Золотарев на Алтае преобразился. Хипповатый и не при деле в Барнауле, в горах он был Суперменом. Однажды я увязался с ним собирать мумиё. Я далеко не слабый человек и неплохо хожу, но в сравнении с ним я чувствовал себя черепахой. Указав вверх, он назначил мне встречу на горном склоне. Я увяз по дороге в кустах предположительно дикого шиповника, они держали меня как колючая проволока. А он, как горный козёл, уже бежал по отвесной скале высоко надо мной. Он учил нас находить ягоды, он ставил сети в горном ручье как Чингачгук - Большой змей, он учил нас,-городских, разжигать костры и выкапывать корни и распознавать грибы.
"В тебе есть Дух",-сказал он мне через две недели жизни в Сухом Логе. Очевидно две недели он ко мне присматривался. Он был возраста моей жены Наташи, т.е. родился в 1958 году. В Алтае он бродил с самого детства, потому что был родом из города Бийска, а Бийск от гор отделяют несколько часов в автобусе. Еще при советской власти он собирал мумиё и корни, водил туристов на Телецкое озеро и к горе Белуха. Мумиё ценилось в больших городах среди интеллигенции как средство от всех болезней. Это помет горных мышей на самом деле. Маленький кусочек стоил в Москве больших денег. Золотарев знал хорошо и Уймонскую долину, населенную староверами и последователями Рериха. Он говорил мне что КГБ усиленно надзирал над долиной, считая что оттуда может начаться какая-нибудь сектанско-революционная ересь.
"Я ничего не понимаю в Вашей партии. Я политикой не занимаюсь",-заявил он мне еще в Боочи. Но уже через десять дней, спросонья я с удивлением услышал как Виктор заполночь беседуя с заехавшим обогреться алтайцем Лёхой говорит ему "потому наша партия самая честная. Мы хотим...", дальше он неправильно трактовал политику НБП, но поразительно было что оно так быстро прибился к нам. "У тебя ребята хорошие,-сказал он мне вскоре,-сколько езжу таких не встречал. Самые лучшие."
Я написал о Золотареве в недавно законченной "Книге Воды" (это своеобразная книга воспоминаний) посему поумерю свой пыл. Мне очень тяжело что его убили. Я чувствую что вынул его насильственно из его кармы и поместил в нашу судьбу, в Историю Национал - Большевизма. И он погиб. Это я виноват.
Мы жили в Сухом Логу и беспокоили нас только пьяные охотники и чабаны. В пьяном состоянии алтайцы заводили беседы о мощи Чингиз-хана, иногда сбивались на враждебность, наезжали как говорят на нас, но стычек не было. Кривоногий маленький и широкий, как панцырь Леха сделался другом Виктора. В алтайцах чувствовался комплекс неполноценности народа выпавшего из истории к русским,-народу историческому. Потому в подпитии они обыкновенно хвалились своим умением ездить на лошади и своим снайперским искусством. Что касается ФСБ, то они пропали, или препоручили наблюдение за нами местным. Усатый заместитель директора не то агроном, не то главный инженер порою отирался поблизости - мы несколько раз встречали его машину. Фамилия у агронома Была Враждебная - Лебедь.
Уже в сентябре стало холодать. Над Сухим Логом низко висели с утра туманы и порой не рассеивались до конца дня. Брусья нашей недостроенной избушки были хорошо подогнаны и проконопачены мхом, но окна по-прежнему закрывал лишь пластик и дымовая труба железной печки была выведена в окно, держалась на соплях, потому к утру тепло уходило из избушки. Нужно было переселяться куда-то. Можно было конечно купить дом в деревне, в Банном или в другой деревне, и довольно дешево, но в деревню, в человечий улей я не хотел. Еще от Кетраря, когда он отвозил нас в Сухой Лог я услышал, что поблизости живет травник Пирогов, собирает корни и травы. Мимо Сухого Лога к Пирогову вела дорога. Золотарев одел резиновые сапоги и пошел к Пирогову в гости.
Вернувшись вечером, он сообщил, что мы друг другу нужны. Что Пирогов зимой живет в Барнауле, продает свои травы, а хутор раньше оставлял на алтайцев, да только они его много раз подводили. Пропили его железо, какие-то еще стройматериалы. Пирогов будет счастлив если кто-то останется на хуторе на зиму. На следующий день мы отправились знакомиться.
Семен Пирогов оказался маленьким старичком лесовичком. Прижимистым эксплуататором, но это выяснилось позднее. Хутор его состоял из трех жилых избушек, огромного ангара-сушилки для трав, мастерская, две бани, старая и недостроенная новая и еще нескольких подсобных строений. У кулака был даже гусеничный бульдозер. За хутором Пирогова осмысленные человеческие поселения заканчивались, только промелькнёт в горах старая юрта пастухов или крошечная черная избушка охотников. Я сказал Пирогову что мы хотели бы попробовать прожить зиму в горах, убедиться сможем или нет. Он сообщил что тридцать лет живет в горах, что долгие годы был лесником. Мы сидели в его летней кухне, печка под крышей, обширная терраса. Пришел Геннадий Игнатьев, пчеловод, из селения Чендэк из Уймонской долины, он оставлял здесь у Пирогова на лето часть своих пчел. Через несколько дней я Золотарева и еще одного нацбола поместил у Пирогова, а сам с тремя ребятами уехал в Усть-Коксу. А оттуда охотовед Чайка отвёз нас к себе на пасеку в место называемое Меновная, куда более дикое чем Банное.
Там мы провели пару недель. Места сказочные и дикие. На берегу райской речки стояли здоровенный дом и строение пасеки. Сам Чайка не бывал в своём доме лет пять. Добираться туда было километров шестьдесят от Усть - Коксы. Мы прожили там пару недель, и возвратились на хутор Пирогова в самой середине сентября. Составили договор, по которому берём в аренду его хутор: проживание в обмен на охрану помещений. В двадцатых числах сентября мы направились в Барнаул, имея на борту четверых членов Национал Большевистской партии и Галину Ивановну Беликову - она ехала к дочери, везла мешки с картошкой. Двое наших остались охранять хутор.
Если не ошибаюсь, это было 23 сентября, мы сгрузили Галину Ивановну и её мешки у дома её дочери, и отвезли Золотарёва в старый двор, недалеко от гостиницы "Алтай". Он вышел, загорелый в рубашке с цветами, вынес свой мешок из брезента. Договорились встретиться. Я обещал привезти ему членский билет НБП. Больше я его не видел.
В тот же вечер я уехал в Красноярск, на поезде. В Новосибирске отцепленный вагон стоял часа четыре, ожидая пока его прицепят к поезду на Лабытнанги идущему через Красноярск. Пассажиры все извелись. В Красноярске я был 24-го. 26 сентября я встретился с народным олигархом Быковым и решил, что буду писать о нём книгу. Его судьба меня очень интересовала как необыкновенная судьба нашего времени. К тому же партии были необходимы деньги.
Разумеется, пока я путешествовал по Алтаю, партия работала, выходила газета. Глдавный редактор Алексей Волынец вообще не плохо справлялся с тяжким трудом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71