Можно только вид сделать, что бьёмся. Главное – когда биться будем, почаще на Долгую Гряду взбегать. Если лазутчики чужаков от озера пойдут, увидят сразу, сколь много в нас священной ярости, и устрашатся. И отвернут от села нашего.
Днём сами будем биться, а ночами, когда тьма закрывает все и не разобрать, кто есть кто, пусть рабы бьются.
Хродомер ядовито осведомился у Валамира: все ли, мол, высказал, что на сердце лежало?
Валамир сказал: все.
Дядя Агигульф Валамира в скудоумии упрекнул. А вдруг чужаки войнолюбивы? Завидев нашу свирепую потеху, захотят поучаствовать. Тут-то нам и погибель придёт.
Валамиру-то хорошо, у Валамира рабы есть, а он, дядя Агигульф, – сам как раб, когда дедушка Рагнарис за него возьмётся. Это дядя Агигульф так сказал.
Дед Рагнарис молвил, споры долгие пресекая:
– До жатвы пусть сидят в роще, в засаде. Незачем против Теодобада идти. Как жатва начнётся – Валамир пусть и дальше в роще остаётся. У Валамира дядька-раб толковый. А Агигульф чтоб к жатве домой явился.
Валамир надулся и стал говорить, что за рабами все одно пригляд нужен. Кто за рабами его приглядит, покуда он, Валамир, за общее дело в роще лишения терпеть будет в готовности кровь пролить?
Дедушка Рагнарис рявкнул, что он самолично приглядит. А заодно и за Валамиром – больно бойкий стал.
На том и порешили.
Валамир с Агигульфом в рощу уехали, волю теодобадову исполняя, да там и сгинули. В селе их почти не видели – дневали и ночевали в роще. Замечали только валамирову замарашку, Марду, что с кувшинами да с корзинами то и дело в рощу нахаживала. Только так и понимали, что герои наши в засаде ещё живы.
Все тихо было и спокойно. Один раз только Од говорил, что на дальнем холме вниз по течению всадника видел. Постоял на гребне и исчез. А может, и померещился всадник.
Да и не до всадника этого было, потому что жатва начиналась.
Гизульф уже почти взрослый. Поэтому дедушка решил: пора Гизульфу не только воинское умение постигать, но и к премудростям хозяйствования на земле привычку обретать. Ибо быть ему, Гизульфу, главой славного нашего рода, а то и старейшиной.
Часто говаривал дедушка Гизульфу: мол, на меня смотри да запоминай хорошенько, что и как делать надлежит. Настанет час, не будет уж ни меня, ни отца твоего Тарасмунда; станешь ты, Гизульф, главою рода.
И дабы не посрамил Гизульф впоследствии рода рагнарисова, нещадно гонял его дед – наставлял.
Оттого в первый день, как на поле выходили, самолично отправился брата моего Гизульфа от сна пробуждать. Нашёл дед Гизульфа на сеновале, где тот спал в обнимку с валамировой рабыней, с замарашкой.
Дедушка как увидел Гизульфа с этой Мардой – сразу страшно осерчал. Палкой Гизульфа огрел. Гизульф подскочил и скуксился. Дедушка его с сеновала согнал и пинок присовокупил вдогонку. После Марду за волосы взял, велел в рощу бежать и бездельника этого, сына его Агигульфа, от дружка да от кувшина с пивом оторвать и домой позвать. Отец, мол, кличет.
Или в Вальхалле Агигульф себя представляет и не ведает там, в райском блаженстве, что страда началась?
Добавил, чтоб без Агигульфа в селе не появлялась. Пригрозил: мы, мол, с Хродомером люди старой закалки, дурных баб конями размётывать привыкли.
А Марда знай только ресницами белыми моргает и улыбается дедушке Рагнарису. Ругань ей не в диковину. Привыкла, чтоб на неё кричали. Гизульф говорит, что Марда очень ласковая.
Дедушка её пониже спины ловко хлопнул – звонко, от души. И побежала Марда-замарашка в рощу – нашего Агигульфа от ратных трудов отрывать.
Хмыкнул дед да и пошёл на Гизульфа с Тарасмундом орать. Дожили!.. Скоро, мол, с сопляком Валамиром судиться начнём из-за гизульфова потомства. Ещё выкупать, упаси боги, замарашку с ублюдком её придётся – не в рабстве же нашему правнуку маяться.
Гизульфу крикнул: иди, мол, на потомство своё работай.
А на Тарасмунда, отца нашего, напустился, точно пёс бешеный: куда, мол, глядишь! Совсем одурел со своим Богом Единым! Сыновей распустил! Прежде-то, при отеческом богопочитании, семя своё налево-направо не разбрасывали. Все в дом!.. Рачительны были, чужих рабынь не брюхатили.
Тарасмунд тихим голосом спросил, с чего, мол, батюшка взял, что Марда брюхата?
Дедушка Рагнарис заревел, как бык, что по таким, как эта Марда, никогда не видать, что брюхата, пока младенец не запищит.
Я поближе подошёл, любопытно мне было. Неужто Гизульф уже род свой продолжать начал? А что, неплохо. Я тогда буду дядей, как наш дядя Агигульф, и сынка гизульфова всему обучу, чему нас дядя Агигульф обучить успел. А Гизульф будет как отец наш Тарасмунд. И возмечтал я об этом.
Но тут дедушка Рагнарис развернулся и очень ловко меня за ухо ухватил и на поле повёл.
Так началась страда.
День был очень жаркий, на небе ни облачка. Дед торопил нас, распекал, ко всему придирался. Послушать деда – не лето стоит, а вот-вот метели завьюжат, зерно из колоса на радость птицам в снег выбивать начнут. Неподалёку, с хродомерова поля, брань Хродомера слышалась. Он тоже своих домочадцев хозяйничанью обучал.
Особенно же негодовал дед на Валамира – его поле поблизости от нашего было. Деда послушать – Валамир ещё затемно должен был из рощи прибежать и за работу схватиться. Хорош Валамир, коли дядька-раб у него сам за хозяина. Стыдно, видать, рабу за хозяина стало. Видя, что старейшины на поле вышли, сам на поле хозяйское вышел и жатву начал самочинно.
Да дедушке Рагнарису до Валамира и дела нет. Пусть пропадает Валамир, коли нравится ему, Валамиру, пропадать. Ну и пропадал бы в одиночку. Так нет! Он ведь на род рагнарисов посягает! Он Агигульфа, любимца богов, с правильного пути сбивает! Всяк-то норовит род рагнарисов изрушить. Столь велика слава рода этого, что зависть людей до самой белой косточки изглодала.
А Теодобад тоже хорош…
Солнце медленно карабкалось вверх по небосводу. К тому времени, когда тени совсем короткими стали, извёл дед всех своими придирками. Особенно доставалось мне и брату моему Гизульфу. И серп-то мы держим, будто корове хвост крутим. И колосьями-то трясём, как девка подолом, – вон сколько зерна доброго по нашей милости осыпалось!.. И жнём-то нечисто. После нас хоть по второму разу иди. А все из-за чего? Все из-за веры вашей глупой, в которую отец вас втравил. Слыхал, слыхал, что вам Винитар вдалбливает. Птички, мол, не сеют не жнут, а все сыты бывают. Ясное дело, сыты, коли так жать, что половина зерна на поле остаётся.
Сейчас я хорошо понимал, почему дядя Агигульф предпочитает в роще кровь проливать. Спина у меня с отвычки болела, пот глаза выедал. Дед поучал без устали. Наконец, когда совсем невмоготу стало, как раз Ильдихо пришла с корзиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Днём сами будем биться, а ночами, когда тьма закрывает все и не разобрать, кто есть кто, пусть рабы бьются.
Хродомер ядовито осведомился у Валамира: все ли, мол, высказал, что на сердце лежало?
Валамир сказал: все.
Дядя Агигульф Валамира в скудоумии упрекнул. А вдруг чужаки войнолюбивы? Завидев нашу свирепую потеху, захотят поучаствовать. Тут-то нам и погибель придёт.
Валамиру-то хорошо, у Валамира рабы есть, а он, дядя Агигульф, – сам как раб, когда дедушка Рагнарис за него возьмётся. Это дядя Агигульф так сказал.
Дед Рагнарис молвил, споры долгие пресекая:
– До жатвы пусть сидят в роще, в засаде. Незачем против Теодобада идти. Как жатва начнётся – Валамир пусть и дальше в роще остаётся. У Валамира дядька-раб толковый. А Агигульф чтоб к жатве домой явился.
Валамир надулся и стал говорить, что за рабами все одно пригляд нужен. Кто за рабами его приглядит, покуда он, Валамир, за общее дело в роще лишения терпеть будет в готовности кровь пролить?
Дедушка Рагнарис рявкнул, что он самолично приглядит. А заодно и за Валамиром – больно бойкий стал.
На том и порешили.
Валамир с Агигульфом в рощу уехали, волю теодобадову исполняя, да там и сгинули. В селе их почти не видели – дневали и ночевали в роще. Замечали только валамирову замарашку, Марду, что с кувшинами да с корзинами то и дело в рощу нахаживала. Только так и понимали, что герои наши в засаде ещё живы.
Все тихо было и спокойно. Один раз только Од говорил, что на дальнем холме вниз по течению всадника видел. Постоял на гребне и исчез. А может, и померещился всадник.
Да и не до всадника этого было, потому что жатва начиналась.
Гизульф уже почти взрослый. Поэтому дедушка решил: пора Гизульфу не только воинское умение постигать, но и к премудростям хозяйствования на земле привычку обретать. Ибо быть ему, Гизульфу, главой славного нашего рода, а то и старейшиной.
Часто говаривал дедушка Гизульфу: мол, на меня смотри да запоминай хорошенько, что и как делать надлежит. Настанет час, не будет уж ни меня, ни отца твоего Тарасмунда; станешь ты, Гизульф, главою рода.
И дабы не посрамил Гизульф впоследствии рода рагнарисова, нещадно гонял его дед – наставлял.
Оттого в первый день, как на поле выходили, самолично отправился брата моего Гизульфа от сна пробуждать. Нашёл дед Гизульфа на сеновале, где тот спал в обнимку с валамировой рабыней, с замарашкой.
Дедушка как увидел Гизульфа с этой Мардой – сразу страшно осерчал. Палкой Гизульфа огрел. Гизульф подскочил и скуксился. Дедушка его с сеновала согнал и пинок присовокупил вдогонку. После Марду за волосы взял, велел в рощу бежать и бездельника этого, сына его Агигульфа, от дружка да от кувшина с пивом оторвать и домой позвать. Отец, мол, кличет.
Или в Вальхалле Агигульф себя представляет и не ведает там, в райском блаженстве, что страда началась?
Добавил, чтоб без Агигульфа в селе не появлялась. Пригрозил: мы, мол, с Хродомером люди старой закалки, дурных баб конями размётывать привыкли.
А Марда знай только ресницами белыми моргает и улыбается дедушке Рагнарису. Ругань ей не в диковину. Привыкла, чтоб на неё кричали. Гизульф говорит, что Марда очень ласковая.
Дедушка её пониже спины ловко хлопнул – звонко, от души. И побежала Марда-замарашка в рощу – нашего Агигульфа от ратных трудов отрывать.
Хмыкнул дед да и пошёл на Гизульфа с Тарасмундом орать. Дожили!.. Скоро, мол, с сопляком Валамиром судиться начнём из-за гизульфова потомства. Ещё выкупать, упаси боги, замарашку с ублюдком её придётся – не в рабстве же нашему правнуку маяться.
Гизульфу крикнул: иди, мол, на потомство своё работай.
А на Тарасмунда, отца нашего, напустился, точно пёс бешеный: куда, мол, глядишь! Совсем одурел со своим Богом Единым! Сыновей распустил! Прежде-то, при отеческом богопочитании, семя своё налево-направо не разбрасывали. Все в дом!.. Рачительны были, чужих рабынь не брюхатили.
Тарасмунд тихим голосом спросил, с чего, мол, батюшка взял, что Марда брюхата?
Дедушка Рагнарис заревел, как бык, что по таким, как эта Марда, никогда не видать, что брюхата, пока младенец не запищит.
Я поближе подошёл, любопытно мне было. Неужто Гизульф уже род свой продолжать начал? А что, неплохо. Я тогда буду дядей, как наш дядя Агигульф, и сынка гизульфова всему обучу, чему нас дядя Агигульф обучить успел. А Гизульф будет как отец наш Тарасмунд. И возмечтал я об этом.
Но тут дедушка Рагнарис развернулся и очень ловко меня за ухо ухватил и на поле повёл.
Так началась страда.
День был очень жаркий, на небе ни облачка. Дед торопил нас, распекал, ко всему придирался. Послушать деда – не лето стоит, а вот-вот метели завьюжат, зерно из колоса на радость птицам в снег выбивать начнут. Неподалёку, с хродомерова поля, брань Хродомера слышалась. Он тоже своих домочадцев хозяйничанью обучал.
Особенно же негодовал дед на Валамира – его поле поблизости от нашего было. Деда послушать – Валамир ещё затемно должен был из рощи прибежать и за работу схватиться. Хорош Валамир, коли дядька-раб у него сам за хозяина. Стыдно, видать, рабу за хозяина стало. Видя, что старейшины на поле вышли, сам на поле хозяйское вышел и жатву начал самочинно.
Да дедушке Рагнарису до Валамира и дела нет. Пусть пропадает Валамир, коли нравится ему, Валамиру, пропадать. Ну и пропадал бы в одиночку. Так нет! Он ведь на род рагнарисов посягает! Он Агигульфа, любимца богов, с правильного пути сбивает! Всяк-то норовит род рагнарисов изрушить. Столь велика слава рода этого, что зависть людей до самой белой косточки изглодала.
А Теодобад тоже хорош…
Солнце медленно карабкалось вверх по небосводу. К тому времени, когда тени совсем короткими стали, извёл дед всех своими придирками. Особенно доставалось мне и брату моему Гизульфу. И серп-то мы держим, будто корове хвост крутим. И колосьями-то трясём, как девка подолом, – вон сколько зерна доброго по нашей милости осыпалось!.. И жнём-то нечисто. После нас хоть по второму разу иди. А все из-за чего? Все из-за веры вашей глупой, в которую отец вас втравил. Слыхал, слыхал, что вам Винитар вдалбливает. Птички, мол, не сеют не жнут, а все сыты бывают. Ясное дело, сыты, коли так жать, что половина зерна на поле остаётся.
Сейчас я хорошо понимал, почему дядя Агигульф предпочитает в роще кровь проливать. Спина у меня с отвычки болела, пот глаза выедал. Дед поучал без устали. Наконец, когда совсем невмоготу стало, как раз Ильдихо пришла с корзиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155