!» — принялись уверять друг друга люди. «Чепуха! — возмущались некоторые.— Мане работящий, порядочный парень, как и его отец; его золотые руки подороже серебряных двудинарок, не говоря уже о фальшивых оловянных! Прокутил парень ночь напролет и проспал, вот вам и все!» Но, увидав, что в лавке Мане пробыл недолго, те же люди, покачивая головами, с сомнением тянули: «Нет, это неспроста! Тут что-то кроется! Есть какая-то закавыка!» Но что именно, какая закавыка, этого никто объяснить не мог...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В ней описывается, как тетушка Таска принесла в дом Зам-
фира первые вести и пространное донесение почти обо всем,
что говорилось в городе, и этим, точно громом, поразила
Ташану
В эти дни старого Замфира дома не было. Он, как обычно, уехал на хутор, где часто и охотно по нескольку дней занимался хозяйством и — как утверждали городские бездельники — развлекался с молодкой по прозванию Белая Вела, у которой, согласно пословице: медведь срывает лучшую грушу,— был квелый муж. И хотя городские кумушки хулили Замфира нещадно, приговаривая: «В его-то годы?! Еще дедом называется, а что вытворяет? Седина в голову, а бес в ребро... Эх, эх!» — тем не менее Замфир неизменно и охотно туда ездил. И злой рок распорядился так, что как раз в эти трагические дни он находился на хуторе и с наслаждением слушал, как крестьянки пели его любимую песню:
Встань-ка ты, Вела, встань-ка ты, Встань-ка ты рано, до свету. Выпеки, Вела, выпеки, Выпеки белый хлебушко. Явятся, Вела, явятся, Явятся сельские стражники!..
И пока он слушал на хуторе любимую песню, в его доме произошло вышеописанное событие, нарекания и брань сыпались на его голову со всех сторон. «Вот старый кобель! Носят его черти по хуторам, а дома тем временем на всю улицу и на всю слободу скандал!» — ругали его женщины, убежденные в том, что Зонино похищение произошло только из-за халатности и легкомыслия чорбаджи Замфира. И хотя он вернулся с хутора в тот же день после обеда и сразу пошел (все это видели) к начальнику городской управы, его все равно не простили. «Поздно хаджи спохватился! Дело сделано!» — говорили они, твердо уверенные в том, что собственные глаза и уши их не обманывают! Ибо все утро в тот день они шныряли вокруг и около дома хаджи Замфира, заглядывали, подсматривали, выдумывали разные предлоги, чтоб войти: одним срочно понадобился хозяин, другим — челнок для ткацкого станка, третьим — занять немного соли, и тому подобное. При этом Зоны нигде не было, никто ее не видал («Да и откуда!») . Но все заметили, что хозяева растеряны, рассеяны и встревожены, и тогда женщинам стало все ясно, как божий день...
Так, собственно, оно и было. Замфировы на самом деле были огорчены, расстроены, и в течение целого дня в доме царила гнетущая тишина, пока, уже к вечеру, не влетела, еле переводя дух, тетушка Таска и, даже не поздоровавшись, испуганно спросила с порога:
— А где Зона? Я только пришла с виноградника, будь он неладен! Филоксера его ест!.. Зона дома?
— Дома, а что? — удивилась Ташана.
— Жива? Здорова? — продолжала тетка допрос, все еще отдуваясь.
— Да,— протянула Ташана,— как сказать...
— Но дома она? Никуда не выходила? — не отставала тетка Таска, устремив испытующий взгляд на Та-шану и выставив нижнюю губу, словно ступеньку.
— Что ты так на меня уставилась? — недоумевала Ташана.
— Почему уставилась, это мое дело, но если ты женщина купеческого сословия, то это должно быть и твоим делом!.. Я спрашиваю: где Зона?
— Да здесь же!
— И весь день была тут?
— Весь день!
— И всю ночь?
— Таска, ты что? — крикнула Ташана, пугаясь ее взгляда.
— Из дома ни ногой?
— Нет... Даже во двор не выходила! Третий день... Но почему ты об этом спрашиваешь?
— А где же она? Покличь ее! Зови ее сюда! — И она заорала: — Эй, Зона, иди сюда! Тетка зовет.
Зона отозвалась и вышла из комнаты. Закутанная в шубку, с повязанной головой, и горлом, бледная, разбитая; грустно улыбнувшись, она поклонилась, вяло поцеловала тетке руку, опустилась устало на диван и полными печали глазами уставилась куда-то в пол.
— Что с тобой, милая?
— Больна я, тетя.
— Больна? — Голова у нее болит,— заметила Ташана.— Свинка, ж что ли, никак не поправится, вот уже три дня.
— И очень болит? В город, на базар не бегала?
— О чем ты говоришь? — тихо, с болью в голосе спросила Зона.
— Очень ли больна? В город, на базар не бегала?
— Нет,— устало ответила Зона, плотнее закуталась в свою зеленую шелковую шубку и, опершись локтями о колени, опустила голову в ладони.
— Ты послушай-ка... о чем только люди в околотке говорят! Что есть и чего нет на белом свете! Вот что я хочу тебе рассказать!..— сказала тетка Таска.
— Нет, тетя,— ответила тихо, Зона, спрятав лицо в ладони, плечи ее затряслись.— Что мне за дело до околотка и всего белого света?!
— Ну, знаешь, дитятко, если в эти годы не интере- щ соваться, то когда же?
— Было и быльем поросло! — прошептала Зона и уткнулась лицом в подушку.
— Эх вы, слепые курицы! — взорвалась тетушка Таска.— Копошитесь тут, как в муравейнике, ничего не видите, ничего не слышите, что кругом творится, какие дела происходят! По всему городу слава идет... грязью обливают, языки чешут, я готова сквозь землю провалиться от этих разговоров!
— Каких разговоров? — спросила Ташана.
— Эх, да по всему городу молва пошла!
— Ахти! О чем же?
— Худая молва, Ташана!
— Ох, горе какое! А о ком молва? — О ком? Чорбаджи Замфиру косточки перемывают! — И Таска бросила косой взгляд на диван, где неподвижно и безучастно лежала Зона.— Иди-ка, детка, скажи, чтоб нам дали по чашечке кофе,— попросила Таска девушку.— И пусть Васка принесет.
Зона поднялась и ушла, а Таска сняла платок, разделась, уселась поудобнее на диван и по-бабьи запричитала, как над покойником.
— Бедная Ташана-а-а-а! Горемычная, богом проклятая товарка! Ищи дерево кривое, да с двумя кривыми сучьями,— один для тебя, горемычная, другой для меня, несчастной тетки, Пришла пора вешаться... Нет нам больше жизни!..
— Да что случилось?
— Эх, недобрую я весть принесла. Черным вестником явилась!
— Молчи, не говори! — крикнула Ташана.— Что случилось, ну?
— Позор, осрамились на весь город! — снова запричитала Таска.— Видать, сумасшедшая Дока пустила слух! Холера бы ее взяла, чтоб ее лихоманка от митрова до юрьева дня не отпускала!.. По всему городу сплетни пошли, будто Зона убежала, убежала с этим, как его там, Ухарем...
— Кто убежал?
— Да Зона, наша Зона...
— И с кем, говоришь?
— С этим пропойцей и проказой Манчей...
— Ох, горюшко, вот в чем дело! — крикнула Ташана и схватилась за голову, потом немного успокоилась и продолжала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В ней описывается, как тетушка Таска принесла в дом Зам-
фира первые вести и пространное донесение почти обо всем,
что говорилось в городе, и этим, точно громом, поразила
Ташану
В эти дни старого Замфира дома не было. Он, как обычно, уехал на хутор, где часто и охотно по нескольку дней занимался хозяйством и — как утверждали городские бездельники — развлекался с молодкой по прозванию Белая Вела, у которой, согласно пословице: медведь срывает лучшую грушу,— был квелый муж. И хотя городские кумушки хулили Замфира нещадно, приговаривая: «В его-то годы?! Еще дедом называется, а что вытворяет? Седина в голову, а бес в ребро... Эх, эх!» — тем не менее Замфир неизменно и охотно туда ездил. И злой рок распорядился так, что как раз в эти трагические дни он находился на хуторе и с наслаждением слушал, как крестьянки пели его любимую песню:
Встань-ка ты, Вела, встань-ка ты, Встань-ка ты рано, до свету. Выпеки, Вела, выпеки, Выпеки белый хлебушко. Явятся, Вела, явятся, Явятся сельские стражники!..
И пока он слушал на хуторе любимую песню, в его доме произошло вышеописанное событие, нарекания и брань сыпались на его голову со всех сторон. «Вот старый кобель! Носят его черти по хуторам, а дома тем временем на всю улицу и на всю слободу скандал!» — ругали его женщины, убежденные в том, что Зонино похищение произошло только из-за халатности и легкомыслия чорбаджи Замфира. И хотя он вернулся с хутора в тот же день после обеда и сразу пошел (все это видели) к начальнику городской управы, его все равно не простили. «Поздно хаджи спохватился! Дело сделано!» — говорили они, твердо уверенные в том, что собственные глаза и уши их не обманывают! Ибо все утро в тот день они шныряли вокруг и около дома хаджи Замфира, заглядывали, подсматривали, выдумывали разные предлоги, чтоб войти: одним срочно понадобился хозяин, другим — челнок для ткацкого станка, третьим — занять немного соли, и тому подобное. При этом Зоны нигде не было, никто ее не видал («Да и откуда!») . Но все заметили, что хозяева растеряны, рассеяны и встревожены, и тогда женщинам стало все ясно, как божий день...
Так, собственно, оно и было. Замфировы на самом деле были огорчены, расстроены, и в течение целого дня в доме царила гнетущая тишина, пока, уже к вечеру, не влетела, еле переводя дух, тетушка Таска и, даже не поздоровавшись, испуганно спросила с порога:
— А где Зона? Я только пришла с виноградника, будь он неладен! Филоксера его ест!.. Зона дома?
— Дома, а что? — удивилась Ташана.
— Жива? Здорова? — продолжала тетка допрос, все еще отдуваясь.
— Да,— протянула Ташана,— как сказать...
— Но дома она? Никуда не выходила? — не отставала тетка Таска, устремив испытующий взгляд на Та-шану и выставив нижнюю губу, словно ступеньку.
— Что ты так на меня уставилась? — недоумевала Ташана.
— Почему уставилась, это мое дело, но если ты женщина купеческого сословия, то это должно быть и твоим делом!.. Я спрашиваю: где Зона?
— Да здесь же!
— И весь день была тут?
— Весь день!
— И всю ночь?
— Таска, ты что? — крикнула Ташана, пугаясь ее взгляда.
— Из дома ни ногой?
— Нет... Даже во двор не выходила! Третий день... Но почему ты об этом спрашиваешь?
— А где же она? Покличь ее! Зови ее сюда! — И она заорала: — Эй, Зона, иди сюда! Тетка зовет.
Зона отозвалась и вышла из комнаты. Закутанная в шубку, с повязанной головой, и горлом, бледная, разбитая; грустно улыбнувшись, она поклонилась, вяло поцеловала тетке руку, опустилась устало на диван и полными печали глазами уставилась куда-то в пол.
— Что с тобой, милая?
— Больна я, тетя.
— Больна? — Голова у нее болит,— заметила Ташана.— Свинка, ж что ли, никак не поправится, вот уже три дня.
— И очень болит? В город, на базар не бегала?
— О чем ты говоришь? — тихо, с болью в голосе спросила Зона.
— Очень ли больна? В город, на базар не бегала?
— Нет,— устало ответила Зона, плотнее закуталась в свою зеленую шелковую шубку и, опершись локтями о колени, опустила голову в ладони.
— Ты послушай-ка... о чем только люди в околотке говорят! Что есть и чего нет на белом свете! Вот что я хочу тебе рассказать!..— сказала тетка Таска.
— Нет, тетя,— ответила тихо, Зона, спрятав лицо в ладони, плечи ее затряслись.— Что мне за дело до околотка и всего белого света?!
— Ну, знаешь, дитятко, если в эти годы не интере- щ соваться, то когда же?
— Было и быльем поросло! — прошептала Зона и уткнулась лицом в подушку.
— Эх вы, слепые курицы! — взорвалась тетушка Таска.— Копошитесь тут, как в муравейнике, ничего не видите, ничего не слышите, что кругом творится, какие дела происходят! По всему городу слава идет... грязью обливают, языки чешут, я готова сквозь землю провалиться от этих разговоров!
— Каких разговоров? — спросила Ташана.
— Эх, да по всему городу молва пошла!
— Ахти! О чем же?
— Худая молва, Ташана!
— Ох, горе какое! А о ком молва? — О ком? Чорбаджи Замфиру косточки перемывают! — И Таска бросила косой взгляд на диван, где неподвижно и безучастно лежала Зона.— Иди-ка, детка, скажи, чтоб нам дали по чашечке кофе,— попросила Таска девушку.— И пусть Васка принесет.
Зона поднялась и ушла, а Таска сняла платок, разделась, уселась поудобнее на диван и по-бабьи запричитала, как над покойником.
— Бедная Ташана-а-а-а! Горемычная, богом проклятая товарка! Ищи дерево кривое, да с двумя кривыми сучьями,— один для тебя, горемычная, другой для меня, несчастной тетки, Пришла пора вешаться... Нет нам больше жизни!..
— Да что случилось?
— Эх, недобрую я весть принесла. Черным вестником явилась!
— Молчи, не говори! — крикнула Ташана.— Что случилось, ну?
— Позор, осрамились на весь город! — снова запричитала Таска.— Видать, сумасшедшая Дока пустила слух! Холера бы ее взяла, чтоб ее лихоманка от митрова до юрьева дня не отпускала!.. По всему городу сплетни пошли, будто Зона убежала, убежала с этим, как его там, Ухарем...
— Кто убежал?
— Да Зона, наша Зона...
— И с кем, говоришь?
— С этим пропойцей и проказой Манчей...
— Ох, горюшко, вот в чем дело! — крикнула Ташана и схватилась за голову, потом немного успокоилась и продолжала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42