- Для нас это особенно тяжко, - вздохнул патлатый. - Ведь он был
нашим знакомым, особенно вот его. - И он ткнул в маленького бандита.
Тот, быстро проглотив кусок, поспешно закивал головой и попытался
придать своему лицу горестное выражение.
- Это был мой друг, - подтвердил он. По-французски он говорил намного
хуже остальных. - Мой очень хороший друг. Как бы я хотел быть рядом с ним
вместо вас в последние минуты его жизни!
Салон наполнили тяжкие вздохи. Все по очереди возводили очи горе.
Немного справившись со своей скорбью, друг покойного продолжал:
- Его последний вздох... Его последние слова... Как бы я хотел
слышать их! Он говорил с вами, мадемуазель. Заклинаю вас, повторите
последние слова моего друга!
"Прекрасно! - мысленно одобрила я. - Еще немного поднапрячься, и эта
скорбь будет так естественна..."
- Увы, не могу, - произнесла я, издав уже совершенно раздирающий душу
вздох. - Я их не поняла.
- Как это? - на выдержал бандит с глазами навыкате, но патлатый
укротил его одним взглядом и сочувственно поинтересовался:
- Он что, бредил?
- Похоже на то, - с грустью подтвердила я. - Какие-то отдельные,
бессвязные слова, к тому же едва слышным голосом...
- Прошу вас, повторите эти слова! - взмолился друг покойного. - Пусть
они бессмысленны, но ведь это последние слова моего незабвенного друга! Я
навечно сохраню их в памяти.
Тут я поняла, что избранная мною роль сладкой идиотки имеет свои
недостатки. Сладкая идиотка просто обязана иметь доброе сердце, и в данном
случае просто не может не мобилизовать все свои жалкие умственные
способности на то, чтобы припомнить эти чертовы последние слова. Как выйти
из положения?
- Не помню, - пролепетала я чуть ли не со слезами на глазах. - Но я
понимаю вашу боль и постараюсь припомнить. Там был такой шум, такая суета,
я хотела ему помочь, а он уже чуть дышал...
Четыре бандита тоже чуть дышали, слушая меня. Видимо, слова покойника
были для них вопросом жизни и смерти. Притворяясь, что я напряженно
вспоминаю, и время от времени издавая тяжелые вздохи, я в то же время
лихорадочно обдумывала линию своего поведения. Убедить их, что я ничего не
слышала или ничего не помню? Вряд ли разумно, тогда у них не будет причин
сохранить мне жизнь. А в моих углах отчетливо звучали малоприятные слова
"ликвидировать бесследно". Я понятия не имела, кто они такие, но, как
видно, мне стало известно что-то такое, что для них было чрезвычайно
важно. И в то же время для них опасно было это мое знание, так что им
ничего не стоит лишить меня жизни. Нет, пожалуй, лучше помнить. Могу же я
помнить только часть, а остальное постепенно вспоминать?
- Мне кажется... - неуверенно начала я. - Если не ошибаюсь, он мне
сказал "слушай". Да, именно "слушай".
- "Слушай", - как зачарованный, повторял за мной толстяк.
- Что "слушай"? - опять не выдержал лупоглазый, и, похоже, патлатый
пнул его под столом.
- А я ему сказала: "Тихо, не надо ничего говорить". Я видела, что ему
трудно говорить, я хотела, как лучше...
Вздох, который я издала, был вершиной притворства. Тут уже и патлатый
не выдержал и нервно воскликнул:
- А дальше что же?
Я снизила темп и решила задохнуться от волнения.
- Он так неудобно упал, - медленно, с чувством продолжала я. -
Головой под стол, прямо на ножку стола...
Толстяка чуть удар не хватил, второй бандит заскрежетал зубами.
Маленькому удалось справиться с собой и продолжить разговор:
- И что? Что он говорил? Каковы были последние слова моего друга под
столом?
- Так он же не сознавал, что лежит под столом, - обиженно заявила я и
подумала, что на их месте я бы меня убила. Как важна для них моя
информация, если они проявляют такое ангельское терпение!
Первым взял себя в руки патлатый.
- Несчастный! - подхватил он. - Ничего не сознавал! Лепетал в бреду
бессвязные слова, и только вы, мадемуазель, слышали их! А его друг, его
лучший друг не слышал!
И мне доказалось, что он пнул друга покойного, так как тот,
вздрогнув, возобновил свои душераздирающие просьбы сообщить последние
слова его горячо любимого друга, давая понять, что иначе ему и жизнь не
мила.
Я не ударила лицом в грязь. Уверена, что устроенное мною
представление было не хуже того, что давали они. Я хваталась за голову,
закрывала глаза, заламывала руки и делала множество тому подобных
телодвижений. Наконец тянуть больше стало невозможно, и мне пришлось
сообщить им кое-что конкретное.
- Кажется, он называл какие-то цифры, - произнесла я тихим,
прерывающимся от скорби голосом.
- Какие? Какие цифры? - задохнувшись от волнения, просипел патлатый.
- Не помню. Разные. Беспорядочные. Он несколько раз повторял их.
- Если повторял несколько раз, должны же вы были их запомнить, -
разозлился лупоглазый. Я позволила себе немедленно возмутиться и с
достоинством возразила, что для меня смерть человека важнее каких-то там
цифр.
Патлатый опять поспешил разрядить обстановку. Еще, наверное, с
полчаса продолжался этот дурацкий спектакль, и если бы у нас были зрители,
они неоднократно разражались бы бурными аплодисментами. Тем не менее
никаких ощутимых результатов это не дало, и патлатый решил начать с
другого конца.
- Видите ли, мадемуазель, - произнес он после минуты общего молчания,
испросив предварительно взглядом согласия остальных, - эти беспорядочные
цифры чрезвычайно важны для нас. Покойный должен был сообщить нам очень
важные сведения, которые мы ждали. Он сообщил их вам, как раз вот те
цифры. Очень прошу, вспомните их. Не скрою, от этих цифр зависит наша
жизнь. Мы очень просим помочь нам!
Его невинное младенческое личико выражало такую мольбу, что и
каменное сердце не выдержало бы. Мое же сразу откликнулось.
- Ах, боже мой! - произнесла я с искренним сожалением. - Если бы я
это тогда знала! Но я и в самом деле не могу вспомнить.
- Вы обязаны вспомнить, - патлатый выразительно произнес эти слова и,
помолчав, добавил: - Будем говорить откровенно. Мы люди со средствами и
сможем щедро отблагодарить вас.
- Понимаю, - прервала я. - Постараюсь вспомнить. Но что будет, если
не получится? Ведь беспорядочные цифры очень трудно запомнить.
Голубенькие глазки патлатого превратились вдруг в две ледышки. Все
четверо в мертвом молчании смотрели на меня. В салоне вдруг повеяло
холодом. Не будь я такой легкомысленной от природы, я должна была бы
содрогнуться от холода и ужаса.
- Только вы слышали эти цифры, - медленно, с расстановкой произнес
патлатый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85