный инструмент>.
Пацюк покорился неизбежному и заказал себе свинину с рисом и ананасами (“пелло” – именно так значилось это блюдо в меню; “пелло” – палач убогого копеечного бюджетника)! Дама же довольствовалась кокосовым молоком.
– Ну, что произошло? – добродушно спросил у Насти Пацюк, отправив в пасть кусок свинины.
Настя сделала маленький глоток и тотчас же отставила стакан.
– Знаете, вы доедайте, а я подожду вас в машине.
– Не понял…
Впрочем, и понимать тут было нечего, стоило только перехватить Настин взгляд.
Скульптурные экзерсисы, стоящие на окне и в нишах, – вот что ее смущало. Весьма пикантные иллюстрации к “Камасутре”. Все подоконники были уставлены статуэтками совокупляющихся индусов: какой-то старательный выпускник Академии художеств довольно удачно скопировал самые распространенные позы из библии секса.
Пацюк не выдержал и улыбнулся: надо же, какая лапотная невинность! Даже обручальное кольцо от нее не спасает!
– Не обращайте внимания, Настя. Выкладывайте вашу новость.
Настя поерзала на стуле, чудовищно изогнулась и нашла наконец выгодный ракурс: теперь в поле ее зрения оставался только Пацюк с недоеденной тарелкой “пелло”.
– Я перебирала вещи брата…
Что ж, вполне почтенное занятие, подумал стажер, перетирая челюстями огрызки ананасов. Как раз в ключе рачительной хозяйки: ни одна запонка не должна закатиться, ни одна пуговица не должна потеряться, даже нитка от пуговицы не имеет права пропасть. Таких рачительных хозяек из глубинки нужно приглашать на должность служебно-разыскных собак. Ничто от них не укроется.
– Я перебирала вещи брата… И в его куртке нашла вот это.
Она протянула Пацюку конверт. Тот вытер пальцы о брюки и осторожно достал листок.
"ЕСЛИ БУДЕШЬ ПРОДОЛЖАТЬ СОВАТЬ СВОЙ НОС В ЧУЖИЕ ДЕЛА, ТО ОЧЕНЬ СКОРО МОЖЕШЬ ЕГО ЛИШИТЬСЯ”.
Пока стажер изучал надпись, Настя не спускала с него глаз.
– Что скажете? – спросила наконец она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103