– Давай вспоминай! – Пацюк снова потряс бумажкой.
– Где-то в центре… Дай бог памяти… То ли на Фонтанке, то ли на канале Грибоедова…
– Соображай быстрее, дядя!
– Нет, и не на Грибоедова…
– А где?!
Пацюк едва не ухватился за ворот Жумыгиной рубахи. Сам дьявол, казалось, дергал алкаша за нитки, заставляя его дарить надежду Пацюку и снова отнимать. Дьявол скалил зубы, отплясывал джигу в сонных зрачках Тимура Ма-нивальдовича, грозил Егору пальцем и показывал язык. Если сейчас этот идиот не вспомнит, куда в конце концов он отвез Мицуко, – дела стажера будут совсем плохи. Дока Забелин знает все. Знает даже больше, чем сам стажер.
Или думает, что знает.
А у Пацюка есть один-единственный козырь – вот этот болван, который в субботу вечером доставил Мицуко прямиком в гостиную к ее собственной смерти. Ждать пришлось еще несколько часов, прежде чем смерть вышла и пригласила Мицуко войти. Да, единственный козырь – этот болван и номер его машины. Если он не выжмет из Жумыги правильный ответ, козырь превратится в проходную карту ниже самой захудалой двойки – и над ней будет смеяться вся колода.
– Если ты сейчас не скажешь мне, куда ты отвез девушку, я тебя удавлю. – Пацюк сжал кулаки. – Удавлю вот этими самыми руками! И ни секунды об этом не пожалею. А у тебя язык вывалится и глаза из орбит выскочат.
– И ты в себя больше не то что портвейн “Три семерки”, ты в себя молока не вольешь! Я не шучу, слышишь?!
Должно быть, у Пацюка был такой решительный вид, что Жумыга понял: не шутит. Он раздулся, как древесная лягушка, и страшным голосом заорал:
– Вспомнил! Точно вспомнил! Это не канал Грибоедова! Это Добролюбова! Ты понимаешь, Добролюбова! Я почему спутал – оба революционеры, а их столько развелось, что черт ногу сломит. Точно – Добролюбова. Мы еще через Английский проспект ехали. Объехали – и привет! Добролюбова! До-бро-лю-бо-ва!!!
Закончив скандировать, Жумыга уставился на Пацюка. Он ждал поощрительную сахарную косточку в лице ста честно заработанных рублей.
Но Пацюк не спешил.
– Где конкретно ты ее высадил?
– Да она маленькая, эта улица. Ее можно за пять минут пройти.
– Где конкретно? – снова нажал Пацюк.
– Погоди, не напирай. Значит, мы тормознулись возле фабрики, где костюмы напрокат дают… Всякие там маскарадные…
– Она просила подвезти ее именно к этой фабрике?
– Да нет, фабрику мы как раз проехали. За фабрикой – маленький магазинчик. То ли хозяйственный, то ли еще что-то… А рядом с магазинчиком какое-то заведение… То ли увеселительное, то ли нет… Я не помню. Честное слово. Но там еще какие-то бутылки по бокам…
– Какие бутылки? По каким бокам?
– Понятия не имею. Вроде украшений.
– Так куда она вошла? В магазинчик или в увеселительное заведение?
– Вроде в заведение… Или в магазинчик… Не помню, ей-богу… Нет, все-таки в заведение.
– А ты не проследил?
– Зачем мне за какими-то девками следить? Тем более что она сказала, что сейчас выйдет… А, вот еще что… Она звонила! Точно звонила! По этому… По сотовому телефону. Еще перед тем, как мы с Фонтанки свернули. Позвонила и начала лепетать что-то типа “Хотел, хотел!”, быстро так… Несколько раз повторила…
– И?
– И все. Отключилась. Я ведь еще почему про хахаля подумал… Из-за этого звонка. Похоже, что хахаль чего-то хотел, да не смог. Или она ему не дала… Вот и жаловалась кому-то…
– Кому? – невольно вырвалось у Пацюка.
– Ну, не тебе же, правильно? Или тебе?..
Да, Жумыга действительно попал в точку. Он, Пацюк, “хотел, да не смог”. Все верно. Все абсолютно, безнадежно правильно. А ведь если бы он тогда удержал Мицуко… Нет… Он бы не удержал. В том состоянии, в котором она была, удержать ее было невозможно. Этот факт снова отсылал Пацюка к вопросу: что же такое увидела девушка в его машине или около его машины? Но даже приблизиться^ к ответу на этот вопрос он не мог. И что значит “Хотел!”? “Хотел убить меня?”… “Кто-то хотел убить меня?”…
А может, она увидела смертельного врага в окне “Аризоны”, которого он сам не заметил…
– …Ну, так как, командир? – бесцеремонно встрял в мысли Пацюка Жумыга. – Вроде я все рассказал, что знал. И даже больше. Гони пити-мити.
– Значит, магазинчик рядом с фабрикой, где даются напрокат карнавальные костюмы? – еще раз уточнил Пацюк.
– Ну!
– И увеселительное заведение с бутылками?
– Ну!
– Не забудь жене подсолнечного масла купить, Тимур Манивальдович, – напутствовал его Пацюк, протягивая сотенную.
…Бросив в ненасытную пасть трехглавого змея остатки своего состояния, Егор оказался перед выбором: либо возвращаться к Бороде, либо двигать в сторону улицы Добролюбова. Здравый смысл подсказывал ему: магазинчик в столь поздний час закрыт, а в увеселительное заведение “с бутылками” вряд ли пустят человека без денег… Лучше уж ароматические палочки с рисом! Но кто и когда прислушивался к голосу здравого смысла?..
Вот почему спустя какой-нибудь час Пацюк оказался на улице Добролюбова.
Не самой длинной и не самой известной. Хотя бы потому, что коренной питерец Егор. Пацюк даже не подозревал о ее существовании.
Он сразу же обнаружил замшелое здание фабрики по изготовлению театральных костюмов. Тут же, справа от двери, не открывавшейся по меньшей мере лет десять, висела потрескавшаяся табличка “ПРОКАТ”. Это и был ориентир, заданный Жумыгой. За фабрикой следовал шестиэтажный жилой дом с аркой.
Именно в этом доме, на первом этаже, и расположился магазинчик, который простак Жумыга сдуру принял за хозяйственный.
Впрочем, определение “магазинчик” не совсем подходило к двум широким вычурным витринам. В них были выставлены светильники, которых Пацюк, пользовавшийся одним-единственным прибором под названием “прищепка, артикул 2349-84”, в жизни своей не видел.
Особенно потрясла его воображение лампа, стилизованная под фигуру какого-то египетского бога. Пацюк мог бы поклясться, что она инкрустирована драгоценными камнями! Запястья и щиколотки бога вспыхивали и гасли с завидной периодичностью. Пацюк простоял у витрины несколько минут, загипнотизированный этой тягучей цветомузыкой. А затем перевел глаза на соседнюю витрину. И соседняя витрина не подкачала: она тоже оказалась пантеоном каких-то неизвестных Пацюку божков. Африканских? Индейских?.. От их широко раскрытых глаз, широко раскрытых ртов, широко расставленных кривоватых ног веяло такой языческой необузданностью, что стажер поежился. Интересно узнать, чье же воображение вызвало их к жизни? И кто придал хрупкому стеклу такую властность, свойственную разве что мрамору? Или граниту. Или дереву твердых пород…
Пока он размышлял о вещах, даже близко не лежавших в плоскости его изысканий, в глубине магазинчика возникло какое-то движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103