И оружия много от чужаков нам останется. У каждого в селе будет хороший меч или несколько мечей. И родится сын Гизульфа, мой племянник. И подарю я этому племяннику меч нашего отца Тарасмунда. И назовём мы его не Вультрогота, а Тарасмунд. А если Марда возражать вздумает, мы ей по сопелке, чтоб знала своё место, рабыня валамирова.
Устрашённая сладостью этих грёз, отступила боль. И я наконец успокоился и заснул, зная, что скоро все закончится, и закончится добром.
Я проснулся оттого, что возле норы послышались шаги. Я совсем уж собрался было окликнуть Гизульфа – ведь это он пришёл, чтобы вывести меня из норы – но помедлил. Подобрался ко входу и стал глядеть через лопухи. Я увидел туман над рекой и золотящееся небо. Скоро должно было встать солнце.
Шаги стихли. Я решил подождать ещё немного.
Тут над норой, выше по косогору, я услышал чужую речь. Стало быть, чужаки ещё истреблены не все. Я сразу отпрянул от входа и затаился.
Потом что-то непонятно зашуршало. Может быть, сюда кто-то полз. Вскоре и эти звуки прекратились.
Я долго ещё оставался недвижим. Когда я снова решился пошевелиться и подобраться ближе ко входу, солнце уже показалось.
Хотя солнечные лучи и не проникали в хродомерову нору и здесь по-прежнему было холодно, от этого золотого света, разлитого над рекой, мне будто становилось немного теплее.
Я слышал плеск воды. И ещё мне всё время казалось, что я различаю какие-то голоса, звуки шагов, звон мечей.
Над селом стоял густой запах гари – или мне это только чудилось, потому что моя одежда вся пропиталась дымом?
И снова до меня донёсся топот. На этот раз не показалось – кто-то действительно бежал по тропинке. Гизульф?..
Ещё мгновение – и в просвете между лопухами я увидел мою сестру Сванхильду. Она бежала по тропинке, что вела вдоль реки, в сторону кузницы и болот.
Прямо над моей головой раздались громкие голоса и смех. Чужаки, понял я. И почти сразу кто-то понёсся вниз по косогору, едва не угодив ногой в мою нору. Перед моими глазами мелькнул мягкий сапог из светлой кожи, густо заляпанный грязью.
А где же Гизульф? Неужели герои до сих пор не освободили село?
…Было время, когда дедушка Рагнарис грозил Сванхильде, что размечет её конями за дерзость. Но если бы даже Сванхильду действительно размётывали конями – и то, кажется, она бы так не кричала.
Чужаки – я не понял, трое их было или четверо – повалили Сванхильду на траву и долго её насиловали. Под конец она устала кричать и замолчала. А эти переговаривались и пересмеивались, я не понимал, о чём.
Потом она страшно взревела – совсем уже чужим низким голосом – откуда только сила взялась. Но на этом её силы и закончились. Чужаки отступили. Сванхильда теперь только мычала невнятно, но все тише и тише.
Один из чужаков что-то коротко сказал, остальные засмеялись. Потом они ушли.
Я подождал ещё немного, но кругом было тихо. Тогда я очень осторожно выглянул из-за лопухов, чтобы посмотреть, что случилось с моей сестрой Сванхильдой.
Она лежала на спине, ухватившись пальцами за траву. Её голые ноги были измазаны кровью и сырой глиной. Из живота вырастал большой тёмный крест. Я узнал этот крест. Это был тот самый дивный крест, что выковал Визимар, желая годью утешить.
И понял я тогда, что годья мёртв.
Годья Винитар мёртв. Крестом, который должен был творить чудеса, убили Сванхильду. И Тарасмунд, мой отец, убит. И Аргасп…
В этой норе было слишком холодно. У меня зуб на зуб не попадал. Я понял, что никогда уже не согреюсь. Потому что если убиты все они, значит, нет больше и Агигульфа, и Валамира, и Гизарны, и Теодагаста, и Лиутпранда – они бы не допустили, чтобы чужаки хозяйничали в нашем селе и творили свои чёрные дела…
…И Гизульф…
…И наша мать Гизела…
…И Ульф… Нет, Ульф мог и не погибнуть. Он всегда остаётся…
Я стал думать, кто ещё мог бы нас выручить. Теодобадовы дружинники – ведь они уже на подходе к селу. Они ударят и…
Я думал, что Сванхильда уже умерла, потому что она долго лежала неподвижно, когда она вдруг снова начала мотать головой по тропинке, пачкая в мокрой земле свои светлые волосы. У Сванхильды красивые волосы. И вообще она мне вдруг показалась красивой, хотя раньше я её терпеть не мог.
Ещё долго я сидел в норе, дрожа от холода, и слушал, как она мычит, лёжа на тропинке. Временами она замолкала, тогда я радовался тому, что она умерла. Но она снова начинала своё.
Моя нога от холода онемела и почти перестала болеть. И все равно мне казалось, будто я умираю вместе со Сванхильдой. И хотелось, чтобы поскорее всё закончилось – и для неё, и для меня.
Но смерть все длилась и длилась.
Наконец, я изнемог ждать и совсем уже решился было выбраться из норы и добить Сванхильду мечом Тарасмунда.
Я положил пальцы на рукоять, но тут на тропинке снова послышались шаги, и я замер, боясь пошевелиться. Кто-то из чужаков вернулся. Он остановился над Сванхильдой и долго смотрел на неё.
А я смотрел на него. И увидел я, что он молод, немногим старше Гизульфа. И ещё запомнил я, что на щеках у него нарисованы черным или синим две спирали. А потом он повернулся и ушёл.
А Сванхильда все мычала и мычала. Теперь я не решался выйти к ней, потому что чувствовал: этот, с раскрашенным лицом, где-то неподалёку. И тоже слушает.
Я понял вдруг, что наше село корчится в агонии. Оно умирает медленно, в муках, как моя сестра.
Сванхильда затихла, когда тени уже стали короткими. Когда она умерла, я сразу это почувствовал.
И я почти сразу же провалился в сон. В чёрный сон без сновидений.
Я пробудился оттого, что кто-то лез в мою нору, разгребая лопухи и сопя от усердия. Ужас пронзил меня ледяным копьём. Я даже не смог пошевелиться, не то что схватить меч.
А этот у входа ворочался, пыхтел и вдруг тихонько запел.
Пел он ту самую колыбельную, которой тешила нас мать, Гизела. Он, похоже, знал только начало песенки, потому что повторял бесконечно несколько первых слов.
– Вырастешь, сын, большой, возьмёшь отцовский меч, сядешь, сын, на коня, поедешь в те земли, до которых отец не дошёл…
Потом хихикнул, прервав пение, и спросил знакомым голосом:
– Где меч-то отцовский? Не забыл ли меч отцовский? Не будет меча, не сядешь на коня, не поедешь в земли, до которых отец не дошёл…
Шумно пустил ветры и засмеялся.
И вдруг руку в нору просунул и меня за ворот схватил. Так схватил, будто заранее знал, где я прячусь. И наружу поволок, точно лисёнка из логова.
Так, вместе с мечом Тарасмунда, и вытащил.
Это был Гупта. Я понял, что это Гупта, ещё не видя его. От меня пахло гарью – я думаю, от любого в нашем селе сейчас пахло гарью. А от Гупты пахло молоком.
У меня сразу отлегло от сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155