Почему ничего не говорил?
— А что говорить-то?
— То что надо!
— А что надо?
— Кем я тебе прихожусь? Теткой или кем?! Что молчишь, как немой? Мы родичи... С кем поделишься горем и печалью, как не с родной теткой?!
— Чем мне делиться? Какой печалью? — рассердился Мане.— О чем говорить?
— О чорбаджийской дочери, к примеру... Что, брат? Думаешь, в горохе сидела, ушами хлопала, не слыхала о твоих проделках!
— Ну и что же ты слыхала? — спрашивает Мане, понижая голос.
— Что влюбился ты, приглянулась тебе Зона Зам-фирова, вот что слыхала!
— Еще что выдумала?!
— Ты помолчи! Я все понимаю! Все знаю. Мне все служанка Васка выложила. И не брыкайся, как телок, нечего меня за нос водить... Васка мне все начисто открыла.
— А что она могла тебе выложить, когда она сама ничего не знает?!
— Ха-ха! — смеется тетка Дока.— Не волнуйся! Мне Васка, горюшко ты мое, все как по писаному выложила: о ком Зона целыми днями говорит, какие сны видит, какие песни поет и как срамили ее эти суки — тетки, а пуще всех эта греческая проказа Таска, и как девочку одолевает черная тоска... Все выложила Васка, все рассказала как на духу...
Мане приятно. Еще какое-то время он отрекается, ссылается на разницу в положении семей, но постепенно уступает и сдается, хочется ему слушать о Зоне еще и еще, до того хочется, что он даже отказывает двум покупателям, не желая прерывать беседы. Убедившись наконец, что Дока все знает, он исповедуется ей со всей искренностью и сознается, что девушка и впрямь пришлась ему по сердцу.
— Ага! — восклицает тетушка Дока.— Вот это другое дело! И отец твой был точь-в-точь таким!
— Тетя... тетя, только, чур, никому не говорить,— просит Мане, поднимая палец.— Никаких разговоров! Не дай бог, кто услышит..
— А если и услышит? Что здесь плохого, почему надо прятаться по углам! Чего скрывать?
— Ради бога, Дока!.. Слова чтоб о девушке не вымолвила!
— Так ведь... скоро уж...
— Что «скоро»?
— Да пропой, а там уж пусть болтают, что хотят! — объясняет Дока.
— Господи, что ты говоришь? — в ужасе восклицает Мане.— Какой пропой?
— А что, ты только глядеть на нее будешь? Чтоб по усам текло, а в рот не попало? Так, что ли?
— Погоди! О просинах речи быть не может. Разве я могу ее сватать? Кто они, а кто мы! Купеческий дом — и наш! Опомнись, Дока!
— Подумаешь! Ерунда все это! Я все сделаю, ты знай своим делом занимайся!..
— Хе-хе-хе! — смеется Мане.— Как говорится: занимайся своим делом, а я тебя вокруг пальца обведу!..
— У тебя свое ремесло, а у меня сы>е... Сиди себе в лавке да выручку подсчитывай, а это наши женские дела... Сам увидишь, как все обстряпаю!..
— Дока! — крикнул ей испуганно Мане.— Худо тебе будет, ежели сотворишь какую глупость!..
— Ну, ну, ну,— успокаивает его Дока,— ты ведь меня хорошо знаешь! Разве мы не родня? И я не мужичка какая, знаю городское обращение. Ерунда это все! Потихоньку, полегоньку... политично! — говорит она и уходит.
* * *
Вспомнив по дороге, что нынче суббота, Дока откладывает выполнение своего замысла на воскресенье и только решает ни в коем случае не встречаться в тот день ни с Мане, ни с Евдой и скрываться у соседей.
Воскресенье. В доме хаджи Замфира послеобеденная тишина, как и всюду, где целую неделю трудятся, предвкушая воскресный отдых. Старый Замфир, по обычаю, лег опочить после обеда. А стоило ему улечься, как во всем доме воцарилась сонная одурь и торжественная, праздничная тишина; ежели спит хаджи, то и воробьи под стрехой не смеют чирикать!
В соседней комнате устроились на диванах хозяйка Ташана и тетушки: Таска, Калиопа и Урания. Подперли спинами стену, поджали ноги, положили руки на живот и дремлют, как более всего и приличествует проводить праздник. Зона, тут же, в смежной комнате. А тетки сидят, шепчутся, диву даются, почему никто не пришел. Нет ни Аглаицы, чтобы отрапортовать о происшествиях за неделю; ни Зуицы — раскинуть карты, ни богатого деда Хрисанта, чтобы досадить им пространным, нудным рассказом о тяжбе, суде и адвокатах. И как раз в это время во дворе вдруг раздается незнакомый голос:
— Дома ли уважаемая хозяйка?
— Дома. Только хаджи спит,— слышат они голос Васки.
— Ну и что? Пусть спит! Мне он и не нужен, я к хозяйке...
И покуда все они думают, кто это может быть, открывается дверь и в комнату вваливается Дока. Явись к ним из трубы некто другой, они бы удивились меньше.
— Здравствуйте, как живете-можете? — приветствует и тетушка Дока, плечами (и всем прочим) плотно закрывая за собой дверь. («Дал бы господь всем врагам так заткнуть рот!»)
— Здравствуй и ты, как живешь, Дока? — отвечает Ташана, недоуменно переглядываясь с Таской, Калиопой и Уранией: с чего бы это Дока нагрянула в дом и почему подобным манером затворяет дверь — такой обычай принят только на просинах.
— Садись, Дока!
— Что поделываете? — спрашивает Дока, усаживаясь на диван напротив.
— Да вот, сидим! — цедят женщины сквозь зубы.
— Жмуритесь, точно кошки у теплой печки...
— Ах, Дока, Дока, ты все такая же!
— Что делать! Судьба!
— Давненько к нам не заглядывала...— с оттенком высокомерия замечает Ташана.
— Да вот есть у меня одно дело, а то бы и сейчас не пришла!
— А что такое? Выпьешь чашечку кофе?
— Не кофе я пришла распивать, а...
— Эй, Васка! — прерывает ее хозяйка.— Васк-а-а! — И хозяйка приказывает подать кофе. Васка разливает кофе по чашкам, ставит их на поднос и приносит.
Дока, готовясь начать, откашливается, прихлебывает кофе, оглядывает комнату и наконец выпаливает:
— Пришла вот поговорить... По делу... Ну, чего торчишь передо мной, точно какой страж?! — набрасывается она вдруг на служанку.— Ступай-ка, девочка, сумею я выпить кофе и без тебя! — Потом вынимает табакерку, скручивает цигарку, закуривает и задумывается, очевидно прикидывая, как бы поскладнее и поделикатнее начать.
— Чего это вы, Ташана, девочку свою замуж не выдаете?..
— Какую девочку?
— Да Зону вашу.
— Успеем, выдадим.
— А чего ждете? Чай, не учителька, чтоб сидеть в девках в такие годы.
— Тебе-то что? Оставь это!
— А почему не отдаете за того, кто ей люб?
— «Кто ей люб?» — прерывает ее Ташана.— Что ты говоришь? Люб! Она же еще ребенок?!
— Кто ребенок?
— Да наша Зона... Дитя еще наивное, имей совесть!
— Дитя, говоришь... И в турецкие времена такого не бывало, а сейчас Сербия, школы... Нынче наивных ищи-свищи, не найдешь! В школе грамоте учат, наивным не останешься!...
— Ах, оставь! — прерывает ее Калиопа.— Не будем об этом говорить. Придет время, заневестится, тогда уж проще простого, как говорится, найти для золота золотых дел мастера,— заканчивает гордо тетушка Калиопа.
— Вот, нескладехи, а я что говорю?! Я ведь о золотых дел мастере и толкую...
— Что? Что ты сказала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42