Но мать не успокоилась и одно за другим слала ему письма-напоминания.
«Мать, бросающая ребенка на произвол судьбы,— вообще не мать, да и отец, который не заботится о малыше, тоже не отец,— писала она.— Вот представь себе: я бы тебя сдала в какой-нибудь дом, а сама уехала, скажем, за границу, не зная, смогу ли вернуться. Нет, ты всего раз несколько часов был в детдоме, когда я работала привратницей, потому что отец получал мало и я хотела немного подзаработать. Ты тогда прямо зашелся от крика, пришлось срочно послать за мной. Я мыла лестницы и таскала тебя с собой по этажам, глаз с тебя больше не спускала. Да и теперь места себе не нахожу, если не знаю, что ты делаешь, и боюсь, как бы чего не случилось. Итак, ты немедленно уладишь все с ребенком. Ты даже не представляешь, какое счастье иметь ребенка рядом, несмотря на все хлопоты».
Ганс не знал, как быть, не отвечал на письма и пошел узнать насчет места в яслях в Лейпциге.
— А мать ребенка? — спросили у него.— Она работает? У вас есть ходатайство с места ее работы?
Виктория присылала из Кёльна яркие открытки, бандероли с одеждой и куклами для Ани, нейлоновые рубашки и даже коричневые вельветовые брюки для него.
— Западногерманские брюки,— сказала одна студентка, Хельга, когда он явился в них на лекцию. Он часто сидел с Хельгой в библиотеке, и она знала об Ане и Виктории.— Почему ты раз навсегда не порвешь с ней?— спросила она на сей раз. Он пожал плечами, а Хельга убеждала его покончить с этой историей.— Виктория должна вернуться и позаботиться о своем ребенке,— возмущалась она.— Или она умерла — для нашего государства, для ребенка и для тебя тоже.
Долгое молчание Ганса вывело из себя его мать. Она прислала телеграмму: «Приеду в Лейпциг, если тотчас же не сообщишь, как обстоит дело с ребенком».
Он написал ей длинное письмо, оканчивавшееся так: «Речь ведь идет не только о ребенке, но и о Виктории и обо мне, поэтому я не хочу в спешке принять нелепое решение».
В ответ пришла срочная открытка: «Обсудим это лучше всего вдвоем, приеду в четверг к обеду».
Он тут же помчался на почту и телеграфировал: «На этой неделе у меня экзамены».
Безрезультатно. Мать отправила ему срочную телеграмму с лаконичным требованием: «Встречай и отпросись на день».
Он ждал ее на вокзале и еще издали услышал:
— Залезай скорее в вагон, поедем прямо в Доббер-тин, в Нойштрелице сделаем пересадку, билет купишь в поезде.
Мать, полная, нервная, с больным сердцем, несмотря на свои шестьдесят пять лет, строила множество планов, хотела во всем принимать участие, помогать, во все вмешиваться. И всегда страшно волновалась по любому поводу. Ганс попытался ее успокоить:
— Мама, поверь, за ребенком хороший уход.
— Глупости,— сказала она и в Доббертине сразу заторопилась в «замок», в большие залы, где стояли детские кроватки.
Десятки ребячьих лиц, едва заметные светлые и темные волосики на головках, плаксивые и радостные детские голоса, протянутые ручки. Старая женщина то и дело останавливалась, растерянно озираясь. Малышам не было и года; девочки и мальчики — дети незамужних
матерей, поссорившихся родителей либо молодых супругов, работавших на огромной стройке и нетерпеливо ожидавших воскресений, когда можно провести часок у кроватки или взять ребенка с собой. Старая женщина надеялась найти в одном из детских лиц родные черты — особый блеск глаз, улыбку узнавания, неповторимое движение, может быть, даже лепет, которым ребенок даст понять: «Это я, я вас жду, возьмите меня с собой». Но, дойдя до последней кроватки, мать остановилась в нерешительности, обернулась к сыну, перехватила его взгляд и торопливо шагнула назад: «Аня!» Девочка расплакалась, едва старушка склонилась над ней. Со слезами на глазах мать повторяла:
— Аня, маленькая ты моя, я видела, знала, чувствовала, что это ты.
Ганс, смущенно улыбаясь, топтался рядом и не решался прикоснуться к ребенку. Обычно он приходил в часы, отведенные для посещений, как положено, платил деньги, несколько минут разговаривал с Викторией, если заставал ее у Аниной кроватки. Виктория с ребенком на руках расхаживала по светлому залу. «Доченька ты моя, ангел ты мой, самая любимая на свете»,— приговаривала она, укладывая девочку в кроватку, на мягкие подушки. А теперь его мать взбивала их, проверяла, достаточно ли они мягкие, будто отвечала за порядок в этой комнате.
— Мама,— наконец сказал он,— этого не следует делать, оставь!
Но она взяла девочку на руки и передала ему, показав местечко на головке, где волосы были особенно реденькие, а кожа слегка покраснела.
— Пролежень,— сказала она.— А все потому, что сестры, молодые глупые девчонки, не умеют обращаться с маленькими детьми.
Он не знал, как быть и что делать. Сестер рядом не было, они гремели посудой на кухне. Аня замахала ручками, потянулась, открыла глазки, сморщилась и заплакала.
— Ну, будет,— сказала мать, крепко обняв ребенка.— Теперь я с тобой.— Она повернулась к сыну, серьезно взглянула на него и решительным голосом прошептала:— Сейчас мы нашу Аню заберем, слышишь, сейчас же.
— Да, мы все очень любим Аню,— приветливо сказала она.
Старая женщина еще крепче прижала к себе ребенка!
— Взгляните-ка, у девочки пролежень.
Ганс хотел было вмешаться, смягчить резкость матери, покончить с неприятной сценой, но только промямлил:
— Спасибо, что разрешили нам заглянуть в неприемные часы.
Его мать уже направилась с ребенком к двери:
— Мы заберем Аню. И лучше всего сейчас же.
— Нет,— решительно сказала молоденькая сестра и заступила ей путь.— Так нельзя, вы ведь.не мать ребенка.
— Мама! — крикнул Ганс.— Прошу тебя, не надо! Старая женщина покраснела, неохотно остановилась,
обеими руками прижала к себе ребенка и, точно опомнившись, спросила:
— Почему?
— Вы не мать ребенка,— повторила сестра.— Положите девочку в постель.
— Да,— сказал Ганс. Ребенка принесла сюда Виктория. Это она мать, у нее права на этого ребенка, и она от них не отказалась. Ее заверили, что она может забрать ребенка отсюда в любое время, ни о чем ином и речи не было: и тогда, перед отъездом, и потом, в открытках и письмах, которые она присылала, с тех пор как пыталась прочно стать на ноги в другом мире.
— Прошу вас,— сказала сестра, подошла к матери Ганса и протянула руки.— Пожалуйста, отдайте мне девочку, ее нужно положить в кроватку.
На кухне стало тихо. В большой зал сбежались дру* гие сестры, постарше и помоложе, все в белых халатах, зашушукались, одна громко сказала:
— Марга, не надо было их вообще сюда пускать.
А одна молоденькая девчонка-повариха, лет восемнадцати, пригрозила:
— Если не отдадите, вызовем полицию.
Один за другим стали просыпаться дети, беспокойно зашевелились в кроватках, стараясь приподняться, и тоже заплакали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43