На одном - рядом с шофёром - сел подполковник Кузнецов (голос и манера выражаться как у Сергея Жарикова, некогда лидера группы ДК) на заднем сидении между капитаном Кондратьевым и барнаульским ментом посадили меня. В другой машине на переднее сидение уселся Эдуард Вадимович, не в себе от выпитого, Сергей Аксёнов находился сзади между майором Шафаровым и кем-то ещё. Двинулись. Когда выяснилось, что в нашей машине плохо работает магнитофон, Кузнецов ругаясь, остановил машины, и мы поменялись. По дороге Эдуард Вадимович выходил блевать, точнее друзья выводили его. Кузнецов хотел, чтобы я послушал их хиты. "Глеб Жеглов и Володя Шарапов" и "ЧеКа". Жирофары крутились, машины на дороге прижимались к обочине. "Ну как?" - спросил Кузнецов. "Жанр гебешной попсы",- сказал я. "Ваши zoldaten, те гоняют откровенный блатняк, Круга слушают, искажённого до неузнаваемости."
"Ну попса не попса, что есть..." - сказал Кузнецов. "Видите как мы вас везём?! По высшему классу как государственных преступников. Когда вы ещё так вот." Дадим вам лет десять или пятнадцать, если выйдите, то никого уже не будет, ни партии, ни девушек. "Ведь мы даже знаем с кем ты спишь".
"Не сомневаюсь",- сказал я.
"Мы многое многое о тебе знаем",- продолжал Кузнецов - и о твоих ребятишках. Скажем прямо, у чеченцев народ покрепче, кого ты только набрал. Этот из Новосибирска...Просто лох, мужик дурной..."
"Печник", сказал я. "И печниками не брезгуем. Для всех работа найдётся. А с чеченами мы не соревнуемся. Нам до них далеко..."
"Да, давно я ждал этого разговора. Я ведь давно тебя знаю, Вениаминович. Я ещё когда у вас обыск по поводу Михалкова был, я там присутствовал."
"Присутствовали при провокации и сами её вероятнее всего организовали..."
Кузнецов ничего не сказал. "Приеду спать буду. Полгода мотаюсь по всей стране из-за Вас. Ребят твоих это я не пустил в Ригу. Снял их с поезда в Питере. Тоже задачка была: помешать. А как помешать - у них билеты есть"
"И тогда вы подкинули одному из них наркоту"
"Да не подкидывали... У него была"
"Ну да, конечно..."
"Я всех твоих людей знаю. И Леночку Боровскую..."
"А в Ригу мы всё-таки прорвались...Хотя вы и сдали наших людей латвийским спецслужбам. Дружите семьями да с друганами из Латвии? А то что там 600000 русских даже избирательных прав не имеют, знаете?"
"Политинформация мне Вениаминыч не нужна, я сам кого хочешь прополитинформирую. Скажи-ка лучше за что ты нас так не любишь?"
"Вы сдали наших ребят латвийцам. А ребята ехали на акцию в защиту старых чекистов. Вы даже солидарности со своим племенем не испытываете!"
"Мы"... Он пустился рассказывать про то, как опустил КГБ Ельцин, а вот, наконец, пришёл человек, который возвращает им их права, их прежнюю силу карающего меча государства.
"Понятно,- сказал я - только для кого караете? Раньше для диктатуры пролетариата, для народа, а сейчас для олигархов что-ли? Не воображайте себя наследниками Дзержинского. Он был революционер, пол-жизни в тюрьмах просидел. Я его дневник читал, как там ночами вешать выводили. А Вы реакционеры, Вы - охранка. Вы - противоположные Дзержинскому типы. Вам памятник Дзержинскому ни в коем случае отдавать нельзя."
Так мы ехали беседуя. В Барнауле было очень холодно. Выяснилось, что вылет нашего рейса в Москву задерживается на три часа. Кузнецов озлился. Через некоторое время в машину принесли водку и закуску. "Вениаминыч, будешь?" - спросил Кузнецов. "Выпей, когда ещё в следующий раз придётся. Жрать будешь нормально, в Лефортово хорошо кормят, сам бы ел, а вот с этим, этого не будет." Я дал себя убедить. Выпил. С удовольствием. Появилась вторая бутылка. Я сказал: "А Серёге нельзя налить?"
"Не, сказал Кузнецов, он высокомерный твой парень, потому не получит."
"Что значит, высокомерный?"
"Ну держится так. Дерзко."
Затем меня и подполковника оставили вдвоём. Он стал вынимать пистолет и щёлкать своим пистолетом. Потом сказал, что жаль что мы не на одной стороне. Я сказал, что жаль, что они охотятся за патриотами своей Родины. Он сказал, что мы могли бы, вот если бы я согласился... Я сказал, что предлагал генералу Пронину работать с нами. Выяснилось, что речь идёт не об этом.
"Что вербуешь меня, Михаил Анатольевич?"
"Вербую",-сказал он.
"Вот мой ответ тебе, смотри". Я постучал ребром ладони левой руки по локтевому сгибу правой, сжав её в кулак.
"Ах ты..." - сказал он.
"Можешь меня тут застрелить на хер, Михаил Анатольевич",-сказал я равнодушно. "Ты же мне предлагал на мою же организацию стучать, ребят сдавать, как же ты хочешь чтоб я реагировал?"
Я выпил всё что мог с ними, у них. Я не боялся что начну болтать себе в ущерб. Я всегда славился умением и способностью выпить. И в самолёте я допил джин энд тоник Эдуарда Вадимовича, съел его и ещё чей-то, и свой обед. У них были слабые желудки, у меня - нет.
Сергей Аксёнов под строгим контролем капитана Кондратьева сидел через проход. Мы занимали задние места в гражданском самолёте. Офицеры были все вооружены.
В Москве у траппа самолёта меня ожидала Газель. В Газели меня посадили в "стакан" без воздуха, и мы поехали через уже зелёную Москву.
В Лефортово (никто не сказал, но я догадался) меня посадили в безвоздушную комнату с парой стульев и столом. Двое военных в гебешной форме взглянули на меня и ушли. Принесли синий костюм, такой я видел когда-то по телевизору на Радуеве. Переписали мои вещи. Оставили трусы и ботинки. Пришла женщина - врач. Самым унизительным было заворачивать по приказу женщины крайнюю плоть.
Через пол-часа я нёс матрас, шагая между двумя охранниками. Мы попали в некий коридор, потом в центр, откуда лучами исходили четыре коридора (как потом оказалось, это здание Екатерина построила в виде буквы "К"). Для меня открыли железную дверь, и я вступил в тюремную камеру, дверь закрыли. В камере были три металлических кровати, окрашенных синей краской. Я положил на одну из них матрас и сел. Сцена из классического романа.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71