Все остальное ей только мешало.—Здесь нашелся врач, который готов мне помочь. Он работает хирургом на стройке. У него такая верная рука, как у Зауэрбруха 1.
Хозяйка открыла дверь, принесла кофе с пирогом, села к столу, и на несколько минут хирург —посланец смерти был изгнан из комнаты. Все опять было почти как в Зерране, и он повторил, когда они остались вдвоем:
— Я хочу ребенка.
Он не предполагал, что год спустя хозяйка снова поставит на стол пирог, а Виктория скажет:
— Я оставляю ребенка здесь, позже заберу его к себе. Сейчас она стояла перед ним, уговаривая:
— Все это мы сможем позволить себе потом, когда я проработаю здесь пару лет. Я ведь только начинаю и, пока не достроена новая фабрика, не желаю бросать работу.
— Фабрик еще много построят,— заметил он. Виктория сказала:
— Господи, да ведь и детей много родится.
В Зэрране чуть не состоялась свадьба — в тот день, когда птенцы разлетелись из гнезда, или после ночи на
1 Зауэрбрух, Фердинанд (1875—-1951)—знаменитый немецкий хирург.
острове, или несколькими днями раньше. Однажды он сказал ей: «Брак — это разумная необходимость, заставляющая людей как бы притираться друг к другу Тут уж не побежишь из-за пустяка разводиться, тем более если есть ребенок». «Не думай, что я выйду замуж из-за ребенка»,— сказала она тогда. А сейчас повторила:
— Если только поэтому нам нужно очертя голову жениться, то я иметь ребенка не желаю.
— Никто тебя не неволит,— возразил он,— но мы ведь накрепко связаны, Виктория.
Уже найден врач, который за двадцать минут все сделает: выкидыш на втором месяце, обойдется нормально. Все осложняло решение Ганса: «Я хочу ребенка».
И почему он хотел ребенка? Чертежи новой фабрики готовы, в сосновом лесу раздавался стук топоров. Комната пуста, и от городских ворог до стройплощадки еще не проложили асфальтированной дорожки. Его поезд через час отправлялся в Лейпциг, а он даже не знал, когда выкроит время, чтобы еще раз наведаться в Доббертин,
Он видел, как Виктория сидела за столом, подперев голову руками; может, она проклинала час их первой встречи, и картошку, и свадьбу Файта, и любезного усатого китайца на крыше замка.
А может, проклинала Зерран и Доббертин или все вместе. Она дала ему высказаться, едва смотрела на него, а когда он уходил, сказала:
— Предоставь мне, пожалуйста, решать самой. Конечно, ребенок связан и с отцом, и с матерью. Но разве мы связаны друг с другом?
8. Тихий переулок за старой доббертинской церковью, кривые лестницы, третья дверь направо, письменный стол, крошечные окна, большие шкафы, папка-скоросшиватель... Мужчина в очках кладет ее на стол, и можно прочитать: «Аня Линднер, родилась 03.04.1961 года».
— Ты обязан сразу пойти туда, у ребенка должен быть отец,—говорила Виктория. Она сама там уже давно побывала, хотя никто и не сомневался, что родила ребенка она.— Я мать,— гордо объявила она,— а теперь надо официально установить, кто еще причастен к рождению внебрачного ребенка.
И вот он стоял в комнатушке, предъявлял паспорт и свидетельство о рождении, терпеливо ждал, пока мужчина в очках неспешно листал бумаги, разбирая имя ребенка, потом откинулся в кресле и минуту молча смотрел в подслеповатое окошечко.
— Да, мать ребенка назвала ваше имя,— наконец проговорил он и грустно посмотрел на Ганса.— Вы, конечно, можете не соглашаться, а сие означает, что отцовство будет установлено юридически или вам придется искать свидетелей, которые могли бы подтвердить, что мать ребенка в спорное время имела половые сношения с другими лицами и вы, господин Рихтер, вовсе не можете считаться отцом или же ваше отцовство весьма проблематично.
— Нет,— сказал Ганс.
Мужчина за письменным столом взглянул на него, удрученно покачав головой.
— Что значит «нет»? Не торопитесь, обдумайте все как следует. Ребенок никуда не убежит, он здесь. Речь идет лишь о том, придется ли вам в последующие восемнадцать лет платить алименты, ни о чем более.
— Я отдаю себе во всем полный отчет, я все обдумал,— смущенно уверял Ганс.
— А потом пойдете на попятный! — укоризненно воскликнул мужчина и показал на полки с папками.— Вы и не подозреваете, какая бывает канитель, когда вначале подписывают документ, а потом пытаются его опротестовать. Ужас!
— Но я не собираюсь ничего опротестовывать. Поверьте. Я отец ребенка, я хотел его и буду о нем заботиться, насколько это в моих силах.
Он подошел вплотную к письменному столу, где мужчина теперь недовольно просматривал подшитые бумаги: денежная субсидия на ребенка, справка о прививках, сведения об отце, сообщенные Викторией, обоснование, почему девочка будет находиться в Доме ребенка, ходатайство предприятия.
— Да, пока дочь останется в Доме ребенка,— сказал Ганс, вспомнив небесно-голубой замок в парке, где встретился с Викторией; его тогда еще поразил ее примирительный тон: «Приезжай сюда в конце следующей недели, я свободна и буду рада тебе».
И они шли по городу рядом, болтали обо всем и ни о чем, смеялись, поглядывая друг на друга,— живо вспомнилось былое. Возле старой доббертинской церкви она остановилась и сказала: «А теперь поднимись на третий
этаж, войди в третью дверь направо и оформи Анины документы. Ребенок без отца — позор!»
Еще одна улыбка, крепкое рукопожатие — пора возвращаться к чертежной доске, сроки поджимали, как водится.
— Итак, дочь будет находиться в Доме ребенка, родители живут раздельно, сочетаться браком не намерены,— брюзжал мужчина за письменным столом, устало подпершись рукой. Но теперь он уже готов был смириться с положением вещей.— По новому закону право на воспитание внебрачных детей целиком передается матери, так-то,— весьма невежливо добавил он и протянул Гансу бланк: — Подпишите, пожалуйста.
Ганс бегло просмотрел напечатанные строчки и то, что было вписано от руки — отец и мать, имя и адрес, небольшая сумма, которую он, как студент, должен был платить ежемесячно,— сказал: «Конечно», поставил свою подпись и думал при этом о своих словах: «Я хочу ребенка»— и о приглашении Виктории навестить ее в выходной. Заглядывать дальше в будущее он не отваживался.
Мужчина за письменным столом поправил очки, пристально рассмотрел подпись, которой, естественно, не мог не доверять, наконец смиренным кивком дал понять, что этот самый Иоганнес Рихтер официально имеет право выйти из комнаты уже как отец Ани.
Еще раз они встретились с Викторией в небесно-голубом замке. Накануне он несколько раз набирал номер ее телефона и снова клал трубку, как только она отзывалась. Он купил цветы и стоял перед Аниной кроваткой, поджидая Викторию. Одна из медсестер взяла у него букет:
— Я поставлю его в вазу, большое спасибо.
И в эту минуту Виктория, мимоходом кивнув ему, устремилась к дочери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Хозяйка открыла дверь, принесла кофе с пирогом, села к столу, и на несколько минут хирург —посланец смерти был изгнан из комнаты. Все опять было почти как в Зерране, и он повторил, когда они остались вдвоем:
— Я хочу ребенка.
Он не предполагал, что год спустя хозяйка снова поставит на стол пирог, а Виктория скажет:
— Я оставляю ребенка здесь, позже заберу его к себе. Сейчас она стояла перед ним, уговаривая:
— Все это мы сможем позволить себе потом, когда я проработаю здесь пару лет. Я ведь только начинаю и, пока не достроена новая фабрика, не желаю бросать работу.
— Фабрик еще много построят,— заметил он. Виктория сказала:
— Господи, да ведь и детей много родится.
В Зэрране чуть не состоялась свадьба — в тот день, когда птенцы разлетелись из гнезда, или после ночи на
1 Зауэрбрух, Фердинанд (1875—-1951)—знаменитый немецкий хирург.
острове, или несколькими днями раньше. Однажды он сказал ей: «Брак — это разумная необходимость, заставляющая людей как бы притираться друг к другу Тут уж не побежишь из-за пустяка разводиться, тем более если есть ребенок». «Не думай, что я выйду замуж из-за ребенка»,— сказала она тогда. А сейчас повторила:
— Если только поэтому нам нужно очертя голову жениться, то я иметь ребенка не желаю.
— Никто тебя не неволит,— возразил он,— но мы ведь накрепко связаны, Виктория.
Уже найден врач, который за двадцать минут все сделает: выкидыш на втором месяце, обойдется нормально. Все осложняло решение Ганса: «Я хочу ребенка».
И почему он хотел ребенка? Чертежи новой фабрики готовы, в сосновом лесу раздавался стук топоров. Комната пуста, и от городских ворог до стройплощадки еще не проложили асфальтированной дорожки. Его поезд через час отправлялся в Лейпциг, а он даже не знал, когда выкроит время, чтобы еще раз наведаться в Доббертин,
Он видел, как Виктория сидела за столом, подперев голову руками; может, она проклинала час их первой встречи, и картошку, и свадьбу Файта, и любезного усатого китайца на крыше замка.
А может, проклинала Зерран и Доббертин или все вместе. Она дала ему высказаться, едва смотрела на него, а когда он уходил, сказала:
— Предоставь мне, пожалуйста, решать самой. Конечно, ребенок связан и с отцом, и с матерью. Но разве мы связаны друг с другом?
8. Тихий переулок за старой доббертинской церковью, кривые лестницы, третья дверь направо, письменный стол, крошечные окна, большие шкафы, папка-скоросшиватель... Мужчина в очках кладет ее на стол, и можно прочитать: «Аня Линднер, родилась 03.04.1961 года».
— Ты обязан сразу пойти туда, у ребенка должен быть отец,—говорила Виктория. Она сама там уже давно побывала, хотя никто и не сомневался, что родила ребенка она.— Я мать,— гордо объявила она,— а теперь надо официально установить, кто еще причастен к рождению внебрачного ребенка.
И вот он стоял в комнатушке, предъявлял паспорт и свидетельство о рождении, терпеливо ждал, пока мужчина в очках неспешно листал бумаги, разбирая имя ребенка, потом откинулся в кресле и минуту молча смотрел в подслеповатое окошечко.
— Да, мать ребенка назвала ваше имя,— наконец проговорил он и грустно посмотрел на Ганса.— Вы, конечно, можете не соглашаться, а сие означает, что отцовство будет установлено юридически или вам придется искать свидетелей, которые могли бы подтвердить, что мать ребенка в спорное время имела половые сношения с другими лицами и вы, господин Рихтер, вовсе не можете считаться отцом или же ваше отцовство весьма проблематично.
— Нет,— сказал Ганс.
Мужчина за письменным столом взглянул на него, удрученно покачав головой.
— Что значит «нет»? Не торопитесь, обдумайте все как следует. Ребенок никуда не убежит, он здесь. Речь идет лишь о том, придется ли вам в последующие восемнадцать лет платить алименты, ни о чем более.
— Я отдаю себе во всем полный отчет, я все обдумал,— смущенно уверял Ганс.
— А потом пойдете на попятный! — укоризненно воскликнул мужчина и показал на полки с папками.— Вы и не подозреваете, какая бывает канитель, когда вначале подписывают документ, а потом пытаются его опротестовать. Ужас!
— Но я не собираюсь ничего опротестовывать. Поверьте. Я отец ребенка, я хотел его и буду о нем заботиться, насколько это в моих силах.
Он подошел вплотную к письменному столу, где мужчина теперь недовольно просматривал подшитые бумаги: денежная субсидия на ребенка, справка о прививках, сведения об отце, сообщенные Викторией, обоснование, почему девочка будет находиться в Доме ребенка, ходатайство предприятия.
— Да, пока дочь останется в Доме ребенка,— сказал Ганс, вспомнив небесно-голубой замок в парке, где встретился с Викторией; его тогда еще поразил ее примирительный тон: «Приезжай сюда в конце следующей недели, я свободна и буду рада тебе».
И они шли по городу рядом, болтали обо всем и ни о чем, смеялись, поглядывая друг на друга,— живо вспомнилось былое. Возле старой доббертинской церкви она остановилась и сказала: «А теперь поднимись на третий
этаж, войди в третью дверь направо и оформи Анины документы. Ребенок без отца — позор!»
Еще одна улыбка, крепкое рукопожатие — пора возвращаться к чертежной доске, сроки поджимали, как водится.
— Итак, дочь будет находиться в Доме ребенка, родители живут раздельно, сочетаться браком не намерены,— брюзжал мужчина за письменным столом, устало подпершись рукой. Но теперь он уже готов был смириться с положением вещей.— По новому закону право на воспитание внебрачных детей целиком передается матери, так-то,— весьма невежливо добавил он и протянул Гансу бланк: — Подпишите, пожалуйста.
Ганс бегло просмотрел напечатанные строчки и то, что было вписано от руки — отец и мать, имя и адрес, небольшая сумма, которую он, как студент, должен был платить ежемесячно,— сказал: «Конечно», поставил свою подпись и думал при этом о своих словах: «Я хочу ребенка»— и о приглашении Виктории навестить ее в выходной. Заглядывать дальше в будущее он не отваживался.
Мужчина за письменным столом поправил очки, пристально рассмотрел подпись, которой, естественно, не мог не доверять, наконец смиренным кивком дал понять, что этот самый Иоганнес Рихтер официально имеет право выйти из комнаты уже как отец Ани.
Еще раз они встретились с Викторией в небесно-голубом замке. Накануне он несколько раз набирал номер ее телефона и снова клал трубку, как только она отзывалась. Он купил цветы и стоял перед Аниной кроваткой, поджидая Викторию. Одна из медсестер взяла у него букет:
— Я поставлю его в вазу, большое спасибо.
И в эту минуту Виктория, мимоходом кивнув ему, устремилась к дочери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43