Упоминание о письме в Генпрокуратуру есть у меня в календаре и за 23 января. Но я полагаю, то письмо было направлено по поводу рижских событий и товарищей томящихся в латвийских тюрьмах. Следовательно письмо касаюшееся нападения ФСБ на иностранца Тьерри Мариньяка я написал в конце февраля или даже может быть в начале марта.
Помимо сообщения Невского о том, что нас очень серьёзно разрабатывают, я узнал в бункере о целом клубке шпионских новостей. То, что "эстонский бизнесмен" сумел узнать от наших что нацболы попадают в Латвию поездом "СПб - Калининград", "дураки мы ещё, Эдуард Вениаминович",- сказал Тишин. И что бизнесмен предложил "взорвать что-нибудь в Прибалтике". То, что появился некий персонаж в кашемировом пальто, интересующийся нашим финансированием. В частности его интересовал наш приятель химик (ребята имели неосторожность сболтнуть, что у нас есть "химик" помогающий газете время от времени), якобы у кашемирового есть для химика партнёры за границей. Я встретился с кашемировым, по его словам он только что освободился из мест заключения, и пришёл к выводу, что передо мной сотрудник органов. Ранее такие типажи не появлялись у нас.
В №161 "Лимонки" (16 января 2001 г.) в статье "Ссучившиеся" и в №162 (за 30 января) в редакторской статье "Как ФСБ разрабатывает НБП" я наехал на ФСБ так сильно, как ни на кого со времён борьбы с Лебедем не наезжал. Я обвинил их в том, что они лишены офицерской чести, так как сдали наших ребят в Риге латвийским спецслужбам, что они ссучились, что наши нацболы ведь ехали защищать стариков-чекистов, что они охранка, а не чекисты и памятник Дзержинскому им не принадлежит. Думаю, что эти две статьи так задели их корпоративную честь, что оперативники разрабатывающие меня, получили теперь уже личную мотивацию для того, чтобы посадить меня. Характерно, что во время ночного путешествия в автомобиле через Алтай в свете жирофар подполковник Кузнецов много раз причитал: "За что же ты нас так не любишь!" Множество раз! Силясь уверить себя, что они не охранка без конца слушали "Глеб Жеглов и Володя Шарапов" и "Чека" ("Чека, оно жило во все века!")
Помимо статей, 19 января я отправил по рижскому делу письма Патрушеву и Иванову, соответственно главам ФСБ и МИДа под заголовком "Господа, вы нарушили Конституцию", где писал: "В плане моральном - совершена подлость, в плане профессиональном - совершена также подлость",-писал я, и закончил письмо так: "Поминаю, что вежливость требует поставить "с уважением", но рука моя не поднимается. Вы сдали ребят в тюрьму!"
То есть я осложнил свои отношения с ними. А что я должен был делать? Они засылали ко мне провокаторов, предлагая "взорвать"; на столе у меня лежала копия письма господина Шульца, заместителя Патрушева, ответ депутату ГосДумы Алкснису на его запрос, где чёрным по белому он признавал, что да, они сдали национал - большевиков латвийским властям. Что я должен был делать? Дипломатически заискивать пред ними? Они бы всё равно продолжили разработку.
26 января у меня в квартире, у единственного во всём доме, вырубили телефон и свет.
6 февраля в двенадцатом часу ночи позвонил человек с голосом "кинозлодея". Отрекомендовался Володей Графом. "Я от папы. Что же ты не выполняешь обязательств..." На завтра я выяснил, что никакого Графа в окружении Быкова нет, и никто никогда не называл Быкова "папой".
Кашемировый передал Тишину, что отомстит мне за упоминание о нём в статье в "Лимонке" (фамилия его там не фигурировала), что он даёт мне неделю срока. И стал вбивать клин между мною и лидером московской организации Тишиным. "Против тебя, Толь, я ничего не имею. А ему я отомщу."
В эпилоге моей книги "Охота на Быкова" я рассказал о той нездоровой атмосфере душного колпака, в которой я жил по воле ФСБ последние месяцы на свободе.
Вот небольшая цитата: "В конце февраля я отправился в Ростов - на Дону. Там с самого вокзала за мной было установлено наружное наблюдение. Мы видели преследующие нас автомашины, многих агентов узнавали в лицо (мы - это я и мой охранник Михаил). Каково же было, представляю, их нервное "потрясение", когда 28 февраля в штабе округа я встретился с командующим Северо-Кавказским военным округом генералом Трошевым и имел с ним продолжительную беседу. Теперь у конторы есть доказательство заговора одиозного Лимонова с одиозным крёстным отцом Быковым, с всемирно известным специалистом по организации coup d'etat Бобом Денаром ... и генералом Трошевым. Действительно, чудовищный заговор, сплетённый, признаю, по моей инициативе."
Я съездил в Брянск, чтобы подбодрить набирающую высоту местную регионалку и её руководителя Коноплёва, и девчонку давшую букетом по физиономии певице Валерии. На девчонку наехали её же родители. Туда и обратно съездил. Кажется даже не ночевали мы с Мишкой в Брянске. Нет, одну ночь все-таки переночевали, припоминаю.
Между тем мне нужно было съездить на Алтай. Я должен был появиться там в середине марта. Ведь с начала декабря, т.е. уже четвёртый месяц сидели там у меня на хуторе Пирогова трое нацболов. Я не знал что с ними. Помимо этого, я должен был успеть туда пока стоял ещё снежный наст, не началось таяние. Иначе позже на хутор не проедешь. У моих ребят к тому же должны были кончиться припасы. И нужно было решать с избой. Когда я был в Усть-Коксе в последних числах ноября, я оставил записку охотоведу Чайке с просьбой подсчитать цену которую он хочет за свою пасеку на Меновной. Его самого я не застал, потому передал записку дежурной. Ждал меня к 10-15 марта и Овсиенко. Я договорился поменять наш Уазик на его грузовик с кузовом, грузовик был более удобное транспортное средство колесить по Алтаю в снег и грязь.
Похоже, что ФСБ тоже хотело выпихнуть меня туда. Приехав из Ростова, я получил очередную угрозу от Кашемирового, переданную через Тишина. Свои угрозы он постоянно излагал по заведомо прослушиваемому телефону в бункере. Оглядаваясь назад, в март месяц, я понимаю, что эти угрозы имели целью сдвинуть меня из Москвы. Однако мне пришлось ещё съездить по срочному делу в Нижний Новгород. Там начиналась кампания по выборам в губернаторы. Накануне отъезда в Нижний, я узнал из бункера, что ещё 11 марта арестован в поезде "Новокузнецк-Кисловодск" нацбол Лалетин и содержится в камере "Лефортово".
28 марта утром я вернулся из Нижнего Новгорода и в тот же день (билеты были куплены заранее) в сопровождении национал-большевиков Михаила и Артёма отправился в Новосибирск.
До отъезда мне принесли из бункера письмо от Юшкова Олега Ивановича, руководителя нашей организации в городе Чайковский, Пермской области. Письмо было отправлено из СИЗО в Татарстане. В письме Олег писал, что его арестовали 1 марта на территории Татарстана, подкинули "чек" с наркотиком и вот он переведён теперь в казанскую тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Помимо сообщения Невского о том, что нас очень серьёзно разрабатывают, я узнал в бункере о целом клубке шпионских новостей. То, что "эстонский бизнесмен" сумел узнать от наших что нацболы попадают в Латвию поездом "СПб - Калининград", "дураки мы ещё, Эдуард Вениаминович",- сказал Тишин. И что бизнесмен предложил "взорвать что-нибудь в Прибалтике". То, что появился некий персонаж в кашемировом пальто, интересующийся нашим финансированием. В частности его интересовал наш приятель химик (ребята имели неосторожность сболтнуть, что у нас есть "химик" помогающий газете время от времени), якобы у кашемирового есть для химика партнёры за границей. Я встретился с кашемировым, по его словам он только что освободился из мест заключения, и пришёл к выводу, что передо мной сотрудник органов. Ранее такие типажи не появлялись у нас.
В №161 "Лимонки" (16 января 2001 г.) в статье "Ссучившиеся" и в №162 (за 30 января) в редакторской статье "Как ФСБ разрабатывает НБП" я наехал на ФСБ так сильно, как ни на кого со времён борьбы с Лебедем не наезжал. Я обвинил их в том, что они лишены офицерской чести, так как сдали наших ребят в Риге латвийским спецслужбам, что они ссучились, что наши нацболы ведь ехали защищать стариков-чекистов, что они охранка, а не чекисты и памятник Дзержинскому им не принадлежит. Думаю, что эти две статьи так задели их корпоративную честь, что оперативники разрабатывающие меня, получили теперь уже личную мотивацию для того, чтобы посадить меня. Характерно, что во время ночного путешествия в автомобиле через Алтай в свете жирофар подполковник Кузнецов много раз причитал: "За что же ты нас так не любишь!" Множество раз! Силясь уверить себя, что они не охранка без конца слушали "Глеб Жеглов и Володя Шарапов" и "Чека" ("Чека, оно жило во все века!")
Помимо статей, 19 января я отправил по рижскому делу письма Патрушеву и Иванову, соответственно главам ФСБ и МИДа под заголовком "Господа, вы нарушили Конституцию", где писал: "В плане моральном - совершена подлость, в плане профессиональном - совершена также подлость",-писал я, и закончил письмо так: "Поминаю, что вежливость требует поставить "с уважением", но рука моя не поднимается. Вы сдали ребят в тюрьму!"
То есть я осложнил свои отношения с ними. А что я должен был делать? Они засылали ко мне провокаторов, предлагая "взорвать"; на столе у меня лежала копия письма господина Шульца, заместителя Патрушева, ответ депутату ГосДумы Алкснису на его запрос, где чёрным по белому он признавал, что да, они сдали национал - большевиков латвийским властям. Что я должен был делать? Дипломатически заискивать пред ними? Они бы всё равно продолжили разработку.
26 января у меня в квартире, у единственного во всём доме, вырубили телефон и свет.
6 февраля в двенадцатом часу ночи позвонил человек с голосом "кинозлодея". Отрекомендовался Володей Графом. "Я от папы. Что же ты не выполняешь обязательств..." На завтра я выяснил, что никакого Графа в окружении Быкова нет, и никто никогда не называл Быкова "папой".
Кашемировый передал Тишину, что отомстит мне за упоминание о нём в статье в "Лимонке" (фамилия его там не фигурировала), что он даёт мне неделю срока. И стал вбивать клин между мною и лидером московской организации Тишиным. "Против тебя, Толь, я ничего не имею. А ему я отомщу."
В эпилоге моей книги "Охота на Быкова" я рассказал о той нездоровой атмосфере душного колпака, в которой я жил по воле ФСБ последние месяцы на свободе.
Вот небольшая цитата: "В конце февраля я отправился в Ростов - на Дону. Там с самого вокзала за мной было установлено наружное наблюдение. Мы видели преследующие нас автомашины, многих агентов узнавали в лицо (мы - это я и мой охранник Михаил). Каково же было, представляю, их нервное "потрясение", когда 28 февраля в штабе округа я встретился с командующим Северо-Кавказским военным округом генералом Трошевым и имел с ним продолжительную беседу. Теперь у конторы есть доказательство заговора одиозного Лимонова с одиозным крёстным отцом Быковым, с всемирно известным специалистом по организации coup d'etat Бобом Денаром ... и генералом Трошевым. Действительно, чудовищный заговор, сплетённый, признаю, по моей инициативе."
Я съездил в Брянск, чтобы подбодрить набирающую высоту местную регионалку и её руководителя Коноплёва, и девчонку давшую букетом по физиономии певице Валерии. На девчонку наехали её же родители. Туда и обратно съездил. Кажется даже не ночевали мы с Мишкой в Брянске. Нет, одну ночь все-таки переночевали, припоминаю.
Между тем мне нужно было съездить на Алтай. Я должен был появиться там в середине марта. Ведь с начала декабря, т.е. уже четвёртый месяц сидели там у меня на хуторе Пирогова трое нацболов. Я не знал что с ними. Помимо этого, я должен был успеть туда пока стоял ещё снежный наст, не началось таяние. Иначе позже на хутор не проедешь. У моих ребят к тому же должны были кончиться припасы. И нужно было решать с избой. Когда я был в Усть-Коксе в последних числах ноября, я оставил записку охотоведу Чайке с просьбой подсчитать цену которую он хочет за свою пасеку на Меновной. Его самого я не застал, потому передал записку дежурной. Ждал меня к 10-15 марта и Овсиенко. Я договорился поменять наш Уазик на его грузовик с кузовом, грузовик был более удобное транспортное средство колесить по Алтаю в снег и грязь.
Похоже, что ФСБ тоже хотело выпихнуть меня туда. Приехав из Ростова, я получил очередную угрозу от Кашемирового, переданную через Тишина. Свои угрозы он постоянно излагал по заведомо прослушиваемому телефону в бункере. Оглядаваясь назад, в март месяц, я понимаю, что эти угрозы имели целью сдвинуть меня из Москвы. Однако мне пришлось ещё съездить по срочному делу в Нижний Новгород. Там начиналась кампания по выборам в губернаторы. Накануне отъезда в Нижний, я узнал из бункера, что ещё 11 марта арестован в поезде "Новокузнецк-Кисловодск" нацбол Лалетин и содержится в камере "Лефортово".
28 марта утром я вернулся из Нижнего Новгорода и в тот же день (билеты были куплены заранее) в сопровождении национал-большевиков Михаила и Артёма отправился в Новосибирск.
До отъезда мне принесли из бункера письмо от Юшкова Олега Ивановича, руководителя нашей организации в городе Чайковский, Пермской области. Письмо было отправлено из СИЗО в Татарстане. В письме Олег писал, что его арестовали 1 марта на территории Татарстана, подкинули "чек" с наркотиком и вот он переведён теперь в казанскую тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71