И если бы я от этого пользовался
чем-нибудь и получал бы плату за эти наставления, тогда бы еще был у меня
какой-нибудь расчет, а то сами вы теперь видите, что мои обвинители,
которые так бесстыдно обвиняли меня во всем прочем, тут по крайней мере
оказались неспособными к бесстыдству и не представили свидетеля, который с
показал бы, что я когда-либо получал какую-нибудь плату или требовал ее;
потому, думаю, что я могу представить верного свидетеля того, что я говорю
правду, - мою бедность.
Может в таком случае показаться странным, что я подаю эти советы частным
образом, обходя всех и во все вмешиваясь, а выступать всенародно в вашем
собрании и давать советы городу не решаюсь. Причина этому та самая, о
которой вы часто и повсюду от меня слышали, а именно что мне бывает
какое-то чудесное божественное знамение; ведь над этим и Мелет посмеялся в
своей жалобе. Началось у меня это с детства: вдруг - какой-то голос,
который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а
склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и не
допускает меня заниматься государственными делами. И кажется, прекрасно
делает, что не допускает. Будьте уверены, о мужи афиняне, что если бы я
попробовал заниматься государственными делами, то уже давно бы Ѕ погиб и не
принес бы пользы ни себе, ни вам. И вы на меня не сердитесь, если я вам
скажу правду: нет такого человека, который мог бы уцелеть, если бы стал
откровенно противиться вам или какому-нибудь другому большинству и хотел бы
предотвратить все то множество несправедливостей и беззаконий, которые
совершаются в государстве. Нет, кто в самом деле ратует за справедливость,
тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным
человеком, а вступать на общественное поприще не должен.
Доказательства этого я вам представлю самые веские, не рассуждения, а то,
что вы цените дороже, - дела. Итак, выслушайте, что со мною случилось, и
тогда вы увидите, что я и под страхом смерти никого не могу послушаться
вопреки справедливости, а не слушаясь, могу от этого погибнуть. То, что я
намерен вам рассказать, досадно и скучно слушать, зато это истинная правда.
Никогда, афиняне, не занимал я в городе никакой другой должности, но в
Совете я был. И пришла нашей филе Антиохиде очередь заседать в то время,
когда вы желали судить огулом десятерых стратегов, которые не подобрали
пострадавших в морском сражении, - судить незаконно, как вы сами признали
это впоследствии. Тогда я, единственный из пританов, восстал против
нарушения закона, и в то время, когда ораторы готовы были обвинить меня и
посадить в тюрьму и вы сами этого требовали и кричали, - в то время я
думал, с что мне скорее следует, несмотря на опасность, стоять на стороне
закона и справедливости, нежели из страха перед тюрьмою или смертью быть
заодно с вами, желающими несправедливого. Это еще было тогда, когда город
управлялся народом, а когда наступила олигархия, то и Тридцать в свою
очередь призвали меня и еще четверых граждан в Круглую палату и велели нам
привезти из Саламина саламинца Леонта, чтобы казнить его. Многое в этом
роде приказывали они делать и многим другим, желая отыскать как можно
больше виновных. Только и на этот раз опять я доказал не словами, а делом,
что для меня смерть, если не грубо так выразиться, - самое пустое дело, а
вот воздерживаться от всего беззаконного и безбожного - это для меня самое
важное. Таким образом, как ни могущественно было это правительство, а меня
оно не испугало настолько, чтобы заставить сделать что-нибудь
несправедливое, но, когда вышли мы из Круглой палаты, четверо из нас
отправились в Саламин и привезли Леонта, а я отправился домой. И по всей
вероятности, мне пришлось бы за это умереть, если бы правительство не
распалось в самом скором времени. И всему этому у вас найдется много
свидетелей.
Кажется ли вам после этого, что я мог бы прожить столько лет, если бы
занимался общественными делами, занимался бы притом достойно порядочного
человека, спешил бы на помощь к правым и считал бы это самым важным, как
оно и следует? Никоим образом, о мужи афиняне! И никому другому это не
возможно. А я всю жизнь оставался таким, как в общественных делах,
насколько в них участвовал, так и в частных, никогда и ни с кем не
соглашаясь вопреки справедливости, ни с теми, которых клеветники мои
называют моими учениками, ни еще с кем-нибудь. Да я не был никогда ничьим
учителем, а если кто, молодой или старый, желал меня слушать и видеть, как
я делаю свое дело, то я никому никогда не препятствовал. И не то чтобы я,
получая деньги, вел беседы, а не получая, не вел, но одинаково как
богатому, так и бедному позволяю я меня спрашивать, а если кто хочет, то и
отвечать мне и слушать то, что я говорю. И за то, хороши ли эти люди или
дурны, я по справедливости не могу отвечать, потому что никого из них
никогда никакой науке я не учил и не обещал научить. Если же кто-нибудь
утверждает, что он частным образом научился от меня чему-нибудь или слышал
от меня что-нибудь, чего бы не слыхали и все прочие, тот, будьте уверены,
говорит неправду.
Но отчего же некоторые любят подолгу бывать со с мною? Слышали вы это, о
мужи афиняне; сам я вам сказал всю правду: потому что они любят слушать,
как я пытаю тех, которые считают себя мудрыми, не будучи таковыми. Это ведь
не лишено удовольствия. А делать это, говорю я, поручено мне богом и через
прорицания, и в сновидениях, вообще всякими способами, какими когда-либо
еще обнаруживалось божественное определение и поручалось человеку делать
что-нибудь. Это не только верно, афиняне, но и легко доказуемо. В самом
деле, если одних юношей я развращаю, а других уже развратил, то ведь те из
них, которые уже состарились и узнали, что когда-то, во время их молодости,
я советовал им что-то дурное, должны были бы теперь прийти мстить мне и
обвинять меня. А если сами они не захотели, то кто-нибудь из их домашних,
отцы, братья, другие родственники, если бы только их близкие потерпели от
меня что-нибудь дурное, вспомнили бы теперь об этом. Да уж, конечно, многие
из них тут, как я вижу: ну в вот, во-первых, Критон, мой сверстник и из
одного со мною дема, отец вот его, Критобула; затем сфеттиец Лисаний, отец
вот его, Эсхина; еще кефисиец Антифон, отец Эпигена; а еще вот братья тех,
которые ходили за мною, - Никострат, сын Феозотида и брат Феодота; самого
Феодота уже нет в живых, так что он по крайней мере не мог упросить брата,
чтобы он не говорил против меня; вот и Парад, Демодоков сын, которому Феаг
приходился братом; а вот Адимант, Аристонов сын, которому вот он, Платон,
приходится братом, и Эантодор, брат вот этого, Аполлодора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277
чем-нибудь и получал бы плату за эти наставления, тогда бы еще был у меня
какой-нибудь расчет, а то сами вы теперь видите, что мои обвинители,
которые так бесстыдно обвиняли меня во всем прочем, тут по крайней мере
оказались неспособными к бесстыдству и не представили свидетеля, который с
показал бы, что я когда-либо получал какую-нибудь плату или требовал ее;
потому, думаю, что я могу представить верного свидетеля того, что я говорю
правду, - мою бедность.
Может в таком случае показаться странным, что я подаю эти советы частным
образом, обходя всех и во все вмешиваясь, а выступать всенародно в вашем
собрании и давать советы городу не решаюсь. Причина этому та самая, о
которой вы часто и повсюду от меня слышали, а именно что мне бывает
какое-то чудесное божественное знамение; ведь над этим и Мелет посмеялся в
своей жалобе. Началось у меня это с детства: вдруг - какой-то голос,
который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а
склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и не
допускает меня заниматься государственными делами. И кажется, прекрасно
делает, что не допускает. Будьте уверены, о мужи афиняне, что если бы я
попробовал заниматься государственными делами, то уже давно бы Ѕ погиб и не
принес бы пользы ни себе, ни вам. И вы на меня не сердитесь, если я вам
скажу правду: нет такого человека, который мог бы уцелеть, если бы стал
откровенно противиться вам или какому-нибудь другому большинству и хотел бы
предотвратить все то множество несправедливостей и беззаконий, которые
совершаются в государстве. Нет, кто в самом деле ратует за справедливость,
тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным
человеком, а вступать на общественное поприще не должен.
Доказательства этого я вам представлю самые веские, не рассуждения, а то,
что вы цените дороже, - дела. Итак, выслушайте, что со мною случилось, и
тогда вы увидите, что я и под страхом смерти никого не могу послушаться
вопреки справедливости, а не слушаясь, могу от этого погибнуть. То, что я
намерен вам рассказать, досадно и скучно слушать, зато это истинная правда.
Никогда, афиняне, не занимал я в городе никакой другой должности, но в
Совете я был. И пришла нашей филе Антиохиде очередь заседать в то время,
когда вы желали судить огулом десятерых стратегов, которые не подобрали
пострадавших в морском сражении, - судить незаконно, как вы сами признали
это впоследствии. Тогда я, единственный из пританов, восстал против
нарушения закона, и в то время, когда ораторы готовы были обвинить меня и
посадить в тюрьму и вы сами этого требовали и кричали, - в то время я
думал, с что мне скорее следует, несмотря на опасность, стоять на стороне
закона и справедливости, нежели из страха перед тюрьмою или смертью быть
заодно с вами, желающими несправедливого. Это еще было тогда, когда город
управлялся народом, а когда наступила олигархия, то и Тридцать в свою
очередь призвали меня и еще четверых граждан в Круглую палату и велели нам
привезти из Саламина саламинца Леонта, чтобы казнить его. Многое в этом
роде приказывали они делать и многим другим, желая отыскать как можно
больше виновных. Только и на этот раз опять я доказал не словами, а делом,
что для меня смерть, если не грубо так выразиться, - самое пустое дело, а
вот воздерживаться от всего беззаконного и безбожного - это для меня самое
важное. Таким образом, как ни могущественно было это правительство, а меня
оно не испугало настолько, чтобы заставить сделать что-нибудь
несправедливое, но, когда вышли мы из Круглой палаты, четверо из нас
отправились в Саламин и привезли Леонта, а я отправился домой. И по всей
вероятности, мне пришлось бы за это умереть, если бы правительство не
распалось в самом скором времени. И всему этому у вас найдется много
свидетелей.
Кажется ли вам после этого, что я мог бы прожить столько лет, если бы
занимался общественными делами, занимался бы притом достойно порядочного
человека, спешил бы на помощь к правым и считал бы это самым важным, как
оно и следует? Никоим образом, о мужи афиняне! И никому другому это не
возможно. А я всю жизнь оставался таким, как в общественных делах,
насколько в них участвовал, так и в частных, никогда и ни с кем не
соглашаясь вопреки справедливости, ни с теми, которых клеветники мои
называют моими учениками, ни еще с кем-нибудь. Да я не был никогда ничьим
учителем, а если кто, молодой или старый, желал меня слушать и видеть, как
я делаю свое дело, то я никому никогда не препятствовал. И не то чтобы я,
получая деньги, вел беседы, а не получая, не вел, но одинаково как
богатому, так и бедному позволяю я меня спрашивать, а если кто хочет, то и
отвечать мне и слушать то, что я говорю. И за то, хороши ли эти люди или
дурны, я по справедливости не могу отвечать, потому что никого из них
никогда никакой науке я не учил и не обещал научить. Если же кто-нибудь
утверждает, что он частным образом научился от меня чему-нибудь или слышал
от меня что-нибудь, чего бы не слыхали и все прочие, тот, будьте уверены,
говорит неправду.
Но отчего же некоторые любят подолгу бывать со с мною? Слышали вы это, о
мужи афиняне; сам я вам сказал всю правду: потому что они любят слушать,
как я пытаю тех, которые считают себя мудрыми, не будучи таковыми. Это ведь
не лишено удовольствия. А делать это, говорю я, поручено мне богом и через
прорицания, и в сновидениях, вообще всякими способами, какими когда-либо
еще обнаруживалось божественное определение и поручалось человеку делать
что-нибудь. Это не только верно, афиняне, но и легко доказуемо. В самом
деле, если одних юношей я развращаю, а других уже развратил, то ведь те из
них, которые уже состарились и узнали, что когда-то, во время их молодости,
я советовал им что-то дурное, должны были бы теперь прийти мстить мне и
обвинять меня. А если сами они не захотели, то кто-нибудь из их домашних,
отцы, братья, другие родственники, если бы только их близкие потерпели от
меня что-нибудь дурное, вспомнили бы теперь об этом. Да уж, конечно, многие
из них тут, как я вижу: ну в вот, во-первых, Критон, мой сверстник и из
одного со мною дема, отец вот его, Критобула; затем сфеттиец Лисаний, отец
вот его, Эсхина; еще кефисиец Антифон, отец Эпигена; а еще вот братья тех,
которые ходили за мною, - Никострат, сын Феозотида и брат Феодота; самого
Феодота уже нет в живых, так что он по крайней мере не мог упросить брата,
чтобы он не говорил против меня; вот и Парад, Демодоков сын, которому Феаг
приходился братом; а вот Адимант, Аристонов сын, которому вот он, Платон,
приходится братом, и Эантодор, брат вот этого, Аполлодора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277