и, если мы намерены
представить ее рождение так, как оно совершалось на деле, нам следует
привнести также и вид беспорядочной причины вместе со способом действия,
который по природе этой причине принадлежит.
Поэтому мы должны вернуться вспять и, приняв в спой черед для тех же самых
вещей другое, подходящее им начало, еще раз, от начала, вести о них речь,
как мы это уже делали раньше. Нам необходимо рассмотреть, какова была сама
природа огня, воды, воздуха и земли до рождения неба и каково было их
тогдашнее состояние. Ибо доныне еще никто не объяснил их рождения, но мы
называем их началами и принимаем за стихии Вселенной, как если бы мы знали,
что такое огонь и все остальное; между тем каждому мало-мальски разумному
человеку должно с быть ясно, что нет никакого основания сравнивать их даже
с каким-либо видом слогов. Вот что мы думаем по этому поводу: мы не будем
сейчас высказываться ни о начало всего, ни о началах или как там это еще
называется, и притом только по той причине, что при избранном нами способе
исследования затруднительно было бы привести паши мысли об этом предмете в
должную ясность.
Поэтому ни вы не должны требовать от меня последнего слова на этот счет, ни
я не могу убедить себя, что поступлю правильно, если взвалю на себя такую
задачу. Напротив, я намерен и здесь придерживаться того, что обещал в самом
начале, а именно пределов вероятного, и попытаюсь, идя от начала, сказать
обо всем в отдельности и обо всем вместе такое слово, которое было бы не
менее, а более правдоподобным, нежели любое иное. Итак, приступая к речам,
еще раз обратимся с молитвой к богу-спасителю, дабы он указал нам
счастливый путь от странного и необычного повествования к правдоподобному
выводу, и затем начнем сызнова. Начало же наших новых речей о Вселенной
подвергнется на сей раз более полному, чем прежде, различению, ибо тогда мы
обособляли два вида, а теперь придется выделить еще и третий. Прежде
достаточно было говорить о двух вещах: во-первых, об основополагающем
первообразе, который обладает мыслимым и тождественным бытием, а во-вторых,
о подражании этому первообразу, которое имеет рождение и зримо.
В то время мы но выделяли третьего вида, найдя, что достанет двух; однако
теперь мне сдастся, что сам ход наших рассуждений принуждает нас попытаться
пролить свет на тот вид, который темен и труден для понимания. Какую же
силу и какую природу припишем мы ему?
Прежде всего вот какую: это - восприемница и как бы кормилица всякого
рождения. Сколь ни верны, однако, эти слова, нужно определить предмет с
большей ясностью, а это весьма затруднительно по разным причинам, и
особенно потому, что ради этого необходимо наперед разрешить сомнение
относительно огня и всего того, что стоит с ним в одном ряду.
Нелегко сказать о каждом из них, что в самом деле лучше назвать водой, чем
огнем, и но правильнее ли к чему-то одному приложить какое-нибудь из
наименований, чем все наименования, вместе взятые, к каждому, ведь надо
употреблять слова в их надежном и достоверном смысле. Что, собственно,
желаем мы этим сказать, чем вызваны и оправданы наши недоумения? Но возьмем
для начала хотя бы то, что мы теперь называем водой: когда она сгущается,
мы полагаем, что видим с рождение камней и земли, когда же она растекается
и разрежается, соответственно рождаются ветер и воздух, а последний,
возгораясь, становится огнем; затем начинается обратный путь, так что
огонь, сгустившись и угаснув, снова приходит к виду воздуха, а воздух опять
собирается и сгущается в облака и тучи, из которых при дальнейшем
уплотнении изливается вода, чтобы в свой черед дать начало земле и камням.
Так рождаются они, переходя по кругу одно в другое. Если, стало быть, ни
одно вещество не предстает всякий раз одним и тем же, отважимся ли мы, не
испытывая стыда перед самими собой, настойчиво утверждать, что какое-либо
из них именно это, а не иное? Конечно, нет, и куда безопаснее будет
выражаться так: когда мы видим, как нечто - хотя бы огонь - постоянно
являет себя то одним, то другим, надо говорить не об "этом", но о "таком"
огне и также воду именовать не "этой", но "такой", да и вообще не надо
приписывать всем подобным вещам устойчивости, выражаемой словами "то" и
"это", посредством которых мы обозначаем нечто определенное.
Не дожидаясь, покуда мы успеем приложить к ним слова "то", "это", "нечто"
или любое другое речение, описывающее их как пребывающие на одном и том же
месте сущности, они от нас ускользают. Значит, таких слов мы и употреблять
не будем, а станем описывать вещи словом "такой", одинаково приложимым ко
всем им вместе и к каждой порознь,- говоря, например, об огне как о вечно
"таком" и соответственно обо всех вещах, которые имеют рождение. Только
сущность, внутри которой они получают рождение и в которую возвращаются,
погибая, мы назовем "то" и "это"; но любые качества, будь то теплота,
белизна или то, что им противоположно либо из них слагается, ни в коем
случае не заслуживают такого наименования . Надо, однако, постараться
сказать о том же самом еще яснее.
Положим, некто, отлив из золота всевозможные фигуры, без конца бросает их в
переливку, превращая каждую во все остальные; если указать на одну из фигур
и спросить, что же это такое, то будет куда осмотрительнее и ближе к
истине, если он ответит "золото" и не станет говорить о треугольнике и
прочих рождающихся фигурах как о чем-то сущем, ибо в то мгновение, когда их
именуют, они уже готовы перейти во что-то иное, и надо быть довольным, если
хотя бы с некоторой долей уверенности можно допустить выражение "такое".
Вот так обстоит дело и с той природой, которая приемлет все тела. Ее
следует всегда именовать тождественной, ибо ома никогда не выходит за
пределы своих возможностей; всегда воспринимая все, она никогда и никоим
образом не усваивает никакой формы, которая была бы подобна формам входящих
в нее вещей. Природа эта по сути своей такова, что принимает любые оттиски,
находясь в движении и меняя формы под действием того, что в нее входит, и
потому кажется, будто она в разное время бывает разной; а входящие в нее и
выходящие из нее вещи - это подражания вечносущему, отпечатки по его
образцам, снятые удивительным и неизъяснимым способом, к которому мы еще
вернемся. Теперь же нам следует мысленно обособить три рода: то, что
рождается, то, внутри чего совершается а рождение, и то, по образцу чего
возрастает рождающееся. Воспринимающее начало можно уподобить матери,
образец - отцу, а промежуточную природу - ребенку. Помыслим при этом, что,
если отпечаток должен явить взору пестрейшее разнообразие, тогда то, что
его приемлет, окажется лучше всего подготовленным к своему делу в случае,
если оно будет чуждо всех форм, которые ему предстоит воспринять, ведь если
бы оно было подобно чему-либо привходящему, то всякий раз, когда на него
накладывалась бы противоположная или совершенно иная природа, оно давало бы
искаженный отпечаток, через который проглядывали бы собственные черты этой
природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277
представить ее рождение так, как оно совершалось на деле, нам следует
привнести также и вид беспорядочной причины вместе со способом действия,
который по природе этой причине принадлежит.
Поэтому мы должны вернуться вспять и, приняв в спой черед для тех же самых
вещей другое, подходящее им начало, еще раз, от начала, вести о них речь,
как мы это уже делали раньше. Нам необходимо рассмотреть, какова была сама
природа огня, воды, воздуха и земли до рождения неба и каково было их
тогдашнее состояние. Ибо доныне еще никто не объяснил их рождения, но мы
называем их началами и принимаем за стихии Вселенной, как если бы мы знали,
что такое огонь и все остальное; между тем каждому мало-мальски разумному
человеку должно с быть ясно, что нет никакого основания сравнивать их даже
с каким-либо видом слогов. Вот что мы думаем по этому поводу: мы не будем
сейчас высказываться ни о начало всего, ни о началах или как там это еще
называется, и притом только по той причине, что при избранном нами способе
исследования затруднительно было бы привести паши мысли об этом предмете в
должную ясность.
Поэтому ни вы не должны требовать от меня последнего слова на этот счет, ни
я не могу убедить себя, что поступлю правильно, если взвалю на себя такую
задачу. Напротив, я намерен и здесь придерживаться того, что обещал в самом
начале, а именно пределов вероятного, и попытаюсь, идя от начала, сказать
обо всем в отдельности и обо всем вместе такое слово, которое было бы не
менее, а более правдоподобным, нежели любое иное. Итак, приступая к речам,
еще раз обратимся с молитвой к богу-спасителю, дабы он указал нам
счастливый путь от странного и необычного повествования к правдоподобному
выводу, и затем начнем сызнова. Начало же наших новых речей о Вселенной
подвергнется на сей раз более полному, чем прежде, различению, ибо тогда мы
обособляли два вида, а теперь придется выделить еще и третий. Прежде
достаточно было говорить о двух вещах: во-первых, об основополагающем
первообразе, который обладает мыслимым и тождественным бытием, а во-вторых,
о подражании этому первообразу, которое имеет рождение и зримо.
В то время мы но выделяли третьего вида, найдя, что достанет двух; однако
теперь мне сдастся, что сам ход наших рассуждений принуждает нас попытаться
пролить свет на тот вид, который темен и труден для понимания. Какую же
силу и какую природу припишем мы ему?
Прежде всего вот какую: это - восприемница и как бы кормилица всякого
рождения. Сколь ни верны, однако, эти слова, нужно определить предмет с
большей ясностью, а это весьма затруднительно по разным причинам, и
особенно потому, что ради этого необходимо наперед разрешить сомнение
относительно огня и всего того, что стоит с ним в одном ряду.
Нелегко сказать о каждом из них, что в самом деле лучше назвать водой, чем
огнем, и но правильнее ли к чему-то одному приложить какое-нибудь из
наименований, чем все наименования, вместе взятые, к каждому, ведь надо
употреблять слова в их надежном и достоверном смысле. Что, собственно,
желаем мы этим сказать, чем вызваны и оправданы наши недоумения? Но возьмем
для начала хотя бы то, что мы теперь называем водой: когда она сгущается,
мы полагаем, что видим с рождение камней и земли, когда же она растекается
и разрежается, соответственно рождаются ветер и воздух, а последний,
возгораясь, становится огнем; затем начинается обратный путь, так что
огонь, сгустившись и угаснув, снова приходит к виду воздуха, а воздух опять
собирается и сгущается в облака и тучи, из которых при дальнейшем
уплотнении изливается вода, чтобы в свой черед дать начало земле и камням.
Так рождаются они, переходя по кругу одно в другое. Если, стало быть, ни
одно вещество не предстает всякий раз одним и тем же, отважимся ли мы, не
испытывая стыда перед самими собой, настойчиво утверждать, что какое-либо
из них именно это, а не иное? Конечно, нет, и куда безопаснее будет
выражаться так: когда мы видим, как нечто - хотя бы огонь - постоянно
являет себя то одним, то другим, надо говорить не об "этом", но о "таком"
огне и также воду именовать не "этой", но "такой", да и вообще не надо
приписывать всем подобным вещам устойчивости, выражаемой словами "то" и
"это", посредством которых мы обозначаем нечто определенное.
Не дожидаясь, покуда мы успеем приложить к ним слова "то", "это", "нечто"
или любое другое речение, описывающее их как пребывающие на одном и том же
месте сущности, они от нас ускользают. Значит, таких слов мы и употреблять
не будем, а станем описывать вещи словом "такой", одинаково приложимым ко
всем им вместе и к каждой порознь,- говоря, например, об огне как о вечно
"таком" и соответственно обо всех вещах, которые имеют рождение. Только
сущность, внутри которой они получают рождение и в которую возвращаются,
погибая, мы назовем "то" и "это"; но любые качества, будь то теплота,
белизна или то, что им противоположно либо из них слагается, ни в коем
случае не заслуживают такого наименования . Надо, однако, постараться
сказать о том же самом еще яснее.
Положим, некто, отлив из золота всевозможные фигуры, без конца бросает их в
переливку, превращая каждую во все остальные; если указать на одну из фигур
и спросить, что же это такое, то будет куда осмотрительнее и ближе к
истине, если он ответит "золото" и не станет говорить о треугольнике и
прочих рождающихся фигурах как о чем-то сущем, ибо в то мгновение, когда их
именуют, они уже готовы перейти во что-то иное, и надо быть довольным, если
хотя бы с некоторой долей уверенности можно допустить выражение "такое".
Вот так обстоит дело и с той природой, которая приемлет все тела. Ее
следует всегда именовать тождественной, ибо ома никогда не выходит за
пределы своих возможностей; всегда воспринимая все, она никогда и никоим
образом не усваивает никакой формы, которая была бы подобна формам входящих
в нее вещей. Природа эта по сути своей такова, что принимает любые оттиски,
находясь в движении и меняя формы под действием того, что в нее входит, и
потому кажется, будто она в разное время бывает разной; а входящие в нее и
выходящие из нее вещи - это подражания вечносущему, отпечатки по его
образцам, снятые удивительным и неизъяснимым способом, к которому мы еще
вернемся. Теперь же нам следует мысленно обособить три рода: то, что
рождается, то, внутри чего совершается а рождение, и то, по образцу чего
возрастает рождающееся. Воспринимающее начало можно уподобить матери,
образец - отцу, а промежуточную природу - ребенку. Помыслим при этом, что,
если отпечаток должен явить взору пестрейшее разнообразие, тогда то, что
его приемлет, окажется лучше всего подготовленным к своему делу в случае,
если оно будет чуждо всех форм, которые ему предстоит воспринять, ведь если
бы оно было подобно чему-либо привходящему, то всякий раз, когда на него
накладывалась бы противоположная или совершенно иная природа, оно давало бы
искаженный отпечаток, через который проглядывали бы собственные черты этой
природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277