Неужели мне кувшина жалко?
- Ну, ладно, подумаю, может, завтра и прощу тебя...
В последующие за этим дни я метр за метром вгрызалась в стену. Дело
шло медленней, чем я рассчитывала, так как попался крупный камень, который
занял у меня несколько часов. Когда извлекла его из стены и откатила к
дверям камеры, я совеем без сил рухнула на пол. Зато ближайшее окружение
этого гиганта удалось извлечь без особого труда. Еще один большой и очень
длинный камень, уходящий на большую глубину в стену, почему-то выскочил
сам, что очень подняло мое настроение.
Кроме выковыривания раствора крючком, я использовала также метод
расшатывания и обстукивания камней, поэтому очень следила за тем, чтобы
сторож не услышал никакого подозрительного шума. Он появлялся обычно около
десяти. Постепенно он привык титуловать меня "преосвященством" и отказался
от попыток путем угроз и шантажа вернуть задержанный мною кувшин.
Следовало внести какое-то разнообразие в наши взаимоотношения.
- Не называй меня "Ваше преосвященство"! - категорически потребовала
я в один прекрасный день. - Так обращаются только к кардиналам.
- Дак ты ведь сама так хотела! - удивился сторож. - А как тебя теперь
называть?
- Ваше королевское величество!
Дыра тотчас же отозвалась радостным похрюкиванием и поинтересовалась:
- А почему "королевское"?
- А потому что мне так нравится. Имею я право, в конце концов, хоть
на какие-то радости в этой могиле?
- Шеф завтра возвращается! Если захочешь - выйдешь отсюда. Но лучше
не выходи, мне скучно будет!
- Не волнуйся, мне здесь нравится!
На самом же деле настало очень тяжелое время. Я чувствовала, что меня
надолго не хватят. Правда, тяжелый труд приносил даже некоторую пользу
здоровью, но эти камни вместо постели, эта промозглая, затхлая атмосфера
подземелья... Я чувствовала, что пропиталась ею насквозь. В моем
воображении то и дело представали картины всевозможных засушливых районов
земли: и тех, что я видела собственными глазами, и тех, о которых только
читала или слышала. Жаркое солнце освещало пески Сахары, Белую Гору с ее
нескончаемыми дюнами, Блендовскую пустыню, а также пустыню Гоби, сухие
сосновые боры под Варшавой... Неужели когда-то мне могло быть слишком сухо
или жарко? В пустынях мне виделись также различные продовольственные
товары и отдельные предметы мебельных гарнитуров, разумеется мягкие. Сесть
бы сейчас в мягкое кресло... Лечь в удобную постель... В с_у_х_у_ю
постель!
Две вещи поддерживали мой дух. Первая - дикая, безумная ярость. Если
ярость достигала подобных высот - а такое случалось со мной очень редко, -
она делала меня совершенно невменяемым существом. Я уже знала, что в
подобном состоянии я бываю способна совершать деяния, которых в нормальном
состоянии мне не совершить ни за какие сокровища мира. Такое случалось со
мной несколько раз в жизни, и мне горько приходилось потом сожалеть о
содеянном. Теперь же я и не пыталась подавлять всевозрастающее
неистовство, следя лишь за тем, чтобы оно находило выход только в одном
направлении - через проход в стене.
Вторая вещь - глубокое убеждение в благодатном влиянии воды на кожу
лица. Мы столько начитались и наслушались о превосходном цвете лица
англичанок. А все потому, что они всю жизнь мокнут под дождем.
Общеизвестно, что с возрастом кожа высыхает, и сколько же тратится сил на
ее увлажнение. Ну, теперь я могла быть спокойна: влагой пропитаюсь на всю
жизнь. В глубине души я надеялась, что, когда я выйду отсюда, у меня будет
чудесная кожа лица, пусть даже немного и бледноватая.
Я с энтузиазмом ковырялась уже на глубине около полутора метров,
когда до меня понесся шум сверху - в неурочное время, ближе к вечеру. Я
поспешила вернуться в камеру и услышала доносящийся из отверстия рев:
- Эй, ты-ы-ы!
Я удивилась. Неужели сторож мог забыться до такой степени? Рев, не
уступающий по интенсивности мотору реактивного самолета, повторился.
Теперь я поняла, что кричал не сторож. Похоже, вернулся шеф. Сев на
камень, я стала ждать, когда ко мне обратятся более прилично. Рев
прекратился. Затем послышался неуверенный голое сторожа:
- Ваше преосвященство!
Я не откликалась.
- Ваше пре... - начал было он громче, но тут же спохватился и заорал:
- Ваша королевское величество!
Теперь я могла откликнуться:
- Ну, что?
- Ты не свихнулась там? - зарокотал шеф. - Что это за глупости?
- А, привет! - обрадовалась я. - Как дела? Как здоровье?
- А ты все шутишь? Не надоело тебе?
- Надоело!
- Хочешь выйти?
- Нет!
- Что?!
- Не хочу выходить! Тут тихо и спокойно. Где еще я найду такое?
Похоже, он лишился дара речи. После продолжительного молчания до меня
донесся сверху неясный звук - может быть, он расспрашивал сторожа.
- А ты там не спятила? - послышался наконец его раздраженный голос.
В ответ я начала оглушительно орать таблицу умножения на семь, причем
делала это на трех языках в зависимости от того, на каком языке мне легче
было произносить очередное слово.
- Замолчи! - пытался он остановить меня. - Да замолчи же! Перестань
орать!
Закончив таблицу умножения на семь, я хотела перейти к восьми, но уж
очень трудно было орать изо всех сил, и я, отказавшись от этой мысли,
снизошла до объяснения:
- Это я доказываю тебе, что не спятила. Но не уверена, что ты
способен как следует оценить. Ты-то сам помнишь таблицу умножения?
В ответ послышалась ругань, которую я с удовольствием выслушала. Все
говорило о том, что настроение у него не наилучшее.
- У тебя что, неприятности? - добродушно поинтересовалась я.
- Почему ты так думаешь?
- Что-то ты не в настроения!
- Лучше о своих неприятностях подумай. Вижу, что ты еще не созрела.
Ну и сиди, раз тебе так хорошо!
Он ушел, и наступила тишина.
Куча камней под дверью понемногу росла. Набросанные как попало, они
занимали гораздо больше места, чем тогда, когда были вмурованы в стену.
Пожалуй, через какое-то время камни вытеснят меня из камеры. Теперь я
стала укладывать их аккуратнее, стараясь в первую очередь как следует
завалить дверь. Я сознательно отрезала путь к себе в камеру, да и себя
лишала возможности выйти на волю нормальным путем. Теперь для меня не
оставалось иного выхода, как только сквозь стену.
Ковыряя крючком мягкий раствор, я благодарила бога за то, что не сижу
в подземелье замка, построенного из гранита или другого твердого камня,
скрепленного цементом. А постройки из известняка везде строят одинаково:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
- Ну, ладно, подумаю, может, завтра и прощу тебя...
В последующие за этим дни я метр за метром вгрызалась в стену. Дело
шло медленней, чем я рассчитывала, так как попался крупный камень, который
занял у меня несколько часов. Когда извлекла его из стены и откатила к
дверям камеры, я совеем без сил рухнула на пол. Зато ближайшее окружение
этого гиганта удалось извлечь без особого труда. Еще один большой и очень
длинный камень, уходящий на большую глубину в стену, почему-то выскочил
сам, что очень подняло мое настроение.
Кроме выковыривания раствора крючком, я использовала также метод
расшатывания и обстукивания камней, поэтому очень следила за тем, чтобы
сторож не услышал никакого подозрительного шума. Он появлялся обычно около
десяти. Постепенно он привык титуловать меня "преосвященством" и отказался
от попыток путем угроз и шантажа вернуть задержанный мною кувшин.
Следовало внести какое-то разнообразие в наши взаимоотношения.
- Не называй меня "Ваше преосвященство"! - категорически потребовала
я в один прекрасный день. - Так обращаются только к кардиналам.
- Дак ты ведь сама так хотела! - удивился сторож. - А как тебя теперь
называть?
- Ваше королевское величество!
Дыра тотчас же отозвалась радостным похрюкиванием и поинтересовалась:
- А почему "королевское"?
- А потому что мне так нравится. Имею я право, в конце концов, хоть
на какие-то радости в этой могиле?
- Шеф завтра возвращается! Если захочешь - выйдешь отсюда. Но лучше
не выходи, мне скучно будет!
- Не волнуйся, мне здесь нравится!
На самом же деле настало очень тяжелое время. Я чувствовала, что меня
надолго не хватят. Правда, тяжелый труд приносил даже некоторую пользу
здоровью, но эти камни вместо постели, эта промозглая, затхлая атмосфера
подземелья... Я чувствовала, что пропиталась ею насквозь. В моем
воображении то и дело представали картины всевозможных засушливых районов
земли: и тех, что я видела собственными глазами, и тех, о которых только
читала или слышала. Жаркое солнце освещало пески Сахары, Белую Гору с ее
нескончаемыми дюнами, Блендовскую пустыню, а также пустыню Гоби, сухие
сосновые боры под Варшавой... Неужели когда-то мне могло быть слишком сухо
или жарко? В пустынях мне виделись также различные продовольственные
товары и отдельные предметы мебельных гарнитуров, разумеется мягкие. Сесть
бы сейчас в мягкое кресло... Лечь в удобную постель... В с_у_х_у_ю
постель!
Две вещи поддерживали мой дух. Первая - дикая, безумная ярость. Если
ярость достигала подобных высот - а такое случалось со мной очень редко, -
она делала меня совершенно невменяемым существом. Я уже знала, что в
подобном состоянии я бываю способна совершать деяния, которых в нормальном
состоянии мне не совершить ни за какие сокровища мира. Такое случалось со
мной несколько раз в жизни, и мне горько приходилось потом сожалеть о
содеянном. Теперь же я и не пыталась подавлять всевозрастающее
неистовство, следя лишь за тем, чтобы оно находило выход только в одном
направлении - через проход в стене.
Вторая вещь - глубокое убеждение в благодатном влиянии воды на кожу
лица. Мы столько начитались и наслушались о превосходном цвете лица
англичанок. А все потому, что они всю жизнь мокнут под дождем.
Общеизвестно, что с возрастом кожа высыхает, и сколько же тратится сил на
ее увлажнение. Ну, теперь я могла быть спокойна: влагой пропитаюсь на всю
жизнь. В глубине души я надеялась, что, когда я выйду отсюда, у меня будет
чудесная кожа лица, пусть даже немного и бледноватая.
Я с энтузиазмом ковырялась уже на глубине около полутора метров,
когда до меня понесся шум сверху - в неурочное время, ближе к вечеру. Я
поспешила вернуться в камеру и услышала доносящийся из отверстия рев:
- Эй, ты-ы-ы!
Я удивилась. Неужели сторож мог забыться до такой степени? Рев, не
уступающий по интенсивности мотору реактивного самолета, повторился.
Теперь я поняла, что кричал не сторож. Похоже, вернулся шеф. Сев на
камень, я стала ждать, когда ко мне обратятся более прилично. Рев
прекратился. Затем послышался неуверенный голое сторожа:
- Ваше преосвященство!
Я не откликалась.
- Ваше пре... - начал было он громче, но тут же спохватился и заорал:
- Ваша королевское величество!
Теперь я могла откликнуться:
- Ну, что?
- Ты не свихнулась там? - зарокотал шеф. - Что это за глупости?
- А, привет! - обрадовалась я. - Как дела? Как здоровье?
- А ты все шутишь? Не надоело тебе?
- Надоело!
- Хочешь выйти?
- Нет!
- Что?!
- Не хочу выходить! Тут тихо и спокойно. Где еще я найду такое?
Похоже, он лишился дара речи. После продолжительного молчания до меня
донесся сверху неясный звук - может быть, он расспрашивал сторожа.
- А ты там не спятила? - послышался наконец его раздраженный голос.
В ответ я начала оглушительно орать таблицу умножения на семь, причем
делала это на трех языках в зависимости от того, на каком языке мне легче
было произносить очередное слово.
- Замолчи! - пытался он остановить меня. - Да замолчи же! Перестань
орать!
Закончив таблицу умножения на семь, я хотела перейти к восьми, но уж
очень трудно было орать изо всех сил, и я, отказавшись от этой мысли,
снизошла до объяснения:
- Это я доказываю тебе, что не спятила. Но не уверена, что ты
способен как следует оценить. Ты-то сам помнишь таблицу умножения?
В ответ послышалась ругань, которую я с удовольствием выслушала. Все
говорило о том, что настроение у него не наилучшее.
- У тебя что, неприятности? - добродушно поинтересовалась я.
- Почему ты так думаешь?
- Что-то ты не в настроения!
- Лучше о своих неприятностях подумай. Вижу, что ты еще не созрела.
Ну и сиди, раз тебе так хорошо!
Он ушел, и наступила тишина.
Куча камней под дверью понемногу росла. Набросанные как попало, они
занимали гораздо больше места, чем тогда, когда были вмурованы в стену.
Пожалуй, через какое-то время камни вытеснят меня из камеры. Теперь я
стала укладывать их аккуратнее, стараясь в первую очередь как следует
завалить дверь. Я сознательно отрезала путь к себе в камеру, да и себя
лишала возможности выйти на волю нормальным путем. Теперь для меня не
оставалось иного выхода, как только сквозь стену.
Ковыряя крючком мягкий раствор, я благодарила бога за то, что не сижу
в подземелье замка, построенного из гранита или другого твердого камня,
скрепленного цементом. А постройки из известняка везде строят одинаково:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85