Косметика у меня французская. Вкус у меня безупречный. Самое слабое звено - лицо.
У меня нет своего лица. Вообще лицо есть, но черты не связаны одной темой и как бы взяты с нескольких лиц. Глаза - от одного лица, нос - от другого, рот - от третьего.
Я тяжело вздыхаю и, - не веря в успех, принимаюсь за дело. Сначала я полчаса наращиваю ресницы, потом беру иголку и начинаю отделять их одну от другой, и на это тоже уходит полчаса. Мое лицо похоже на квартиру во время ремонта, когда все разворочено и кажется, что теперь всегда будет так.
Далее я беру норковую кисточку, прорисовываю контур, и мало-помалу глаз начинает прорастать на лице, меняет форму и даже выражение, и я предчувствую, что такой глаз может составить честь любому лицу.
Когда девушка не старается нравиться - она и не нравится. Когда она старается и делает это заметно - тоже не нравится. Остается, стало быть, третье: надо стараться "не стараться".
Все девчонки из нашего ателье делятся на "душистов" и "хорошистов". Родоначальник этой классификации - знаменитый физик Ландау. Мы подхватили это движение, обогатили его терминологией, "хорошистов" называем "мордоманами". "Мордоманы" - это те, для которых главное в человеке внешность. Его внешнее выражение. А "душисты" предпочитают в человеку глубокую душу.
Я - ни то, ни другое. Мне нравятся те, кому нравлюсь я. Если я когда-нибудь кому-нибудь понравлюсь, то такой человек покажется мне и умным и красивым.
Каждый человек в конечном счете любит себя. Себя в себе и себя в другом. И в этом нет ничего предосудительного. Чем лучше человек относится к себе, тем лучше он относится к другим.
Помимо "душистов" и "мордоманов" мы делимся на "софистов" и "игоревистов".
Основоположник "игоревизма" - Игорь Корнеев.
Игорь специализируется на детской верхней одежде, но больше всего на свете он любит ходить в походы, спать в палатках, варить уху в закопченном котелке. Ничего плохого в этом нет. Но в походы Игорь надевает истлевшие ковбойки, палатка у него в паутине и ящерицах, а котелок и железные кружки имеют такой вид, будто кто-то, балуясь, вил из них веревки.
"Игоревизм" - это внешнее упрощенчество за счет внутреннего раскрепощения. Вариант хиппи. Но хиппи неряшливы специально, а Игорь - нечаянно. Он просто не замечает, на чем он ест и спит. Как кошка или собака. Как, должно быть, не обращал внимания неандерталец. А все достижения человечества за тысячи лет оставили его глубоко равнодушным.
"Софизм" берет начало от Софки Медведевой.
Однажды у Софки случился приступ аппендицита. Она легла на диван и стала слушать в себе боль. Боль час от часу становилась сильней, в какой-то момент сделалась невыносимой, а потом стала тупой, и сама Софка тоже сделалась тупой и поплыла в полубред-полубеспамятство. Оказывается, у нее лопнул аппендикс. В медицине это называется перитонит.
Когда я пришла к ней в больницу, я спросила:
- А почему ты сразу не вызвала врача?
- А он бы прямо в ботинках прошел, - ответила Софка.
Она представила себе, что врач, не снимая ботинок, а может, даже не вытерев ноги, двинется прямо в комнату. Потом он пойдет в ванную мыть руки, и на мыле останутся грязные потеки. Далее, врач понесет мокрые руки к полотенцу и капнет на кафельный пол. Подтирать сразу же при нем будет неудобно, капли засохнут на полу кружками, потом их придется отскребать. Врач вытрет руки о полотенце и сдвинет полотенце со своего места. Да лучше Софка умрет, чем вытерпит такое наплевательство к ее величеству Чистоте.
И действительно чуть не умерла.
В квартире у Софки - стерильная чистота, как в операционной. Каждого человека, пришедшего к ним, она воспринимает не как личность, индивидуальный экземпляр в природе, а как источник грязи.
Когда Софка подшивает платье, то похоже, будто полоска подшитой материи не прикреплена нитками, а держится сама собой, силой собственного притяжения.
Наш мастер ставит Софку в пример и говорит, чтобы мы у нее учились. Но софизм - это черта характера, с которой человек должен родиться, и научиться этому невозможно...
Может быть, в роду у Софки со стороны матери были испанские цыгане, которые кочевали веками, как игоревисты, и софизм формировался долго, из поколения в поколение, а полностью выразился в Софке.
А еще может быть, что сочетание русской и испанской крови дает такой неожиданный результат. Либо - это своеобразное проявление таланта. Александр - певец, а Софка - гений эстетического комфорта.
А еще может быть...
Что касается меня, то я занимаю центристскую позицию между софизмом и игоревизмом. Для меня важно не где я, а с кем. Только человек может наполнить человека. Только о человека можно поджечь свою кровь.
Мое лицо тем временем готово. Я выгляжу так, будто вчера вернулась с побережья Крыма и Кавказа. Мои ресницы царапают противоположную стену. Волосы лежат сплошным полотном и блестят.
Я смотрю на себя и медленно говорю:
- Пенелопа... Мельпомена...
Кто такие эти тетки, я точно не знаю. Кажется, Мельпомена - покровительница муз, а Пенелопа - верная жена странствующего Одиссея. Дело не в том, когда они жили и были ли они вообще. Дело в их именах - длинных, странных, диковатых, как мое лицо, не объединенное общей темой, как мое настроение.
- Пенелопа... Мельпомена...
Потом я вздыхаю и думаю попроще.
"Господи! - думаю я. - Ну нельзя же быть такой хорошей. Надо же быть хоть немножко плохой".
Ресторан считался китайским, но музыка в нем была европейская.
На помосте собрались шесть патлатых музыкантов. Впечатление, что они не работают, а веселятся в собственное удовольствие и сообщают это удовольствие всем вокруг.
- Лови кайф, - сказал Александр.
- Что? - мне показалось, что он говорит по-испански.
- Слушай, - перевел он, - и старайся получить удовольствие.
Я не умею "стараться получать удовольствие", но на всякий случай согласно киваю головой.
Возле меня локоть Александра и его профиль с аккуратным ушком. Я смотрю на него, как на предмет обожания Софки, и от этого чувства мне нежно и грустно.
- Как тебя зовут?
Он наклоняется ко мне. У него такое выражение, будто я сломала ногу и что-то у него прошу. А он наклонился с величайшим состраданием к моему несчастью, вниманием к просьбе и готовностью тут же ее исполнить. Видимо, ему неловко, что он позвал меня в соучастницы, отсюда этот взгляд.
- Как тебя зовут по-испански?
- Алехандро.
- А сокращенно?
- Сача. В испанском языке нет буквы "ш".
В самом деле, а почему он меня позвал? Я достаточно знакома, чтобы ко мне можно было обратиться за подобным одолжением. И достаточно незнакома, чтобы это стояло между нами в дальнейшем.
- Скажи мне что-нибудь на твоем языке.
Он задумался, что бы такое сказать. Потом заговорил. В его речи действительно не было ни одной буквы "ш".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
У меня нет своего лица. Вообще лицо есть, но черты не связаны одной темой и как бы взяты с нескольких лиц. Глаза - от одного лица, нос - от другого, рот - от третьего.
Я тяжело вздыхаю и, - не веря в успех, принимаюсь за дело. Сначала я полчаса наращиваю ресницы, потом беру иголку и начинаю отделять их одну от другой, и на это тоже уходит полчаса. Мое лицо похоже на квартиру во время ремонта, когда все разворочено и кажется, что теперь всегда будет так.
Далее я беру норковую кисточку, прорисовываю контур, и мало-помалу глаз начинает прорастать на лице, меняет форму и даже выражение, и я предчувствую, что такой глаз может составить честь любому лицу.
Когда девушка не старается нравиться - она и не нравится. Когда она старается и делает это заметно - тоже не нравится. Остается, стало быть, третье: надо стараться "не стараться".
Все девчонки из нашего ателье делятся на "душистов" и "хорошистов". Родоначальник этой классификации - знаменитый физик Ландау. Мы подхватили это движение, обогатили его терминологией, "хорошистов" называем "мордоманами". "Мордоманы" - это те, для которых главное в человеке внешность. Его внешнее выражение. А "душисты" предпочитают в человеку глубокую душу.
Я - ни то, ни другое. Мне нравятся те, кому нравлюсь я. Если я когда-нибудь кому-нибудь понравлюсь, то такой человек покажется мне и умным и красивым.
Каждый человек в конечном счете любит себя. Себя в себе и себя в другом. И в этом нет ничего предосудительного. Чем лучше человек относится к себе, тем лучше он относится к другим.
Помимо "душистов" и "мордоманов" мы делимся на "софистов" и "игоревистов".
Основоположник "игоревизма" - Игорь Корнеев.
Игорь специализируется на детской верхней одежде, но больше всего на свете он любит ходить в походы, спать в палатках, варить уху в закопченном котелке. Ничего плохого в этом нет. Но в походы Игорь надевает истлевшие ковбойки, палатка у него в паутине и ящерицах, а котелок и железные кружки имеют такой вид, будто кто-то, балуясь, вил из них веревки.
"Игоревизм" - это внешнее упрощенчество за счет внутреннего раскрепощения. Вариант хиппи. Но хиппи неряшливы специально, а Игорь - нечаянно. Он просто не замечает, на чем он ест и спит. Как кошка или собака. Как, должно быть, не обращал внимания неандерталец. А все достижения человечества за тысячи лет оставили его глубоко равнодушным.
"Софизм" берет начало от Софки Медведевой.
Однажды у Софки случился приступ аппендицита. Она легла на диван и стала слушать в себе боль. Боль час от часу становилась сильней, в какой-то момент сделалась невыносимой, а потом стала тупой, и сама Софка тоже сделалась тупой и поплыла в полубред-полубеспамятство. Оказывается, у нее лопнул аппендикс. В медицине это называется перитонит.
Когда я пришла к ней в больницу, я спросила:
- А почему ты сразу не вызвала врача?
- А он бы прямо в ботинках прошел, - ответила Софка.
Она представила себе, что врач, не снимая ботинок, а может, даже не вытерев ноги, двинется прямо в комнату. Потом он пойдет в ванную мыть руки, и на мыле останутся грязные потеки. Далее, врач понесет мокрые руки к полотенцу и капнет на кафельный пол. Подтирать сразу же при нем будет неудобно, капли засохнут на полу кружками, потом их придется отскребать. Врач вытрет руки о полотенце и сдвинет полотенце со своего места. Да лучше Софка умрет, чем вытерпит такое наплевательство к ее величеству Чистоте.
И действительно чуть не умерла.
В квартире у Софки - стерильная чистота, как в операционной. Каждого человека, пришедшего к ним, она воспринимает не как личность, индивидуальный экземпляр в природе, а как источник грязи.
Когда Софка подшивает платье, то похоже, будто полоска подшитой материи не прикреплена нитками, а держится сама собой, силой собственного притяжения.
Наш мастер ставит Софку в пример и говорит, чтобы мы у нее учились. Но софизм - это черта характера, с которой человек должен родиться, и научиться этому невозможно...
Может быть, в роду у Софки со стороны матери были испанские цыгане, которые кочевали веками, как игоревисты, и софизм формировался долго, из поколения в поколение, а полностью выразился в Софке.
А еще может быть, что сочетание русской и испанской крови дает такой неожиданный результат. Либо - это своеобразное проявление таланта. Александр - певец, а Софка - гений эстетического комфорта.
А еще может быть...
Что касается меня, то я занимаю центристскую позицию между софизмом и игоревизмом. Для меня важно не где я, а с кем. Только человек может наполнить человека. Только о человека можно поджечь свою кровь.
Мое лицо тем временем готово. Я выгляжу так, будто вчера вернулась с побережья Крыма и Кавказа. Мои ресницы царапают противоположную стену. Волосы лежат сплошным полотном и блестят.
Я смотрю на себя и медленно говорю:
- Пенелопа... Мельпомена...
Кто такие эти тетки, я точно не знаю. Кажется, Мельпомена - покровительница муз, а Пенелопа - верная жена странствующего Одиссея. Дело не в том, когда они жили и были ли они вообще. Дело в их именах - длинных, странных, диковатых, как мое лицо, не объединенное общей темой, как мое настроение.
- Пенелопа... Мельпомена...
Потом я вздыхаю и думаю попроще.
"Господи! - думаю я. - Ну нельзя же быть такой хорошей. Надо же быть хоть немножко плохой".
Ресторан считался китайским, но музыка в нем была европейская.
На помосте собрались шесть патлатых музыкантов. Впечатление, что они не работают, а веселятся в собственное удовольствие и сообщают это удовольствие всем вокруг.
- Лови кайф, - сказал Александр.
- Что? - мне показалось, что он говорит по-испански.
- Слушай, - перевел он, - и старайся получить удовольствие.
Я не умею "стараться получать удовольствие", но на всякий случай согласно киваю головой.
Возле меня локоть Александра и его профиль с аккуратным ушком. Я смотрю на него, как на предмет обожания Софки, и от этого чувства мне нежно и грустно.
- Как тебя зовут?
Он наклоняется ко мне. У него такое выражение, будто я сломала ногу и что-то у него прошу. А он наклонился с величайшим состраданием к моему несчастью, вниманием к просьбе и готовностью тут же ее исполнить. Видимо, ему неловко, что он позвал меня в соучастницы, отсюда этот взгляд.
- Как тебя зовут по-испански?
- Алехандро.
- А сокращенно?
- Сача. В испанском языке нет буквы "ш".
В самом деле, а почему он меня позвал? Я достаточно знакома, чтобы ко мне можно было обратиться за подобным одолжением. И достаточно незнакома, чтобы это стояло между нами в дальнейшем.
- Скажи мне что-нибудь на твоем языке.
Он задумался, что бы такое сказать. Потом заговорил. В его речи действительно не было ни одной буквы "ш".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174