Сблизившись посредством него и соединившись с подлинным бытием, породив ум
и истину, он будет и познавать, и по истине жить, и питаться, и лишь таким
образом избавится от бремени, но раньше - никак.
Да, надо присмотреться к порче такой натуры, к тому, как она гибнет у
многих, а у кого хоть что-нибудь от нее остается, тех считают пусть не
дурными, но все же бесполезными. Затем надо рассмотреть свойства тех, кто
им подражает и берется за их дело, - у таких натур много бывает промахов,
так как они недостойны заниматься философией и это им не под силу; из-за
них-то и закрепилась за философией и за всеми философами повсюду та слава,
о которой ты говоришь.
- О какой порче ты упомянул? ...
- Таких людей мало, но зато посмотри, как много существует для них
чрезвычайно пагубного.
Относительно всякого семени или зародыша растения или животного мы знаем,
что, лишенные подобающего им питания, климата и места, они тем больше
теряют в своих свойствах, чем мощнее они сами: ведь плохое более
противоположно хорошему, чем нехорошему. ...
Есть ведь разумное основание в том, что при чуждом ей питании самая
совершенная природа становится хуже, чем посредственная.
Так не скажем ли мы, Адимант, точно так же, что и самые одаренные души при
плохом воспитании становятся особенно плохими? Или ты думаешь, что великие
преступления и крайняя испорченность бывают следствием посредственности, а
не того, что пылкая натура испорчена воспитанием? Но ведь слабые натуры
никогда не будут причиной ни великих благ, ни больших зол. ...
Если установленная нами природа философа получит надлежащую выучку, то,
развиваясь, она непременно достигнет всяческой добродетели; но если она
посеяна и растет на неподобающей почве, то выйдет как раз наоборот, разве
что придет ей на помощь кто-нибудь из богов. Или и ты считаешь, подобно
большинству, будто лишь немногие молодые люди испорчены софистами - некими
частными мудрецами и только об этих молодых людях и стоит говорить?
Каждое из этих частных лиц, взимающих плату (большинство называет их
софистами...), преподает не что иное, как те же самые взгляды большинства и
мнения, выражаемые на собраниях, и называет это мудростью. Это все-равно,
как если бы кто-нибудь, ухаживая за огромным и сильным зверем, изучил его
нрав и желания, знал бы, с какой стороны к нему подойти, каким образом
можно его трогать, и в какую пору и отчего он свирепеет или успокаивается,
при каких обстоятельствах привык издавать те или иные звуки и какие
посторонние звуки укрощают его либо приводят в ярость. Изучив все это путем
обхождения с ним и длительного навыка, тот человек называет это мудростью
и, как бы составив руководство, обращается к преподаванию, по правде
сказать, не зная взглядов большинства и его вожделений что в них прекрасно
или постыдно, хорошо или дурно, справедливо или несправедливо, но обозначая
перечисленное соответственно мнениям этого огромного зверя: что тому
приятно, он называет благом, что тому тягостно - злом и не имеет никакого
другого понятия об этом, я но называет справедливым и прекрасным то, что
необходимо. -
А чем же отличается от него тот, кто мудростью считает уже то, что он
подметил, что не нравится, а что нравится собранию большинства самых
различных людей - будь то в живописи, музыке или даже в политике? А
действительно ли это хорошо или прекрасно - разве слышал ты когда-либо,
чтобы кто-то из них отдавал себе в этом отчет и чтобы это не вызывало бы
смеха? ...
Так вот, учитывая все это, припомни то, о чем говорили мы раньше: возможно
ли, чтобы толпа допускала признавала существование красоты самой по себе, а
не многих красивых вещей или самой сущности каждой вещи, а не множества
отдельных вещей? ...
Следовательно, толпе не присуще быть философом. ... И
значит, те, кто занимается философией, неизбежно будут вызывать ее
порицание.
Как и порицание со стороны тех частных лиц, которые, общаясь с чернью,
стремятся ей угодить.
И вообще-то подобные натуры редкость, как мы утверждаем. К их числу
относятся и те люди, что причиняют величайшее зло государствам и частным
лицам, и те, что творят добро, если их влечет к нему; мелкая же натура
никогда не совершит ничего великого ни для частных лиц, ни для государства.
...
Когда, таким образом, от философии отпадают те люди, которым всего больше
надлежит ею заниматься, она остается одинокой и незавершенной, а сами они
ведут жизнь и не подобающую, и не истинную. К философии же, раз она
осиротела и лишилась тех, кто ей сродни, приступают уже другие лица, вовсе
ее недостойные. Они позорят ее и навлекают на нее упрек...
Ведь иные людишки чуть увидят, что область эта опустела, а между тем полна
громких имен и показной пышности, тотчас же, словно те, кто спасаясь от
тюрьмы, бежит в святилище, с радостью делают скачок от ремесла к философии
- особенно те, кто половчее в своем ничтожнейшем дельце. Хотя философия
находится в таком положении, однако сравнительно с любым другим мастерством
она все же гораздо больше в чести, что и привлекает к ней многих людей,
несовершенных по своей природе: тело у них покалечено ремеслом и
производством, да и души их сломлены и изнурены грубым трудом; ведь это
неизбежно. -
Остается совсем малое число людей, Адимант, достойным образом общающихся с
философией: это либо тот, кто, подвергшись изгнанию, сохранил как человек,
получивший хорошее воспитание, благородство своей натуры... либо это
человек великой души, родившийся в маленьком государстве: делами этого
государства он презрительно пренебрежет. ... О моем собственном случае -
божественном знамении - не стоит и упоминать: такого, пожалуй, еще ни с кем
раньше не бывало.
Все вошедшие в число этих немногих, отведав философии, узнали, какое это
сладостное и блаженное достояние; они довольно видели безумие большинства,
а также и то, что в государственных делах никто не совершает, можно
сказать, ничего здравого и что там не найти себе союзника, чтобы вместе с
ним придти на помощь правому делу и уцелеть. Напротив, если человек, словно
очутившись среди зверей, не пожелает сообща с ними творить
несправедливость, ему не под силу будет управиться со всеми дикими своими
противниками, и, прежде чем он успеет принести пользу государству или своим
друзьям, он погибнет без пользы и для себя, и для других. Учтя все это, он
сохраняет спокойствие и делает свое дело, словно укрывшись за стеной из
пыли, поднятой ураганом. Видя, что все остальные преисполнились беззакония,
он доволен, если проживет здешнюю жизнь чистым от неправды и нечестивых
дел, а при исходе жизни отойдет радостно и кротко, уповая на лучшее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277