я выстрелил ему только в руку, чтобы он снова злокозненно не использовал свое ружье. Твоя жизнь также была в моей власти, и я тебе ее оставил. Что ты решишь по поводу нас?
– Ничего, помимо того, что я тебе уже сказал. Или ты еще не знаешь, что значит кровная месть?
– Разве я убил твоего брата?
– Пролилась его кровь!
– Он сам виноват в этом! И вообще, какое ты имеешь отношение к этому делу?
– Я его брат и наследник!
– Он еще жив и может сам за себя отомстить. Или, может быть, он ребенок, раз ты до его смерти решаешь за него? Ты называешь себя христианином и говоришь о кровной мести. От кого ты получил свое христианство? У вас есть патриарх, архиепископ, епископ; у вас есть архидьяконы, священники, дьяконы, дьячки и множество проповедников. Разве среди такого множества людей не нашлось хотя бы одного, кто бы вам сказал, чему учил Сын Богоматери?
– Нет никакой Божьей Матери! Мария была только матерью человека Иисуса!
– Я не хочу с тобой спорить, я не священник и не миссионер. Но ты ведь все-таки веришь, что Иисус был одновременно истинным Богом. Я в это верю. Так знай, что он нам и вам приказал: любите ваших врагов, благословляйте тех, кто вас проклинает, делайте добро тем, кто вас ненавидит, и молитесь за тех, кто вас оскорбляет и преследует, потому что вы – дети вашего Отца небесного!
– Я знаю, что он сказал эти слова.
– А почему ты их не слушаешься и им не повинуешься? Почему ты говоришь о кровной мести? Мне что, когда я вернусь в свою страну, рассказывать, что вы не христиане, а язычники?
– Ты не вернешься!
– Я вернусь, и не тебе угрожать мне. Посмотри на это полено, которое я бросаю в костер! Или ты обещаешь обходиться с нами как со своими друзьями, относиться к которым с пренебрежением было бы величайшим позором для твоего дома и твоего племени, или, прежде чем кусок этого дерева догорит, ты будешь трупом.
– Ты меня убьешь?
– Я тотчас же снимусь с места и прихвачу тебя как заложника; да, я буду вынужден тебя убить, если мне не дадут уйти.
– Тогда ты также не христианин!
– Моя вера запрещает мне трусливо и напрасно отдавать себя на растерзание. К тому же она разрешает мне защищать свою жизнь, которую дал мне Бог, чтобы быть в этой жизни полезным братьям и подготовиться к вечности. Кто же захочет насильственно укоротить это драгоценное время, против того я буду бороться, насколько хватит сил. А то, что эта сила вовсе не детская, ты уже узнал!
– Господин, ты опасный человек!
– Ты ошибаешься. Я мирный человек, но опасный противник. Взгляни на огонь – дерево почти сгорело.
– Дай мне время поговорить с моим братом.
– Ни одной минуты!
– Он требует твою жизнь!
– Пусть попробует ее взять.
– Я не могу тебя освободить.
– Почему?
– Потому что ты сказал, что ты не оставишь бея.
– Я сдержу это свое слово.
– А его я не могу отпустить. Он наш враг, и курды из Бервари наверняка нападут на нас.
– Оставили бы вы их в покое! Я напоминаю тебе последний раз – дерево уже сгорело дотла.
– Хорошо, господин, я послушаюсь тебя, потому что ты в состоянии претворить в жизнь свою угрозу. Вы будете моими гостями.
– И бей?
– И он тоже. Но вы мне должны обещать, что не покинете Лизан без моего разрешения!
– Я обещаю!
– За себя и за всех остальных?
– Да. Правда, я ставлю несколько условий.
– Какие?
– Все наши вещи останутся с нами.
– Хорошо.
– И если несториане поведут себя против нас враждебно, я освобождаюсь от своего обещания.
– Пусть будет так.
– Хорошо, я доволен. Дай нам пожать твою руку и возвращайся к раненому. Мне его перевязать?
– Нет, господин! Твой вид разжег бы в нем еще большую ярость. Я гневаюсь на тебя, потому что ты меня победил. И я боюсь тебя, но все же я тебя люблю. Ешьте вашу овцу и спите с миром. Вам никто не причинит вреда!
Он подал нам всем руку и возвратился в дом. Этот человек не был больше нам опасен. По выражениям лиц остальных можно было понять, что наше поведение произвело на них глубокое впечатление. Мужественным принадлежит мир, а Курдистан лишь часть его. Теперь мы могли без малейшего опасения обратиться к жаркому. Во время еды я перевел своим друзьям только что состоявшийся разговор с мелеком. Англичанин качал в раздумье головой; условия мира ему не нравились.
– Вы совершили одну глупость, сэр, – сказал он.
– Какую?
– Могли бы крепче нажать на парня. С остальными мы бы справились.
– Будьте благоразумны, сэр Дэвид. Против нас слишком много людей.
– Мы пробьемся. Yes!
– Один или двое из нас наверняка бы пробились, остальные бы погибли.
– Ну вот еще! Вы стали трусом?
– Да нет. По крайней мере меня не хватит удар, если у меня из-под носа вырвут кусок мяса.
– Спасибо за напоминание! Значит, остаемся в Лизане? Что за дыра? Город или деревня?
– Резиденция с восемьюстами тысячами жителей, конкой, театром, салоном «Виктория» и скейтинг-рингом.
– Идите вы к дьяволу, если не умеете шутить как следует! Наверняка какая-нибудь дыра этот ваш Лизан.
– Ну, он очень красиво расположен на берегу Заба, но из-за того, что его постоянно разрушали курды, его нельзя, разумеется, сравнивать с Лондоном или Пекином.
– Разрушен! Очень много чего погибло?
– Наверняка.
– Превосходно! Буду копать. Найду Fowling bulls. Пошлю в Лондон. Yes!
– Ничего не имею против, сэр!
– Будете помогать, мистер. И эти несториане тоже. Заплачу хорошо, очень хорошо! Well!
– Не ошибитесь в расчетах, сэр.
– Как? Разве там нету Fowling bulls?
– Разумеется, нет!
– Зачем тогда вы меня напрасно тащите за собою в этой проклятой стране?
– Я – тащу? Разве вы не сами последовали за мной из Мосула, против своей воли?
– Yes! Вы правы. Было там слишком одиноко, хотел получить приключения.
– Ну, вот они у вас и есть, и к тому же не одно. Значит, удовлетворитесь этим и оставьте ваше ворчание. Иначе вы здесь останетесь навсегда и вас позже найдут как Fowling bulls и пошлют в Лондон.
– Ну и шутка! Достаточно! Не хочу больше слушать!
Он отвернулся и дал гумринскому бею возможность высказать несколько замечаний. Тот сидел с хмурым лицом и молчал; наконец он сказал мне откровенно:
– Господин! Условия, с которыми ты согласился, мне не нравятся.
– Почему?
– Они слишком опасны для меня.
– Не было возможности добиться других, лучших. Если бы мы захотели тебя бросить, а мы, кстати, находились бы в лучших условиях, ты уже был бы пленником в лучшем случае.
– Это я знаю, господин. И поэтому я тебе благодарен. Ты оказался верным другом; но мне не суждено стать только пленником.
– Тебе нельзя будет покидать Лизан, вот и все.
– Этого уже достаточно. Где сейчас находится Мохаммед Эмин?
– Я надеюсь, что он поехал в Гумри.
– Что он будет там делать, как ты думаешь?
– Он соберет твоих воинов, чтобы освободить тебя и нас.
– Как раз это я хотел от тебя услышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Ничего, помимо того, что я тебе уже сказал. Или ты еще не знаешь, что значит кровная месть?
– Разве я убил твоего брата?
– Пролилась его кровь!
– Он сам виноват в этом! И вообще, какое ты имеешь отношение к этому делу?
– Я его брат и наследник!
– Он еще жив и может сам за себя отомстить. Или, может быть, он ребенок, раз ты до его смерти решаешь за него? Ты называешь себя христианином и говоришь о кровной мести. От кого ты получил свое христианство? У вас есть патриарх, архиепископ, епископ; у вас есть архидьяконы, священники, дьяконы, дьячки и множество проповедников. Разве среди такого множества людей не нашлось хотя бы одного, кто бы вам сказал, чему учил Сын Богоматери?
– Нет никакой Божьей Матери! Мария была только матерью человека Иисуса!
– Я не хочу с тобой спорить, я не священник и не миссионер. Но ты ведь все-таки веришь, что Иисус был одновременно истинным Богом. Я в это верю. Так знай, что он нам и вам приказал: любите ваших врагов, благословляйте тех, кто вас проклинает, делайте добро тем, кто вас ненавидит, и молитесь за тех, кто вас оскорбляет и преследует, потому что вы – дети вашего Отца небесного!
– Я знаю, что он сказал эти слова.
– А почему ты их не слушаешься и им не повинуешься? Почему ты говоришь о кровной мести? Мне что, когда я вернусь в свою страну, рассказывать, что вы не христиане, а язычники?
– Ты не вернешься!
– Я вернусь, и не тебе угрожать мне. Посмотри на это полено, которое я бросаю в костер! Или ты обещаешь обходиться с нами как со своими друзьями, относиться к которым с пренебрежением было бы величайшим позором для твоего дома и твоего племени, или, прежде чем кусок этого дерева догорит, ты будешь трупом.
– Ты меня убьешь?
– Я тотчас же снимусь с места и прихвачу тебя как заложника; да, я буду вынужден тебя убить, если мне не дадут уйти.
– Тогда ты также не христианин!
– Моя вера запрещает мне трусливо и напрасно отдавать себя на растерзание. К тому же она разрешает мне защищать свою жизнь, которую дал мне Бог, чтобы быть в этой жизни полезным братьям и подготовиться к вечности. Кто же захочет насильственно укоротить это драгоценное время, против того я буду бороться, насколько хватит сил. А то, что эта сила вовсе не детская, ты уже узнал!
– Господин, ты опасный человек!
– Ты ошибаешься. Я мирный человек, но опасный противник. Взгляни на огонь – дерево почти сгорело.
– Дай мне время поговорить с моим братом.
– Ни одной минуты!
– Он требует твою жизнь!
– Пусть попробует ее взять.
– Я не могу тебя освободить.
– Почему?
– Потому что ты сказал, что ты не оставишь бея.
– Я сдержу это свое слово.
– А его я не могу отпустить. Он наш враг, и курды из Бервари наверняка нападут на нас.
– Оставили бы вы их в покое! Я напоминаю тебе последний раз – дерево уже сгорело дотла.
– Хорошо, господин, я послушаюсь тебя, потому что ты в состоянии претворить в жизнь свою угрозу. Вы будете моими гостями.
– И бей?
– И он тоже. Но вы мне должны обещать, что не покинете Лизан без моего разрешения!
– Я обещаю!
– За себя и за всех остальных?
– Да. Правда, я ставлю несколько условий.
– Какие?
– Все наши вещи останутся с нами.
– Хорошо.
– И если несториане поведут себя против нас враждебно, я освобождаюсь от своего обещания.
– Пусть будет так.
– Хорошо, я доволен. Дай нам пожать твою руку и возвращайся к раненому. Мне его перевязать?
– Нет, господин! Твой вид разжег бы в нем еще большую ярость. Я гневаюсь на тебя, потому что ты меня победил. И я боюсь тебя, но все же я тебя люблю. Ешьте вашу овцу и спите с миром. Вам никто не причинит вреда!
Он подал нам всем руку и возвратился в дом. Этот человек не был больше нам опасен. По выражениям лиц остальных можно было понять, что наше поведение произвело на них глубокое впечатление. Мужественным принадлежит мир, а Курдистан лишь часть его. Теперь мы могли без малейшего опасения обратиться к жаркому. Во время еды я перевел своим друзьям только что состоявшийся разговор с мелеком. Англичанин качал в раздумье головой; условия мира ему не нравились.
– Вы совершили одну глупость, сэр, – сказал он.
– Какую?
– Могли бы крепче нажать на парня. С остальными мы бы справились.
– Будьте благоразумны, сэр Дэвид. Против нас слишком много людей.
– Мы пробьемся. Yes!
– Один или двое из нас наверняка бы пробились, остальные бы погибли.
– Ну вот еще! Вы стали трусом?
– Да нет. По крайней мере меня не хватит удар, если у меня из-под носа вырвут кусок мяса.
– Спасибо за напоминание! Значит, остаемся в Лизане? Что за дыра? Город или деревня?
– Резиденция с восемьюстами тысячами жителей, конкой, театром, салоном «Виктория» и скейтинг-рингом.
– Идите вы к дьяволу, если не умеете шутить как следует! Наверняка какая-нибудь дыра этот ваш Лизан.
– Ну, он очень красиво расположен на берегу Заба, но из-за того, что его постоянно разрушали курды, его нельзя, разумеется, сравнивать с Лондоном или Пекином.
– Разрушен! Очень много чего погибло?
– Наверняка.
– Превосходно! Буду копать. Найду Fowling bulls. Пошлю в Лондон. Yes!
– Ничего не имею против, сэр!
– Будете помогать, мистер. И эти несториане тоже. Заплачу хорошо, очень хорошо! Well!
– Не ошибитесь в расчетах, сэр.
– Как? Разве там нету Fowling bulls?
– Разумеется, нет!
– Зачем тогда вы меня напрасно тащите за собою в этой проклятой стране?
– Я – тащу? Разве вы не сами последовали за мной из Мосула, против своей воли?
– Yes! Вы правы. Было там слишком одиноко, хотел получить приключения.
– Ну, вот они у вас и есть, и к тому же не одно. Значит, удовлетворитесь этим и оставьте ваше ворчание. Иначе вы здесь останетесь навсегда и вас позже найдут как Fowling bulls и пошлют в Лондон.
– Ну и шутка! Достаточно! Не хочу больше слушать!
Он отвернулся и дал гумринскому бею возможность высказать несколько замечаний. Тот сидел с хмурым лицом и молчал; наконец он сказал мне откровенно:
– Господин! Условия, с которыми ты согласился, мне не нравятся.
– Почему?
– Они слишком опасны для меня.
– Не было возможности добиться других, лучших. Если бы мы захотели тебя бросить, а мы, кстати, находились бы в лучших условиях, ты уже был бы пленником в лучшем случае.
– Это я знаю, господин. И поэтому я тебе благодарен. Ты оказался верным другом; но мне не суждено стать только пленником.
– Тебе нельзя будет покидать Лизан, вот и все.
– Этого уже достаточно. Где сейчас находится Мохаммед Эмин?
– Я надеюсь, что он поехал в Гумри.
– Что он будет там делать, как ты думаешь?
– Он соберет твоих воинов, чтобы освободить тебя и нас.
– Как раз это я хотел от тебя услышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102