Она хлестнула девочку тетрадкой по уху, смяв тетрадь. Девочка втянула голову, дрожала ресницами и не отрываясь смотрела на меня. Ей было тяжко терпеть унижение при посторонних.
На балконе проснулся и закряхтел ребенок, не то засмеялся, не то заплакал.
- Я пойду, - сказала я и встала.
Лариска отшвырнула старшую дочку и вышла со мной в прихожую. Два красных пятна расцвели на ее щеках.
- Будешь за границей, привези мне парик, - попросила Лариска. - Причесаться некогда с этими паразитами!
Больше мы не виделись.
Через восемь месяцев я уехала в Австралию.
В Австралии все было абсолютно так же, как и в других странах: сцена - моя рабочая площадка. Приподнятые лица. Преобладающие цвета - черно-белые. Хрустальная люстра, сверкающая всеми огнями, существующими в спектре.
Я сначала все это вижу, потом не вижу. Сосредоточиваюсь на клавишах и жду, когда во мгле моего подсознания золотой точкой вспыхнет рарака и я разожгу от нее свой костер. Потом я обливаюсь керосином и встаю в этот костер, чтобы он горел выше и ярче. А незнакомые люди с приподнятыми лицами сидят и греются возле моего костра, притихшие и принаряженные, как дети.
Австралийцы долго хлопали. Я долго кланялась.
А дальше все было так, как предсказывала Лариска: австралийцы встали и разошлись по домам. А я поехала в гостиницу и легла спать.
ПИРАТЫ В ДАЛЕКИХ МОРЯХ
Для технического проекта число единиц оборудования подсчитывают отдельно по номенклатуре и каждому типоразмеру...
Я стал думать, как перевести на английский язык "типоразмер", но в это время в мою дверь позвонили.
Я отворил дверь и увидел соседку с девятого этажа по имени Тамара: Тамара сказала, что завтра в девять утра ей необходимо быть в больнице и чтобы я ее туда отвез.
Мне захотелось спросить: "А почему я?" С Тамарой мы живем в одном подъезде, но встречаемся крайне редко, примерно раз в месяц возле почтового ящика. У меня квартира номер 89, а у Тамары 98, и почтальон часто бросает мою корреспонденцию в Тамарин ящик. И наоборот. Это единственное, что нас связывает, и совершенно неясно - почему в больницу с Тамарой должен ехать я, а не ее муж.
- А почему я? - спросил я.
Тамара задумалась, обдумывая мой вопрос, потом подняла на меня глаза и спросила:
- Значит, не повезешь?
Я смутился. Я понял: если я сейчас скажу "нет", Тамара повернется и уйдет, а у меня будет нехорошо на душе и я не смогу работать. Как нервный человек, я услышу Тамарины претензии, я стану мысленно на них отвечать и пропущу время, в которое я засыпаю, а потом не смогу его догнать. Я начну гулко вздыхать и думать. Причем думать не впрок, например на завтра, а задним числом.
Я продумаю уже произнесенные слова и уже совершенные поступки. На все это уйдет ночь, следующий день, выброшенный из работы, плюс полкилометра нервов. А на то, чтобы отвезти Тамару в больницу и вернуться, уйдет два часа. Два часа плюс ощущение нравственного комфорта.
- Пожалуйста, - сказал я. - Я отвезу.
- В восемь тридцать. Внизу, - уточнила Тамара и ушла.
Я совершенно не умею отказывать, если меня о чем-то просят. В медицине это называется: "гипертрофия обратной связи". Это значит: в общении с другим человеком я полностью ставлю себя на место партнера и забываю о своих интересах.
Очень может быть, что в моем роду какой-нибудь далекий предок был страшный хам. И моя деликатность - это как бы компенсация природе, действующей по закону высшего равновесия. Я плачу природе долг за своего предка.
Я лег спать и скоро заснул с ощущением нравственного комфорта. А Тамарин муж, должно быть, заснул возле толстой и красивой Тамары с ощущением нравственного дискомфорта и человеческой несостоятельности. Больница находилась у черта на рогах. Я притормозил машину возле вывески.
- Пойдем со мной! - велела Тамара.
- Я лучше тебя здесь подожду, - уклонился я. - Я боюсь.
- Значит, тебе страшно, а мне нет.
- А зачем ты сюда приехала? - спросил я.
- Мне надо исключить, - хмуро ответила Тамара.
- А в другом месте нельзя исключить?
- Здесь специалисты лучше.
Тамара вылезла из машины и пошла к каменной широкой лестнице. Я запер машину и поплелся следом за Тамарой, как Орфей за Эвридикой.
Мы вошли в вестибюль.
Тамара взяла в регистратуре какую-то карточку, потом села в какую-то очередь и посадила меня возле себя. Я хотел спросить: долго ли надо сидеть, но постеснялся такого житейского вопроса на таком, в сущности, трагическом фоне.
- Почему муж с тобой не поехал? - спросил я.
- А я и не хочу, чтобы он ехал. Я от него скрываю.
- Почему?
- Муж любит жену здоровую, брат сестру богатую...
- Это если муж и брат - гады, - сказал я с убеждением.
- Почему гады? Нормальные люди. Это нормально.
- Если это нормально, то это ужасно...
Тамара промолчала.
Против меня у другой стены сидел старик. Старик громко шутил и сам смеялся своим шуткам. Его оживления никто не разделял. Люди были брошены в одиночество, как в океан, плыли в нем, хлебая волны, и не видели другого берега. Старик пытался демонстрировать силу духа. Ему не верили. Смотрели серьезно и осуждающе.
Я взял Тамару за руку. Она положила голову мне на плечо.
- Дура я, - сказала Тамара.
- Почему?
- Все свою диссертацию кропала. "Гальваномагнитный эффект в кристаллах германия". Катька - двоешница, у Левки - вторая жизнь. Я здесь. Вот тебе и эффект...
- Но человек должен куда-то стремиться.
- Ты правильно живешь. Никуда не лезешь. Вот ты и здоров.
- Почему не лезу? - обиделся я. - Я - переводчик первой категории.
Тамара хмыкнула. Ход ее мыслей был таков: технические переводчики переводят информацию с одного языка на другой. А сумма знаний остается прежней. Она же, Тамара, создает новую сумму знаний, и, значит, ее жизнь объективно дороже, чем моя. Однако моей бесполезной жизни ничто не угрожает и так далее...
- Ты тоже здорова, - сказал я. - Посмотри на себя в зеркало. Вот исключишь, и пойдем домой. Можем даже бутылку выпить.
- Ты понимаешь, Дима... эта наука - она застит весь свет. Ведь по-настоящему больше ни о чем не думаешь. Ничего не видишь. Утром вскочишь, съешь, что под руку подвернется, - и бежать. Вечером примчишься, перехватишь, чтобы с голоду не помереть, - и за машинку. Ешь, только чтобы загрузить в себя топливо. Ходишь, только чтобы перемещать себя во времени и пространстве. А все мысли там... Как у Мцыри, помнишь? "Я знал одной лишь думы власть, - одну, но пламенную страсть: она, как червь, во мне жила, изгрызла душу и сожгла..."
- Только так и можно что-то сделать, - сказал я. - Это же счастье.
- Может быть. Но как мы себя обворовываем... Ведь можно утром встать и - "Здравствуй, утро!" Борщ сварить, чтобы капуста хрустела. Настоящий борщ - это же симфония! Вечером придет муж: "Здравствуй, муж!" Э... Да что там. Жжем себя во имя ложной цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174