Он оглядывает
нас, потом делает резкий жест рукой. Со двора влетают еще двое, они
отшвыривают моего доброжелателя в сторону, а мне вяжут руки и ноги. Еще
один черноплащный приволок длинную жердь и просовывает мне под вязки. Я
благоразумно молчу, а вот мужичок поднимает шум - бессвязные выкрики, они
выражают ненависть и злость. Он так расстроен крушением своих надежд и
планов, что несмотря на всю бесполезность от слов переходит к делу - с
криком "не надо, оставьте" принимается тискать шефу с обручем колени. Шеф
с выражением скуки на лице отпихивает просителя и неуловимым движением
всаживает ему в спину один из ножей, а двое других, которые заняты
поднятием и выносом меня во двор, даже не заинтересовались расправой.
Около домика целый отряд - несколько плащеносцев на лошадях, еще одна
совсем уж замотанная кляча с навьюченной бочкой, два огромных голенастых
тролля, тупо уставившихся в одну точку, и на телеге штук шесть мелких
орков, вернее полуорков-полухаттлингов.
Шест с моей, видимо, ценной персоной, висящей на нем, препоручается
троллям, и теперь от моей спины до земли метра полтора. Железный обруч
командует:
- Все по коням, а вы, эй, за дело! - за дело призваны взяться мелкие,
их как ветром сдувает с телеги. Один привычно подпирает дверь домика
снаружи, а остальные вытаскивают из телеги жестяные ведра. Всадники не
спеша трогаются с места, и тролли шагают следом. Я выворачиваю шею
насколько возможно, и вижу, как один из мелких швыряет в домик кусок
чего-то горящего, и вся хлипкая постройка загорается как керосином
политая, да так оно и есть, наверное. Мои носильщики мерно топают по
немощеной или когда-то мощеной улице, мимо таких же дощатых домиков,
которые стоят правильными рядами. По улице ходят люди, но ни один из них
не обращает внимания на нашу процессию, как бы ее и нет совсем. А вообще
вбок глядеть мне затруднительно, и большей частью приходится созерцать
беловатое и равнодушное (что ему мои беды!) небо. Всадники
переговариваются:
- А с домом этого Усмуна что-нибудь делать будем?
- Нет, зачем? Его жена не знает даже, куда он делся, а что вернулся,
так и вовсе неизвестно будет.
- Ага, неизвестно. Через весь поселок протащили. Хоть они тут и
слепые, а мало ли что. Вот, этот же научился видеть?
- Ну и что? Усмуна теперь мать родная не узнает. А спина у него
внизу.
- А вы откуда знаете? - это я голос подаю. Железный обруч, едущий
впереди, поворачивает голову с веселым удивлением:
- Так тебе рот не затыкали? У, лентяи, и ты тоже хорош, помалкивает
себе, я думал, все в порядке. Чего не орал-то?
- А кто внимание обратит? Бестолку.
- Понятливый, молодец. Кермен понятливых любит...
- А кто такой этот Кермен, и вообще, что со мной будет?
- Да ты еще и любознательный к тому же! Ладно, тебе не вредно заранее
понять все.
Всадник с железным обручем равняется со мной и довольно добродушно
принимается рассказывать - довольно странное положение собеседников: я
вверх тормашками, шею напрягаю, чтобы голова не болталась, и он, гордо на
коне сидящий.
- Кермен - это наш главный знаток древних подземелий. Кто оттуда
живым выходит, того к нему. Он расспросит подробно, вспомнить все
заставит, а потом - кого опять в ходы, кого отпускает, сначала, конечно,
позаботившись, чтоб болтовни не было, ну а кого и... чтобы чисто было,
словом. А как до тебя добрались - ну уж тебе-то не знать грех, ты ж из
видящих. Все понял?
Я понял не все, но решаю, что у собеседника хватит добродушия
ненадолго, и почитаю за лучшее разговор завершить. Мимо проплывают
масштабные печи, груды руды, а может, пустой породы, складские постройки -
деловой пейзаж, словом. Работа идет вовсю, дым поднимается столбами, но на
нашей дороге кто б ни попался, никто даже взгляда не кидает, хотя на
совсем слепых здешние работники не похожи - идут уверенно, да и работают
тоже.
Процессия наша пересекает долину поперек, и начинается длинный,
нудный подъем в гору - широкие зигзаги, повторяющиеся с ритмичностью
качающегося маятника. Догнавшая основную группу телега с факельщиками
ползет рядом, и мелкие без азарта перебраниваются на ирчисленге с
незнакомым акцентом. Висеть пузом вверх дело весьма неприятное, веревки
под моим собственным весом в кожу врезаются и давят, и когда в середине
дня, чуть не доходя гребня, объявляется привал и тролли кладут меня на
камень, я чувствую себя как бы уже и развязанным. Мелкие радости на этом
не кончаются. Один из всадников не особо заботливо сует мне в рот свою
фляжку, а потом такую конструкцию: лепешка сверху, хлеб снизу, а между
ними слой мяса с остро пахнущей приправой. Кормилец сидит, развалясь ко
мне спиной, опершись на валун и свесив руку с кормом в мою сторону, и я,
извиваясь червяком, обгладываю угощение под радостных хохот развлекающейся
зрелищем мелкоты. Мне на них плевать - хотя бы потому, что я сейчас играю
роль понятливого, но все же быдла, да и жрать элементарно хочется, и я
продолжаю трапезу на воздухе. Возиться с подаянием приходится весь привал,
а последние куски я сглатываю уже на весу - тролли снова шагают, как
заведенные. На перевале застава - четверо с копьями, но одного взгляда на
нас хватает, чтобы заставить сих достойных стражей отшатнуться и застыть в
почтительных позах. Следующее межгорье сверху сначала кажется усеянным
пожарами, так сильно дымящими, что не видно света огня. Но чем дальше я
приглядываюсь, тем меньше доверия остается к пожарной гипотезе. Не дым
это, а скорее плотный серо-черный туман, лежит он во вполне определенных
местах, правильной формы покрывалам, размеры издалека не очень впечатляют,
но если сравнить с окружающим пейзажем, то получится нечто грандиозное.
Вот мне хорошо виден этакий куб или, как его там, параллелепипед,
поверхность ровная, как ножом резаная. Туман покачивается и плывет, но
форма сохраняется неизменно. А рядом можно разглядеть фигурки людей и
лошадей - кубик получается метров двести в длину и с полсотни в высоту.
Это образование стоит на склоне горы, так же накренено, и со дна долины
прямо в туман ведет дорога, хороший серпантин. А дальше в долине, сколько
же всего этого! И купола всякие, и кубы, и сложные формы. Сложные, и
какие-то искусственные, неживые. А кроме этих туманных клоков в долине
ничего почти нет - только скальные обломки, несколько речных промоин и
множество дорог, прочерчивающих этот хаос. Причем переходы от одного
тумана к другому надсыпаны над общим уровнем, а наша дорога петляет прямо
по дну ущелья, я это разглядел и получил пинок от всадника слева, ему мои
краеведческие инициативы не понравились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
нас, потом делает резкий жест рукой. Со двора влетают еще двое, они
отшвыривают моего доброжелателя в сторону, а мне вяжут руки и ноги. Еще
один черноплащный приволок длинную жердь и просовывает мне под вязки. Я
благоразумно молчу, а вот мужичок поднимает шум - бессвязные выкрики, они
выражают ненависть и злость. Он так расстроен крушением своих надежд и
планов, что несмотря на всю бесполезность от слов переходит к делу - с
криком "не надо, оставьте" принимается тискать шефу с обручем колени. Шеф
с выражением скуки на лице отпихивает просителя и неуловимым движением
всаживает ему в спину один из ножей, а двое других, которые заняты
поднятием и выносом меня во двор, даже не заинтересовались расправой.
Около домика целый отряд - несколько плащеносцев на лошадях, еще одна
совсем уж замотанная кляча с навьюченной бочкой, два огромных голенастых
тролля, тупо уставившихся в одну точку, и на телеге штук шесть мелких
орков, вернее полуорков-полухаттлингов.
Шест с моей, видимо, ценной персоной, висящей на нем, препоручается
троллям, и теперь от моей спины до земли метра полтора. Железный обруч
командует:
- Все по коням, а вы, эй, за дело! - за дело призваны взяться мелкие,
их как ветром сдувает с телеги. Один привычно подпирает дверь домика
снаружи, а остальные вытаскивают из телеги жестяные ведра. Всадники не
спеша трогаются с места, и тролли шагают следом. Я выворачиваю шею
насколько возможно, и вижу, как один из мелких швыряет в домик кусок
чего-то горящего, и вся хлипкая постройка загорается как керосином
политая, да так оно и есть, наверное. Мои носильщики мерно топают по
немощеной или когда-то мощеной улице, мимо таких же дощатых домиков,
которые стоят правильными рядами. По улице ходят люди, но ни один из них
не обращает внимания на нашу процессию, как бы ее и нет совсем. А вообще
вбок глядеть мне затруднительно, и большей частью приходится созерцать
беловатое и равнодушное (что ему мои беды!) небо. Всадники
переговариваются:
- А с домом этого Усмуна что-нибудь делать будем?
- Нет, зачем? Его жена не знает даже, куда он делся, а что вернулся,
так и вовсе неизвестно будет.
- Ага, неизвестно. Через весь поселок протащили. Хоть они тут и
слепые, а мало ли что. Вот, этот же научился видеть?
- Ну и что? Усмуна теперь мать родная не узнает. А спина у него
внизу.
- А вы откуда знаете? - это я голос подаю. Железный обруч, едущий
впереди, поворачивает голову с веселым удивлением:
- Так тебе рот не затыкали? У, лентяи, и ты тоже хорош, помалкивает
себе, я думал, все в порядке. Чего не орал-то?
- А кто внимание обратит? Бестолку.
- Понятливый, молодец. Кермен понятливых любит...
- А кто такой этот Кермен, и вообще, что со мной будет?
- Да ты еще и любознательный к тому же! Ладно, тебе не вредно заранее
понять все.
Всадник с железным обручем равняется со мной и довольно добродушно
принимается рассказывать - довольно странное положение собеседников: я
вверх тормашками, шею напрягаю, чтобы голова не болталась, и он, гордо на
коне сидящий.
- Кермен - это наш главный знаток древних подземелий. Кто оттуда
живым выходит, того к нему. Он расспросит подробно, вспомнить все
заставит, а потом - кого опять в ходы, кого отпускает, сначала, конечно,
позаботившись, чтоб болтовни не было, ну а кого и... чтобы чисто было,
словом. А как до тебя добрались - ну уж тебе-то не знать грех, ты ж из
видящих. Все понял?
Я понял не все, но решаю, что у собеседника хватит добродушия
ненадолго, и почитаю за лучшее разговор завершить. Мимо проплывают
масштабные печи, груды руды, а может, пустой породы, складские постройки -
деловой пейзаж, словом. Работа идет вовсю, дым поднимается столбами, но на
нашей дороге кто б ни попался, никто даже взгляда не кидает, хотя на
совсем слепых здешние работники не похожи - идут уверенно, да и работают
тоже.
Процессия наша пересекает долину поперек, и начинается длинный,
нудный подъем в гору - широкие зигзаги, повторяющиеся с ритмичностью
качающегося маятника. Догнавшая основную группу телега с факельщиками
ползет рядом, и мелкие без азарта перебраниваются на ирчисленге с
незнакомым акцентом. Висеть пузом вверх дело весьма неприятное, веревки
под моим собственным весом в кожу врезаются и давят, и когда в середине
дня, чуть не доходя гребня, объявляется привал и тролли кладут меня на
камень, я чувствую себя как бы уже и развязанным. Мелкие радости на этом
не кончаются. Один из всадников не особо заботливо сует мне в рот свою
фляжку, а потом такую конструкцию: лепешка сверху, хлеб снизу, а между
ними слой мяса с остро пахнущей приправой. Кормилец сидит, развалясь ко
мне спиной, опершись на валун и свесив руку с кормом в мою сторону, и я,
извиваясь червяком, обгладываю угощение под радостных хохот развлекающейся
зрелищем мелкоты. Мне на них плевать - хотя бы потому, что я сейчас играю
роль понятливого, но все же быдла, да и жрать элементарно хочется, и я
продолжаю трапезу на воздухе. Возиться с подаянием приходится весь привал,
а последние куски я сглатываю уже на весу - тролли снова шагают, как
заведенные. На перевале застава - четверо с копьями, но одного взгляда на
нас хватает, чтобы заставить сих достойных стражей отшатнуться и застыть в
почтительных позах. Следующее межгорье сверху сначала кажется усеянным
пожарами, так сильно дымящими, что не видно света огня. Но чем дальше я
приглядываюсь, тем меньше доверия остается к пожарной гипотезе. Не дым
это, а скорее плотный серо-черный туман, лежит он во вполне определенных
местах, правильной формы покрывалам, размеры издалека не очень впечатляют,
но если сравнить с окружающим пейзажем, то получится нечто грандиозное.
Вот мне хорошо виден этакий куб или, как его там, параллелепипед,
поверхность ровная, как ножом резаная. Туман покачивается и плывет, но
форма сохраняется неизменно. А рядом можно разглядеть фигурки людей и
лошадей - кубик получается метров двести в длину и с полсотни в высоту.
Это образование стоит на склоне горы, так же накренено, и со дна долины
прямо в туман ведет дорога, хороший серпантин. А дальше в долине, сколько
же всего этого! И купола всякие, и кубы, и сложные формы. Сложные, и
какие-то искусственные, неживые. А кроме этих туманных клоков в долине
ничего почти нет - только скальные обломки, несколько речных промоин и
множество дорог, прочерчивающих этот хаос. Причем переходы от одного
тумана к другому надсыпаны над общим уровнем, а наша дорога петляет прямо
по дну ущелья, я это разглядел и получил пинок от всадника слева, ему мои
краеведческие инициативы не понравились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110