Она шла из магазина, из ее сумки торчал парниковый огурец ровного темно-зеленого цвета, будто выкрашенный масляной краской.
- А у меня больше не стучит, - осторожно похвасталась Варвара Тимофеевна и постучала свободной рукой по деревянной ножке стула.
- А у меня пятьдесят шестую квартиру сверху затопило, - пожаловалась Шура. - Ремонта требуют, паразиты... Дай им маляров.
- Ну и дай, - сказала Варвара Тимофеевна.
- Кому? - прищурилась Шура.
- А паразитам.
- А чего это ты про них беспокоишься?
- Я не об них. Я об тебе. Про старость твою думаю.
- А чего об ней думать? - удивилась Шура.
- Старость смолоду готовить надо. А потом поздно будет.
Варвара Тимофеевна взялась за стул поудобнее и метнула его в середину свалки.
- Лифты, ремонты... - вдруг с тоской сказала Шура.
Она хотела что-то добавить, но передумала. Повернулась и пошла, не глядя по сторонам, как бы утратив всякий интерес к целому и к частностям.
В дверь позвонили.
Варвара Тимофеевна отомкнула все замки и задвижки и увидела на пороге милиционера Костю.
- А як вам, - улыбнулся Костя.
Варвара Тимофеевна хотела спросить: "Зачем?", но это было невежливо.
- А у меня не стучит, - предупредила она.
- Я знаю, - ответил Костя. - Я все выяснил.
- Что выяснил? - насторожилась Варвара Тимофеевна. Она решила, что Костя тоже ездил к Соне.
- В километре от вашего дома строили АТС, телефонную станцию, - пояснил Костя. - И ваша квартира явилась экраном вибрации этой стройки.
Варвара Тимофеевна не поняла ни одного слова. Она попятилась от двери, как бы пропуская и одновременно приглашая Костю.
Костя правильно прочитал это движение и вошел в дом.
- Чего ты сказал? Какая еще вибрация? - встревожилась Варвара Тимофеевна.
- Стройка и ваша квартира находились на одной звуковой волне, - медленно растолковывал Костя. - Поэтому, когда там вбивали под фундамент сваи, у вас все падало со стен.
- Почему?
- По физическим законам. Явление резонанса.
- А почему именно моя квартира?
- Случайность, - сказал Костя. - Совпадение.
- Какое совпадение? - снова не поняла Варвара Тимофеевна.
- Ну... как любовь.
- А при чем тут любовь?
- Когда душа одного человека - экран вибрации другого. Когда их души на одной звуковой волне. Это тоже очень редкое совпадение и совершенная случайность, - грустно сказал Костя.
- А больше стучать не будет? - спросила Варвара Тимофеевна. Любовь ее не интересовала.
- Больше не будет. Позавчера был последний день строительных работ.
- А вдруг опять строить начнут?
- На этом месте уже не начнут, - успокоил Костя.
Костя ушел, а Варвара Тимофеевна села на табуретку и стала размышлять насчет экрана и вибрации.
С одной стороны, находиться на одной звуковой волне с целой телефонной станцией - безусловное неудобство. А с другой стороны, по физическим ли законам или по чистейшим совпадениям, но она связана с миром и ее слышат люди.
За стеной плакал грудной ребенок, и получалось, что он тоже кричит на весь свет.
В мае отключают центральное отопление, и под утро бывает холодно.
Варвара Тимофеевна проснулась от холода и бросила поверх одеяла свое зимнее пальто.
На улице зашуршали шины.
Варвара Тимофеевна подошла к окну и увидела внизу "Волгу"-такси салатного цвета с шашечками по бокам.
Из такси тяжело вылезла Соня в коричневом плаще "болонья". Следом за ней вышел шофер и стал составлять вокруг Сони узлы и узелочки. Соня возвышалась над своими узлами, как труба над заводскими корпусами.
Было еще совсем рано, серый рассвет устанавливался над городом.
Где-то мирно спала несчастная от счастья девушка. А человек с обратными реакциями, должно быть, выспался днем, а сейчас сидел и читал книгу.
А где был тот, с новой памятью? В потомках? В предках?
Бегал с копьем в набедренной повязке из тугих листьев или бродил по Луне? Чертил щеточкой имена на лунной пыли и не помнил, что они значат...
ОДИН КУБИК НАДЕЖДЫ
Очереди были небольшие, состояли преимущественно из старух. Старухам казалось: витамины обрадуют кровь и она шибко побежит по уставшим сосудам. Стекловидное тело рассосет все воспаления и размоет все отложения солей. Уйдет боль, а вместе с ней уйдут разъедающие мысли о смерти. И, проснувшись, можно будет не думать о своем здоровье, а жить по привычке.
Самое главное - это, встав поутру, не думать о своем здоровье. А все остальное, что имеет человек, - это счастье. У молодых - свое счастье. А у старух - свое.
В процедурном кабинете работали две медицинские сестры: Лора и Таня. Одна - утром. Другая - после обеда.
Лора была тихая и доверчивая. Она верила в какую-то общую разумность. Если бы, к примеру, на нее сверху свалился кирпич и она успела бы о чем-то подумать, она бы подумала: "Значит, так надо..."
Лора верила людям. Словам. Лекарствам. Каждая инъекция для нее была кубик надежды.
Для медсестры Тани каждая инъекция - это старый зад.
Таня была замужем, но в глубине души считала, что это не окончательный вариант ее счастья, и под большим секретом для окружающих и даже для себя самой она ждала Другого.
Искать этого Другого было некогда и негде, поэтому она ждала, что он сам ее найдет. В один прекрасный день откроется дверь и войдет Он, возьмет за руку и уведет в интересную жизнь.
А вместо этого открывалась дверь, входила очередная старуха и поднимала платье. И так изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год.
Ей надоели старые лица и трикотажные штаны до колен.
Больные это чувствовали, робели и напрягались. Игла плохо входила в напряженную мышцу и, бывало, гнулась, и тогда приходилось ее менять.
Старухи выскакивали из процедурного кабинета розовые, помолодевшие от смятения и страха, и только неистребимое желание жить заставляло их прийти в другой раз.
Таня обижалась на свою жизнь, как обижаются на продавца, который кладет на весы неподходящий товар и при этом еще старается обвесить. Выражение обиды и недоверия прочно застыло на Танином лице. И если бы Другой действительно открыл и явился, то не разглядел бы ее лица под этим выражением.
Он сказал бы: "Извините..." - и закрыл дверь.
Таня жила с одним, а ждала другого, и двойственное существование развинтило ее нервную систему. Человек расстраивается, как музыкальный инструмент. Как, например, гитара. А что можно сыграть на такой гитаре? А если и сыграешь: что это будет за песня?
Народу в автобусе было примерно на пятьдесят человек больше, чем он мог вместить. И на тридцать человек больше, чем можно себе представить.
Лора стояла, спрессованная телами. От спины, в которую было вжато ее лицо, пахло чем-то копченым, очень приятным.
Лора ехала в магазин "Лейпциг", там часто выкидывали немецкие лифчики по шесть пятьдесят, и ей казалось почему-то, что все пассажиры, включая детей и мужчин, тоже едут в "Лейпциг" за лифчиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
- А у меня больше не стучит, - осторожно похвасталась Варвара Тимофеевна и постучала свободной рукой по деревянной ножке стула.
- А у меня пятьдесят шестую квартиру сверху затопило, - пожаловалась Шура. - Ремонта требуют, паразиты... Дай им маляров.
- Ну и дай, - сказала Варвара Тимофеевна.
- Кому? - прищурилась Шура.
- А паразитам.
- А чего это ты про них беспокоишься?
- Я не об них. Я об тебе. Про старость твою думаю.
- А чего об ней думать? - удивилась Шура.
- Старость смолоду готовить надо. А потом поздно будет.
Варвара Тимофеевна взялась за стул поудобнее и метнула его в середину свалки.
- Лифты, ремонты... - вдруг с тоской сказала Шура.
Она хотела что-то добавить, но передумала. Повернулась и пошла, не глядя по сторонам, как бы утратив всякий интерес к целому и к частностям.
В дверь позвонили.
Варвара Тимофеевна отомкнула все замки и задвижки и увидела на пороге милиционера Костю.
- А як вам, - улыбнулся Костя.
Варвара Тимофеевна хотела спросить: "Зачем?", но это было невежливо.
- А у меня не стучит, - предупредила она.
- Я знаю, - ответил Костя. - Я все выяснил.
- Что выяснил? - насторожилась Варвара Тимофеевна. Она решила, что Костя тоже ездил к Соне.
- В километре от вашего дома строили АТС, телефонную станцию, - пояснил Костя. - И ваша квартира явилась экраном вибрации этой стройки.
Варвара Тимофеевна не поняла ни одного слова. Она попятилась от двери, как бы пропуская и одновременно приглашая Костю.
Костя правильно прочитал это движение и вошел в дом.
- Чего ты сказал? Какая еще вибрация? - встревожилась Варвара Тимофеевна.
- Стройка и ваша квартира находились на одной звуковой волне, - медленно растолковывал Костя. - Поэтому, когда там вбивали под фундамент сваи, у вас все падало со стен.
- Почему?
- По физическим законам. Явление резонанса.
- А почему именно моя квартира?
- Случайность, - сказал Костя. - Совпадение.
- Какое совпадение? - снова не поняла Варвара Тимофеевна.
- Ну... как любовь.
- А при чем тут любовь?
- Когда душа одного человека - экран вибрации другого. Когда их души на одной звуковой волне. Это тоже очень редкое совпадение и совершенная случайность, - грустно сказал Костя.
- А больше стучать не будет? - спросила Варвара Тимофеевна. Любовь ее не интересовала.
- Больше не будет. Позавчера был последний день строительных работ.
- А вдруг опять строить начнут?
- На этом месте уже не начнут, - успокоил Костя.
Костя ушел, а Варвара Тимофеевна села на табуретку и стала размышлять насчет экрана и вибрации.
С одной стороны, находиться на одной звуковой волне с целой телефонной станцией - безусловное неудобство. А с другой стороны, по физическим ли законам или по чистейшим совпадениям, но она связана с миром и ее слышат люди.
За стеной плакал грудной ребенок, и получалось, что он тоже кричит на весь свет.
В мае отключают центральное отопление, и под утро бывает холодно.
Варвара Тимофеевна проснулась от холода и бросила поверх одеяла свое зимнее пальто.
На улице зашуршали шины.
Варвара Тимофеевна подошла к окну и увидела внизу "Волгу"-такси салатного цвета с шашечками по бокам.
Из такси тяжело вылезла Соня в коричневом плаще "болонья". Следом за ней вышел шофер и стал составлять вокруг Сони узлы и узелочки. Соня возвышалась над своими узлами, как труба над заводскими корпусами.
Было еще совсем рано, серый рассвет устанавливался над городом.
Где-то мирно спала несчастная от счастья девушка. А человек с обратными реакциями, должно быть, выспался днем, а сейчас сидел и читал книгу.
А где был тот, с новой памятью? В потомках? В предках?
Бегал с копьем в набедренной повязке из тугих листьев или бродил по Луне? Чертил щеточкой имена на лунной пыли и не помнил, что они значат...
ОДИН КУБИК НАДЕЖДЫ
Очереди были небольшие, состояли преимущественно из старух. Старухам казалось: витамины обрадуют кровь и она шибко побежит по уставшим сосудам. Стекловидное тело рассосет все воспаления и размоет все отложения солей. Уйдет боль, а вместе с ней уйдут разъедающие мысли о смерти. И, проснувшись, можно будет не думать о своем здоровье, а жить по привычке.
Самое главное - это, встав поутру, не думать о своем здоровье. А все остальное, что имеет человек, - это счастье. У молодых - свое счастье. А у старух - свое.
В процедурном кабинете работали две медицинские сестры: Лора и Таня. Одна - утром. Другая - после обеда.
Лора была тихая и доверчивая. Она верила в какую-то общую разумность. Если бы, к примеру, на нее сверху свалился кирпич и она успела бы о чем-то подумать, она бы подумала: "Значит, так надо..."
Лора верила людям. Словам. Лекарствам. Каждая инъекция для нее была кубик надежды.
Для медсестры Тани каждая инъекция - это старый зад.
Таня была замужем, но в глубине души считала, что это не окончательный вариант ее счастья, и под большим секретом для окружающих и даже для себя самой она ждала Другого.
Искать этого Другого было некогда и негде, поэтому она ждала, что он сам ее найдет. В один прекрасный день откроется дверь и войдет Он, возьмет за руку и уведет в интересную жизнь.
А вместо этого открывалась дверь, входила очередная старуха и поднимала платье. И так изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год.
Ей надоели старые лица и трикотажные штаны до колен.
Больные это чувствовали, робели и напрягались. Игла плохо входила в напряженную мышцу и, бывало, гнулась, и тогда приходилось ее менять.
Старухи выскакивали из процедурного кабинета розовые, помолодевшие от смятения и страха, и только неистребимое желание жить заставляло их прийти в другой раз.
Таня обижалась на свою жизнь, как обижаются на продавца, который кладет на весы неподходящий товар и при этом еще старается обвесить. Выражение обиды и недоверия прочно застыло на Танином лице. И если бы Другой действительно открыл и явился, то не разглядел бы ее лица под этим выражением.
Он сказал бы: "Извините..." - и закрыл дверь.
Таня жила с одним, а ждала другого, и двойственное существование развинтило ее нервную систему. Человек расстраивается, как музыкальный инструмент. Как, например, гитара. А что можно сыграть на такой гитаре? А если и сыграешь: что это будет за песня?
Народу в автобусе было примерно на пятьдесят человек больше, чем он мог вместить. И на тридцать человек больше, чем можно себе представить.
Лора стояла, спрессованная телами. От спины, в которую было вжато ее лицо, пахло чем-то копченым, очень приятным.
Лора ехала в магазин "Лейпциг", там часто выкидывали немецкие лифчики по шесть пятьдесят, и ей казалось почему-то, что все пассажиры, включая детей и мужчин, тоже едут в "Лейпциг" за лифчиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174