Неужели они действительно считают меня своим единомышленником? Это было бы ужасно,
X е л ь в и. Они не считают вас своим единомышленником. Они только надеются, что из вас может выйти их единомышленник.
П ы д р у с. И это ужасно.
Хельви, Будет ужасно, если вы не обманете их надежд.
Пыдрус. Нет, я все же дал им основание своей деятельностью. Я подходил к людям как к отдельным личностям и не принимал их как выразителей классовых интересов. Слепой попадет в болото.
Хельви. Я не сомневаюсь, что вы найдете дорогу, которая выводит с болота.
Пыдрус. Иногда вы очень жестоки. Я надеялся, вы скажете, что я и не падал в болото.
Хельви. Я рада, что вы не утратили чувства юмора.
Пыдрус. Мне хорошо с вами.
Хельви. Вы не первый говорите мне это.
Пыдрус. Р1звините.
Тишина.
П ы д р у с. А омлет хорош.
Хельви. Нам остается еще поговорить о погоде.
Пыдрус. Критику принимаю. И правда, глупо с моей стороны говорить сейчас об омлете.
Хельви. Знаете, что я сейчас подумала? Что после того, что произошло, вы никому больше не доверяете. Даже самому себе. Вы подавлены, оскорблены, вы растерянны, а прикидываетесь каким-то... снобом.
Пыдрус. Возможно, что вы правы. Но сноба я не разыгрываю. И веры не потерял. Я доверяю партийным товарищам. Мадис Юрвен еще не партия.
Хельви. Вы должны все преодолеть.
Пыдрус. Если быть откровенным, то я действие тельно растерян. Понимаю, что я не смог сделать того, что нужно было сделать. Я страдал политической куриной слепотой и не видел людей насквозь. Но... почему меня выгнали, как прокаженного?
Хельви. Этого многие не понимают. И те, кто проголосовали за предложение Юрвена.
Пыдрус. Я считал, что нет ничего хуже войны.
Хельви. И нет.
Пыдрус. Когда тебя считают предателем, это еще хуже.
Хельви, Никто не считает вас предателем, Даже Юрвен,
529
П ы д р у с. Хорошо, что вы пошли со мной.
X е л ь в и. Это неважно, что я пошла. Когда нам тяжело, всегда приходит кто-то из товарищей.
П ы д р у с. Жаль, что первые годы практики построения социализма я сдал на «неудовлетворительно». Чертовски жаль.
X е л ь в и. Я не люблю людей, которые говорят о социализме так, как будто они построили уже несколько коммунистических обществ.
П ы д р у с. Теперь вы позволите поговорить О еде и о погоде?
X е л ь в и. Налейте мне вина.
П ы д р у с. Закажем еще по омлету?
X е л ь в и. Нет, больше мы ничего не закажем. Говорите, о чем хотите. Я разрешаю вам все..,
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Реэт Лапетеус быстро поправлялась, и врачи разрешили ей выписаться из больницы.
Дома она немедленно начала действовать. Весь вечер звонила друзьям и знакомым. Разговаривала и с Энделем Муруком.
В телефоне задребезжал недовольный голос:
— Доцент Мурук слушает.
— Ты меня не узнаешь? Или не хочешь больше узнавать? Скажи честно.
Голос в телефонной трубке зазвучал по-иному.
— Ты, Реэт! Извини. Сочувствую тебе от всего сердца. Завтра же утром заеду к тебе. Как с Лапетеу-сом? То есть., с Андресом?
Реэт вздохнула.
— Врачи не говорят. Боюсь, что... Ты не представляешь себе, Эндель, что я пережила... Какого адвоката ты посоветуешь?
— Дебина. Крепкий юрист. Настойчивый, со связями. Я говорил со своим приятелем из суда. Он посоветовал именно Дебина. И сказал, что от самого страна ного Андреса можно спасти.
Реэт снова вздохнула.
— Из больницы в тюрьму. Я этого не переживу. Голос Мурука звучал энергично, ободряюще:
— В тюрьму? Нет, Реэт. Этого Дебин не допустит. Между прочим, безупречная биография твоего мужа R руках такого защитника, как Дебин,—козырной туз, Дважды ранен, два ордена, четыре медали, две грамоты Верховного Совета, с десяток служебных блат-дарностей. Член партии, принадлежащий, так сказав, к республиканскому активу, и так далее. Мы уже немного посоветовались с Дебином, он настроен очень оптимистично. Я понимаю, что тебе сейчас невероятно тяжело, но самые трудные дни, видимо, уже позади.
Реэт оживилась.
— Я знала, что ты меня поддержишь,— тихонько сказала она.— Спасибо, Эндель. Но ты не принимаешь во внимание самого ужасного. Грязи, которую сейчас разводят вокруг меня.
— Наплюй на сплетников. Большинство просто завидуют тебе.
Какое-то время она молчала. Потом прошептала:
— Бьпь может, процесса и не будет... Аидреса могут... отнесги из больницы на кладбище.
Реэт всхлипнула.
— Успокойся. Зачем ты рисуешь себе такие страшные картины? Я говорил с врачами. Его состояние не так уж безнадежно. Сейчас ты видишь все в излишне черных тонах. Я еду к тебе.
Держа телефонную трубку возле уха, Реэт подумала, что лучше бы Мурук приехал завтра. В комнатах не прибрано, и сама она выглядит плохо. Почувствовала себя очень усталой.
— Спасибо, — сказала она едва слышно. — Жду тебя завтра. Сегодня мне тяжело говорить. И состояние у меня еще неважное. Врачи не хотели выпускать из больницы. Я дала слово, что буду соблюдать предписанный режим. Когда я могла бы повидать Дебина?
— Да хоть завтра.
— Привезешь его с собой?
— Сперва я должен с ним договориться.
— Думаешь, что он наиболее подходящий?
— Я убежден в этом. Дебин ориентируется в тонкостях закона и умеет воздействовать на судей. К тому же у него есть необходимые знакомства. Он вообще не берется за безнадежные дела. Завтра в одиннадцать я буду у тебя. Если удастся связаться с Дебином, то вместе с ним. Кстати, Дебин делает чудеса для тех, кто умеет ценить его работу.
Реэт усмехнулась, хотя и не видела своего собеседника. Но если бы Мурук сидел здесь, тогда она вряд ли усмехнулась бы.
— Скупиться я не буду. Можешь дать понять ему это. Жду вас. До свидания. Ночь будет ужасная..* До свидания.
— Все кончится хорошо. Желаю наилучшего. Поправляйся.
После разговора с Муруком Реэт пошла в гараж, куда дядя распорядился поставить разбитую «Волгу».
Передняя часть машины была сплющена, левая дверца качалась на одной петле. Блок мотора, отброшенный к переднему сиденью, наклонился под каким-то странным углом рядом с искривленной рулевой штангой. Между помятым, искореженным радиатором и воздушным фильтром виднелось динамо. Акку* мулятор кто-то снял. От ветрового стекла осталась только узенькая полоска, напоминавшая тупые зубы пилы.
Левого переднего колеса не было. Потом Реэт заметила, что оно стояло у стены. Перекосившийся кузов опирался на шкворень.
Кузов и багажник были во вмятинах. Одно из задних колес неестественно накренилось.
На полу машины, между сдвинутым с места мотором и рулевой штангой, чернело пятно.
«Масло или кровь,— подумала Реэт.— Наверно, кровь».
Потом она огляделась вокруг, беспокоясь за ковры.
Их она в гараже не обнаружила.'
Услыхала сзади голос дяди.
— Когда я в то утро вернулся, весь дом сверкал огнями. И в гараже горел свет.
Реэт не повернулась к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
X е л ь в и. Они не считают вас своим единомышленником. Они только надеются, что из вас может выйти их единомышленник.
П ы д р у с. И это ужасно.
Хельви, Будет ужасно, если вы не обманете их надежд.
Пыдрус. Нет, я все же дал им основание своей деятельностью. Я подходил к людям как к отдельным личностям и не принимал их как выразителей классовых интересов. Слепой попадет в болото.
Хельви. Я не сомневаюсь, что вы найдете дорогу, которая выводит с болота.
Пыдрус. Иногда вы очень жестоки. Я надеялся, вы скажете, что я и не падал в болото.
Хельви. Я рада, что вы не утратили чувства юмора.
Пыдрус. Мне хорошо с вами.
Хельви. Вы не первый говорите мне это.
Пыдрус. Р1звините.
Тишина.
П ы д р у с. А омлет хорош.
Хельви. Нам остается еще поговорить о погоде.
Пыдрус. Критику принимаю. И правда, глупо с моей стороны говорить сейчас об омлете.
Хельви. Знаете, что я сейчас подумала? Что после того, что произошло, вы никому больше не доверяете. Даже самому себе. Вы подавлены, оскорблены, вы растерянны, а прикидываетесь каким-то... снобом.
Пыдрус. Возможно, что вы правы. Но сноба я не разыгрываю. И веры не потерял. Я доверяю партийным товарищам. Мадис Юрвен еще не партия.
Хельви. Вы должны все преодолеть.
Пыдрус. Если быть откровенным, то я действие тельно растерян. Понимаю, что я не смог сделать того, что нужно было сделать. Я страдал политической куриной слепотой и не видел людей насквозь. Но... почему меня выгнали, как прокаженного?
Хельви. Этого многие не понимают. И те, кто проголосовали за предложение Юрвена.
Пыдрус. Я считал, что нет ничего хуже войны.
Хельви. И нет.
Пыдрус. Когда тебя считают предателем, это еще хуже.
Хельви, Никто не считает вас предателем, Даже Юрвен,
529
П ы д р у с. Хорошо, что вы пошли со мной.
X е л ь в и. Это неважно, что я пошла. Когда нам тяжело, всегда приходит кто-то из товарищей.
П ы д р у с. Жаль, что первые годы практики построения социализма я сдал на «неудовлетворительно». Чертовски жаль.
X е л ь в и. Я не люблю людей, которые говорят о социализме так, как будто они построили уже несколько коммунистических обществ.
П ы д р у с. Теперь вы позволите поговорить О еде и о погоде?
X е л ь в и. Налейте мне вина.
П ы д р у с. Закажем еще по омлету?
X е л ь в и. Нет, больше мы ничего не закажем. Говорите, о чем хотите. Я разрешаю вам все..,
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Реэт Лапетеус быстро поправлялась, и врачи разрешили ей выписаться из больницы.
Дома она немедленно начала действовать. Весь вечер звонила друзьям и знакомым. Разговаривала и с Энделем Муруком.
В телефоне задребезжал недовольный голос:
— Доцент Мурук слушает.
— Ты меня не узнаешь? Или не хочешь больше узнавать? Скажи честно.
Голос в телефонной трубке зазвучал по-иному.
— Ты, Реэт! Извини. Сочувствую тебе от всего сердца. Завтра же утром заеду к тебе. Как с Лапетеу-сом? То есть., с Андресом?
Реэт вздохнула.
— Врачи не говорят. Боюсь, что... Ты не представляешь себе, Эндель, что я пережила... Какого адвоката ты посоветуешь?
— Дебина. Крепкий юрист. Настойчивый, со связями. Я говорил со своим приятелем из суда. Он посоветовал именно Дебина. И сказал, что от самого страна ного Андреса можно спасти.
Реэт снова вздохнула.
— Из больницы в тюрьму. Я этого не переживу. Голос Мурука звучал энергично, ободряюще:
— В тюрьму? Нет, Реэт. Этого Дебин не допустит. Между прочим, безупречная биография твоего мужа R руках такого защитника, как Дебин,—козырной туз, Дважды ранен, два ордена, четыре медали, две грамоты Верховного Совета, с десяток служебных блат-дарностей. Член партии, принадлежащий, так сказав, к республиканскому активу, и так далее. Мы уже немного посоветовались с Дебином, он настроен очень оптимистично. Я понимаю, что тебе сейчас невероятно тяжело, но самые трудные дни, видимо, уже позади.
Реэт оживилась.
— Я знала, что ты меня поддержишь,— тихонько сказала она.— Спасибо, Эндель. Но ты не принимаешь во внимание самого ужасного. Грязи, которую сейчас разводят вокруг меня.
— Наплюй на сплетников. Большинство просто завидуют тебе.
Какое-то время она молчала. Потом прошептала:
— Бьпь может, процесса и не будет... Аидреса могут... отнесги из больницы на кладбище.
Реэт всхлипнула.
— Успокойся. Зачем ты рисуешь себе такие страшные картины? Я говорил с врачами. Его состояние не так уж безнадежно. Сейчас ты видишь все в излишне черных тонах. Я еду к тебе.
Держа телефонную трубку возле уха, Реэт подумала, что лучше бы Мурук приехал завтра. В комнатах не прибрано, и сама она выглядит плохо. Почувствовала себя очень усталой.
— Спасибо, — сказала она едва слышно. — Жду тебя завтра. Сегодня мне тяжело говорить. И состояние у меня еще неважное. Врачи не хотели выпускать из больницы. Я дала слово, что буду соблюдать предписанный режим. Когда я могла бы повидать Дебина?
— Да хоть завтра.
— Привезешь его с собой?
— Сперва я должен с ним договориться.
— Думаешь, что он наиболее подходящий?
— Я убежден в этом. Дебин ориентируется в тонкостях закона и умеет воздействовать на судей. К тому же у него есть необходимые знакомства. Он вообще не берется за безнадежные дела. Завтра в одиннадцать я буду у тебя. Если удастся связаться с Дебином, то вместе с ним. Кстати, Дебин делает чудеса для тех, кто умеет ценить его работу.
Реэт усмехнулась, хотя и не видела своего собеседника. Но если бы Мурук сидел здесь, тогда она вряд ли усмехнулась бы.
— Скупиться я не буду. Можешь дать понять ему это. Жду вас. До свидания. Ночь будет ужасная..* До свидания.
— Все кончится хорошо. Желаю наилучшего. Поправляйся.
После разговора с Муруком Реэт пошла в гараж, куда дядя распорядился поставить разбитую «Волгу».
Передняя часть машины была сплющена, левая дверца качалась на одной петле. Блок мотора, отброшенный к переднему сиденью, наклонился под каким-то странным углом рядом с искривленной рулевой штангой. Между помятым, искореженным радиатором и воздушным фильтром виднелось динамо. Акку* мулятор кто-то снял. От ветрового стекла осталась только узенькая полоска, напоминавшая тупые зубы пилы.
Левого переднего колеса не было. Потом Реэт заметила, что оно стояло у стены. Перекосившийся кузов опирался на шкворень.
Кузов и багажник были во вмятинах. Одно из задних колес неестественно накренилось.
На полу машины, между сдвинутым с места мотором и рулевой штангой, чернело пятно.
«Масло или кровь,— подумала Реэт.— Наверно, кровь».
Потом она огляделась вокруг, беспокоясь за ковры.
Их она в гараже не обнаружила.'
Услыхала сзади голос дяди.
— Когда я в то утро вернулся, весь дом сверкал огнями. И в гараже горел свет.
Реэт не повернулась к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63