Рот уже раскрыл.
Тут Арегунда вскочила, за копьё своё схватившись.
Из-за кургана незнакомый всадник показался.
Огромен был тот всадник, даже от брода видать. Остановился и назад смотреть стал.
А дозорных на кургане нет… Я это только сейчас понял.
Следом за всадником и лошадь с телегой показалась, а за телегой ещё одна лошадь шла, порожняя.
Вандалка нам сказала, чтобы мы в село бежали, людей полошили. Но мы с Гизульфом сразу узнали лошадь дяди Агигульфа. И самого дядю Агигульфа узнали, он на телеге сидел. И на то вандалке указали.
Сперва мы подумали, что они с дедом телегу в бурге выиграли, и отослал дед телегу домой, чтобы обратно не проиграть её ненароком в кости.
Но вот ближе подъехали, и увидели мы, что на телеге дедушка Рагнарис лежит, бороду вверх уставя и дядю Агигульфа яростно ругая на чём свет стоит.
Рассмотрели мы дядю Агигульфа и едва узнали его. Как ворон сидел, нахохлившись. В первый раз видно было, что с Ульфом они родные братья, ибо никогда прежде не был дядя Агигульф на Ульфа похож.
Тут и тот большой всадник подъехал. Приметного на нём было – кольчуга. Прежде мы про кольчуги только от Ульфа и дяди Агигульфа слышали, а в селе ни у кого кольчуги не было. Кольчуга была как длинная рубаха, только из металла, а под мышкой зияла большая дыра. И шлем у того всадника был не такой, как у наших воинов, – круглый, а шея кольчужным воротником прикрыта.
Щит он возил круглый, меньше, чем у наших воинов, а умбон как шип.
Всадник тот дороден был, сложением великан, вроде тех, про которых дядя Агигульф нам с Гизульфом рассказывал. Чуть не до глаз рыжим волосом зарос, бородища по кольчуге метёт едва не до пупа.
Завидев Гизульфа, тот великан проревел скорбно:
– Не узнаешь ли меня, Гизульф?
Но тут дядя Агигульф на телеге поравнялся с ним и сказал устало тому великану:
– Давай, Лиутпранд, языком с мальцами не мели, не до того.
А нам сказал, чтобы бежали скорей домой. Тут такое дело…
Дед на телеге оживился и тоже бранить нас стал, что дармоедствуем. И дяде Агигульфу досталось: совсем ума с Лиутпрандом лишились, вставать ему не дают, надругаться над отцом вздумали…
Тогда только поняли мы, что рыжебородый великан тот – дядя Лиутпранд. Удивился я, как раньше его не признал. Ведь это тот самый дядя Лиутпранд, что срубил в бою голову нашему дяде Храмнезинду и через это родичем нашим стал. Лиутпранд, когда голову дяде Храмнезинду срубил, с дядей Агигульфом бился. И полюбились они друг другу. И уговорил дядя Агигульф Лиутпранда к нам ехать.
Лиутпранд привёз голову Храмнезинда в кожаном мешке нашему дедушке Рагнарису и уплатил вергельд за убийство Храмнезинда.
А потом он, наущаемый дядей Агигульфом, пролез между ног у Ильдихо и тем самым стал нашему дедушке Рагнарису как бы сыном, а нам – дядей, по нашему обычаю. Конечно, Ильдихо – не жена дедушки, а наложница. Но ведь и дядя Храмнезинд был рождён от бывшей рабыни Алариха.
И хотя дядя Лиутпранд не такой близкий дядя, как Агигульф, но мы его все равно любили. И когда он пропал, наша сестра Галесвинта плакала.
Хродомер за то осуждает нашего дедушку Рагнаниса. Хродомер очень не любит Лиутпранда, потому что Лиутпранд, желая подольститься к дедушке, то и дело громко поносит Хродомера. Этому Лиутпранда дядя Агигульф научил.
Дедушка Рагнарис говорит, что не за то Хродомер не любит Лиутпранда. А за то, что Лиутпранд на Галесвинту заглядывается, а на хродомеровых дочерей-перестарок и не смотрит.
Дядя Лиутпранд прогудел:
– Беда, Гизульф, беда.
И следом за телегой шагом к селу поехал. А мы вперёд них побежали.
Первым навстречу нам Ульф выскочил. За ним Тарасмунд.
Гизульф, задыхаясь, выпалил:
– Дед вернулся! Лиутпранд с ним вернулся! Беда!..
Тут и телега на двор въехала. Отец наш и Ульф подбежали к телеге, где дедушка лежал.
Дедушка Рагнарис, не переставая, ругательствами сыпал, будто бредил, а дядя Агигульф в это время рассказывал торопливо, деда перебивая (чего раньше никогда не делал).
Дядя Агигульф сказал, что дед, как приехал, сразу к Теодобаду направился. С почтением принял его Теодобад. По правую руку от себя посадил в дружинных хоромах. И только начал было дед говорить, беды наши и нужды перечисляя, как вдруг за грудь схватился и на скамье осел. Губы у деда посинели, глаза бессмысленные сделались. Дядя Агигульф сказал, что он испугался. Он и до сих пор в страхе.
Вытащили деда на воздух, перед хоромами, на землю уложили, рубаху на нём порвали, чтобы не душила, знахарку кликнули.
Знахарка сказала, что в дедушке Рагнарисе худая кровь завелась и что эта дурная кровь с доброй кровью борется.
Дядя Агигульф спросил, не выпустить ли из жил дурную кровь?
Но знахарка сказала, что это никак нельзя сделать, потому что дурная кровь с доброй кровью перемешалась. Вся надежда на то, что добрая кровь победит.
И отвар дедушке дала.
Дедушка Рагнарис отвару выпил, ожил и сказал, что домой ему нужно. Что Теодобад и без него знает, что делать. Что он к Теодобаду Алариха пришлёт, отца его. Знает он, как Алариха-курганного к Теодобаду прислать.
И хоть немощен был дед, а перечить ему никто не посмел.
Дядя Агигульф сказал, что, хвала богам, как только в бург въехали с дедом, так сразу Лиутпранда повстречали. Лиутпранд сам только-только в бурге появился и к нам ехать хотел.
Ну да не до Лиутпранда сейчас всем было.
Телегу же эту в бурге взяли. У военного нашего вождя Теодобада. Дал и даже скрипеть не стал. И шкуру оленью дал постелить. Правда, старая шкура, частью облезла.
Деда на дворе устраивать стали – не в дом же его нести, где Ахма смердит. Прямо на телеге, ибо дядя Агигульф за знахаркой повторил, что трогать деда опасно.
Дедушка Рагнарис зарычал бессильно, что трогать его и вправду опасно, что доберётся он до всех нас, и до первого – до этого Лиутпранда, палку об него пообломает.
Деда не слушая, навес над телегой делать стали. Ильдихо с распухшими глазами и покрасневшим носом мышью шмыгала.
Тут женщин отстранив, над дедом, простёртым в телеге, Ульф навис.
– Что насчёт тына Теодобад сказал? Даст он воинов?
Дед закряхтел. Видно было, что нехорошо деду, задышал тяжело – вот-вот не то помрёт, не то вырвет его.
Тарасмунд сказал Ульфу, чтобы тот отошёл. Ульф, не слушая, снова деда пытать стал:
– Так даст он воинов, Теодобад-то, или не даст? Что он сказал?
Тарасмунд снова Ульфу велел от деда отойти. Ульф как заорёт на Тарасмунда:
– Он в бург за делом ездил, так пусть говорит, сладилось ли! Помрёт сейчас или язык онемеет, так ведь и не узнаем, что там Теодобад надумал.
– Об отце бы позаботился, – сказал Тарасмунд.
– А ты о селе бы позаботился!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Тут Арегунда вскочила, за копьё своё схватившись.
Из-за кургана незнакомый всадник показался.
Огромен был тот всадник, даже от брода видать. Остановился и назад смотреть стал.
А дозорных на кургане нет… Я это только сейчас понял.
Следом за всадником и лошадь с телегой показалась, а за телегой ещё одна лошадь шла, порожняя.
Вандалка нам сказала, чтобы мы в село бежали, людей полошили. Но мы с Гизульфом сразу узнали лошадь дяди Агигульфа. И самого дядю Агигульфа узнали, он на телеге сидел. И на то вандалке указали.
Сперва мы подумали, что они с дедом телегу в бурге выиграли, и отослал дед телегу домой, чтобы обратно не проиграть её ненароком в кости.
Но вот ближе подъехали, и увидели мы, что на телеге дедушка Рагнарис лежит, бороду вверх уставя и дядю Агигульфа яростно ругая на чём свет стоит.
Рассмотрели мы дядю Агигульфа и едва узнали его. Как ворон сидел, нахохлившись. В первый раз видно было, что с Ульфом они родные братья, ибо никогда прежде не был дядя Агигульф на Ульфа похож.
Тут и тот большой всадник подъехал. Приметного на нём было – кольчуга. Прежде мы про кольчуги только от Ульфа и дяди Агигульфа слышали, а в селе ни у кого кольчуги не было. Кольчуга была как длинная рубаха, только из металла, а под мышкой зияла большая дыра. И шлем у того всадника был не такой, как у наших воинов, – круглый, а шея кольчужным воротником прикрыта.
Щит он возил круглый, меньше, чем у наших воинов, а умбон как шип.
Всадник тот дороден был, сложением великан, вроде тех, про которых дядя Агигульф нам с Гизульфом рассказывал. Чуть не до глаз рыжим волосом зарос, бородища по кольчуге метёт едва не до пупа.
Завидев Гизульфа, тот великан проревел скорбно:
– Не узнаешь ли меня, Гизульф?
Но тут дядя Агигульф на телеге поравнялся с ним и сказал устало тому великану:
– Давай, Лиутпранд, языком с мальцами не мели, не до того.
А нам сказал, чтобы бежали скорей домой. Тут такое дело…
Дед на телеге оживился и тоже бранить нас стал, что дармоедствуем. И дяде Агигульфу досталось: совсем ума с Лиутпрандом лишились, вставать ему не дают, надругаться над отцом вздумали…
Тогда только поняли мы, что рыжебородый великан тот – дядя Лиутпранд. Удивился я, как раньше его не признал. Ведь это тот самый дядя Лиутпранд, что срубил в бою голову нашему дяде Храмнезинду и через это родичем нашим стал. Лиутпранд, когда голову дяде Храмнезинду срубил, с дядей Агигульфом бился. И полюбились они друг другу. И уговорил дядя Агигульф Лиутпранда к нам ехать.
Лиутпранд привёз голову Храмнезинда в кожаном мешке нашему дедушке Рагнарису и уплатил вергельд за убийство Храмнезинда.
А потом он, наущаемый дядей Агигульфом, пролез между ног у Ильдихо и тем самым стал нашему дедушке Рагнарису как бы сыном, а нам – дядей, по нашему обычаю. Конечно, Ильдихо – не жена дедушки, а наложница. Но ведь и дядя Храмнезинд был рождён от бывшей рабыни Алариха.
И хотя дядя Лиутпранд не такой близкий дядя, как Агигульф, но мы его все равно любили. И когда он пропал, наша сестра Галесвинта плакала.
Хродомер за то осуждает нашего дедушку Рагнаниса. Хродомер очень не любит Лиутпранда, потому что Лиутпранд, желая подольститься к дедушке, то и дело громко поносит Хродомера. Этому Лиутпранда дядя Агигульф научил.
Дедушка Рагнарис говорит, что не за то Хродомер не любит Лиутпранда. А за то, что Лиутпранд на Галесвинту заглядывается, а на хродомеровых дочерей-перестарок и не смотрит.
Дядя Лиутпранд прогудел:
– Беда, Гизульф, беда.
И следом за телегой шагом к селу поехал. А мы вперёд них побежали.
Первым навстречу нам Ульф выскочил. За ним Тарасмунд.
Гизульф, задыхаясь, выпалил:
– Дед вернулся! Лиутпранд с ним вернулся! Беда!..
Тут и телега на двор въехала. Отец наш и Ульф подбежали к телеге, где дедушка лежал.
Дедушка Рагнарис, не переставая, ругательствами сыпал, будто бредил, а дядя Агигульф в это время рассказывал торопливо, деда перебивая (чего раньше никогда не делал).
Дядя Агигульф сказал, что дед, как приехал, сразу к Теодобаду направился. С почтением принял его Теодобад. По правую руку от себя посадил в дружинных хоромах. И только начал было дед говорить, беды наши и нужды перечисляя, как вдруг за грудь схватился и на скамье осел. Губы у деда посинели, глаза бессмысленные сделались. Дядя Агигульф сказал, что он испугался. Он и до сих пор в страхе.
Вытащили деда на воздух, перед хоромами, на землю уложили, рубаху на нём порвали, чтобы не душила, знахарку кликнули.
Знахарка сказала, что в дедушке Рагнарисе худая кровь завелась и что эта дурная кровь с доброй кровью борется.
Дядя Агигульф спросил, не выпустить ли из жил дурную кровь?
Но знахарка сказала, что это никак нельзя сделать, потому что дурная кровь с доброй кровью перемешалась. Вся надежда на то, что добрая кровь победит.
И отвар дедушке дала.
Дедушка Рагнарис отвару выпил, ожил и сказал, что домой ему нужно. Что Теодобад и без него знает, что делать. Что он к Теодобаду Алариха пришлёт, отца его. Знает он, как Алариха-курганного к Теодобаду прислать.
И хоть немощен был дед, а перечить ему никто не посмел.
Дядя Агигульф сказал, что, хвала богам, как только в бург въехали с дедом, так сразу Лиутпранда повстречали. Лиутпранд сам только-только в бурге появился и к нам ехать хотел.
Ну да не до Лиутпранда сейчас всем было.
Телегу же эту в бурге взяли. У военного нашего вождя Теодобада. Дал и даже скрипеть не стал. И шкуру оленью дал постелить. Правда, старая шкура, частью облезла.
Деда на дворе устраивать стали – не в дом же его нести, где Ахма смердит. Прямо на телеге, ибо дядя Агигульф за знахаркой повторил, что трогать деда опасно.
Дедушка Рагнарис зарычал бессильно, что трогать его и вправду опасно, что доберётся он до всех нас, и до первого – до этого Лиутпранда, палку об него пообломает.
Деда не слушая, навес над телегой делать стали. Ильдихо с распухшими глазами и покрасневшим носом мышью шмыгала.
Тут женщин отстранив, над дедом, простёртым в телеге, Ульф навис.
– Что насчёт тына Теодобад сказал? Даст он воинов?
Дед закряхтел. Видно было, что нехорошо деду, задышал тяжело – вот-вот не то помрёт, не то вырвет его.
Тарасмунд сказал Ульфу, чтобы тот отошёл. Ульф, не слушая, снова деда пытать стал:
– Так даст он воинов, Теодобад-то, или не даст? Что он сказал?
Тарасмунд снова Ульфу велел от деда отойти. Ульф как заорёт на Тарасмунда:
– Он в бург за делом ездил, так пусть говорит, сладилось ли! Помрёт сейчас или язык онемеет, так ведь и не узнаем, что там Теодобад надумал.
– Об отце бы позаботился, – сказал Тарасмунд.
– А ты о селе бы позаботился!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155