Теодобад рассердился на Ульфа. Какие могут быть с чужаками переговоры! Они союзника нашего Лиутара истребили, родню твою, Ульф, перебили. Да и языка их мы не знаем. Кто с ними разговаривать будет? Ты, мол, что ли?
Ульф сказал на то Теодобаду:
– Хотя бы и я.
Теодобад рукой махнул. До переговоров все равно дело ещё не дошло. И ядро племени мы ещё не захватили. Да и что с Лиутаром – неведомо. Жив – так напомнит о себе, посланца пришлёт.
А пока что первая забота у Теодобада – большой тинг созвать. Уже сейчас видно: и на нас вандальская беда движется.
Между родами готскими согласия как не было, так и нет. Вот что тревожило Теодобада. Спросил Ульфа прямо:
– Случись такое, что к вашему селу погибель подступит – как, пойдут ваши люди в старое село, откуда старейшины родом, защиты искать? – И не дав Ульфу сказать, сам за него ответил. – Костьми лягут, а не пойдут. И тына у себя вы так и не поставили. Все геройством своим тешитесь, как дитя погремушкой.
И спросил Ульфа:
– Скажи мне, неужели у вандалов геройства меньше было, чем у вас в селе?
– Было, – сказал Ульф.
Теодобад ладонями себя по коленям хлопнул и так сказал Ульфу:
– Жду от вас одного из старейшин. Так им и передай. И ещё скажи, пусть гордыню свою неуёмную усмирят – не время попусту петушиться. Не для того великий тинг собираю, чтобы пререкания бесконечные слушать.
Ульф сказал Теодобаду:
– Хорошо.

СМЕРТЬ ДЕДУШКИ РАГНАРИСА

В тот день, когда Ульф в бурге был, к дедушке Рагнарису вечером Хродомер пришёл. Объявил, что поясницу у него ломит. У Хродомера всегда к дождю поясницу ломит, так он говорит. Дедушкины боги тоже так говорят.
Хродомер беспокоился, что дожди начнутся, и потому своих на поле совсем загонял, чтобы до дождей успеть.
Дедушка Рагнарис тоже беспокоиться стал и наутро всех наших погонял, что твоих рабов.
Дядя Агигульф ворчал, что дедушка Рагнарис всю кровь из него, дяди Агигульфа, выпил и все потому, видите ли, что у Хродомера поясницу ломит. А то, что у него самого, дяди Агигульфа, спину ломит – до этого никому дела нет, а меньше всего – отцу родному. Ведь воин он, воин, а тут все внаклонку да внаклонку, эдак и быстроту движений потерять недолго.
В нашем селе урожай собрали на два дня быстрее, чем в другие годы. Так отец мой Тарасмунд говорил.
А дождя хродомерова так и не было. Наоборот, ещё жарче и суше стало. Дедушка Рагнарис на это говорил, что мир к упадку клонится и что прежде поясницу всегда к дождю ломило.
Ульф, едва из бурга воротившись, все как есть старейшинам рассказал. С тех пор как слепень, зудел, что дедушке с Хродомером в бург ехать надо. Лучше обоим, конечно, но можно и одному кому-то.
Дедушка говорил, что в такое время селу без старейшин лучше не оставаться, так что ехать должен кто-то один.
И всяко выходило так, что ему, Рагнарису, к Теодобаду ехать. Во-первых, сподвижник он был Алариха, отца Теодобадова, дружинником был, так что к нему, Рагнарису, Теодобад сыновнее почтение имеет. А во-вторых, Хродомер и своего-то отстоять никогда не умел. Где уж вразумить ему Теодобада? Растеряется Хродомер, и пропало наше село.
И Хродомеру то же самое сказал дедушка, когда Хродомер к нам пришёл. И не стал, против обыкновения, спорить Хродомер. Молвил лишь, что и вправду в селе от него, от Хродомера, больше толку. И прочь пошёл, кряхтя, сгорбясь и на палку опираясь. А дедушка Рагнарис долго ему вслед смотрел и лицо у него было странное.
С дедушкой Ульф вызывался в бург ехать, но не дал дед ему договорить – оборвал. Сказал, что дядя Агигульф с ним поедет. А отец наш, Тарасмунд, с дедушкой согласился: мол, Ульф здесь нужнее. И не стал спорить Ульф – лишь плечами пожал и о другом заговорил.
После жатвы вандал Визимар в кузницу ушёл. Мы были рады, что у нас в селе новый кузнец появился. Ульф говорит, что этот новый Визимар с нашим прежним в умении, конечно, не сравнится, но все равно кузнец толковый. А чего не знает – тому старая кузница научит.
Дядя Агигульф рад был, что Визимар от нас ушёл. Он обоих вандалов невзлюбил, но больше Визимара эту Арегунду невзлюбил дядя Агигульф.
Я думаю, дядя Агигульф боялся, что его на этой Арегунде-вандалке жениться заставят.
Когда вандалы в кузницу жить ушли, кузнеца Визимара мы почти не видели. Он всё время работой занят был. А Арегунда по хозяйству хлопотала. То к реке спустится, то возится в запущенном огороде – что она там делала, уму непостижимо. А то травы какие-то собирала за Долгой Грядой.
Гизульф говорил (да я и сам видел), что как поселилась Арегунда в кузнице, повадились туда то Аргасп, то Гизарна, то Валамир. Говорили, что ради богатырской потехи туда ходят, потому что их всех Арегунда отделала на славу. Только Аргаспа не отделала, но и тот ничем не похвалялся, кроме синяка на ноге.
Ульф говорил, что от неё больше толку, чем от иных парней. Сообразительная и быстрая. От этих слов дядя Агигульф ещё больше дулся.
Я слышал, как дядя Агигульф говорит Валамиру, что надоело ему дома, в селе, что в дружину он хочет уйти, в бург. Там и жить.
Дядя Агигульф радовался, что он в бург с дедушкой едет.
И вот поутру дедушка всех из дома выгнал и с богами долго разговаривал. После вышел грозный, палкой грозил и говорил, что ужо он Теодобаду!..
Когда дедушка ушёл, я к Ахме пошёл. Обычно как дедушка с богами говорит, он никого рядом с собой не терпит, но Ахму уже нельзя трогать было, потому что помирал Ахма. Помирал и никак не мог помереть. Даже Ульф – на что намётанный глаз у него был на всё, что касалось смерти, – и тот ошибся, когда, вернувшись, три дня земной жизни ему намерил.
Обычно я старался к Ахме не ходить, потому что смердел Ахма и толку от него уже не было. Да и раньше не было, а сейчас и подавно. А жалеть я его не очень жалел. Дедушка говорил, что Ахма и без того лишние пять зим прожил.
Я знал, что Ахма все слышал из того, что говорилось между дедушкой и богами, потому что рядом лежал. Как дед за порог, так я на порог и к Ахме подобрался.
Совсем плох стал Ахма. Уже и лицо у него изменилось. Теперь я и сам уже видел, что не сегодня-завтра помрёт.
В доме можжевельником курили и полынью, дверь почти всё время отваленная стояла. Это напоминало время князя Чумы.
Когда я к Ахме подошёл, то мне показалось, что он уже помер. Потом поглядел и увидел, что дышит он.
Нога у Ахмы распухла, громадная стала, как бревно, и вся чёрная. Мать говорила, что нога у Ахмы уже умерла и что Ахма умирает по кусочкам. Я не верил, что нога может умереть прежде Ахмы. Поглядел, чтобы никто не видел, что я делаю, и ножиком в ногу Ахме потыкал. А Ахме хоть бы что, даже не заметил.
Ахма сперва от раны мучился и стонал беспрестанно, после вдруг успокоился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155